— Новое клиническое воздействие при циррозе печени. Оно обсуждается уже давно. Наши испытания не первые, но у нас был свой, особенный подход.
— И это все? — провоцировал его Крис. — Видимо, не все протекало как надо, так?
Дюфур медлил с ответом.
— Предварительно мы провели испытания на мышах, — вздохнув, ответил он. — Это обычный метод. Мыши — самые предпочтительные объекты для лабораторных испытаний.
— И что было не так?
— Наши мыши сдохли. Но не сразу после тестов, а спустя долгое время. Мы просто сделали вид, что их смерть не связана с нашими экспериментами.
— И когда потом умер этот молодой человек…
— Я день и ночь спрашивал себя, как это могло случиться. Я и по сей день не знаю причины смерти Майка Гилфорта.
— И вы не хотели снова остаться виноватым. Я понимаю. — Крис поглядывал на Дюфура, а тот нервно грыз ногти. — А какие движущие мотивы у этого монаха?
Дюфур припомнил истеричную реакцию Иеронима в церкви. Он снова видел его на полу: как тот подползал к кресту, стенал, плакал и молил Бога, чтобы тот избавил его от этого испытания. А потом он взвалил это испытание на него.
— Мне кажется, он знает, что было найдено в костных пробах.
— Как это?
— Не знаю. Он задавал мне наводящие вопросы и чуть не свихнулся от моих ответов. Еще он спрашивал у меня фамилию.
— Какую фамилию?
Дюфур задумался.
— Он спрашивал, не был ли в этом замешан…
— Марвин. Генри Марвин, — это имя само сорвалось у Криса с языка.
Дюфур вцепился в правый бицепс Криса:
— Да-да, эту фамилию и спрашивал Иероним!
Крис язвительно засмеялся:
— Круг замкнулся. Жак Дюфур, где бы мы могли перевести дух? На пару часов. Мне надо все обдумать, подготовиться.
— Вы что, хотите продолжать борьбу? В одиночку, без помощи — против такого могущества?
— Я должен. И вам это тоже поможет, как знать… Так где бы нам остановиться?
— Я живу в Вальбонне, это местечко рядом с технопарком.
— Слишком близко. Там они станут искать в первую очередь.
Дюфур задумался:
— Дом моих родителей на родине пустует…
— Где это?
— В Коллобриере. Два часа езды отсюда. Смотря как ехать. Небольшое местечко в массиве Мавров.
— А города покрупнее там поблизости есть? С аэропортом?
— Тулон недалеко. Марсель немного дальше.
— Как туда ехать?
— На юг. Лучше всего развернуться и — по автобану до съезда…
— Нет, — Крис помотал головой. — Автобан хоть и быстрый, но с него трудно съехать. Всюду ограждения, на съездах терминалы со шлагбаумом. То ли дело дорога вдоль побережья. Развилки, проселки, возможность свернуть где угодно. Куда ехать?
— Сюда! — крикнул Дюфур, когда они миновали Конгресс-центр у Каннского порта. Некоторое время их сопровождал песчаный пляж, потом морские волны стали разбиваться о скалистый берег. Справа от прибрежной дороги вверх поднимался массив Эстерель.
— Скажите мне, что вы задумали, — с неожиданной твердостью в голосе попросил Дюфур. — Я помогу вам.
Крис глянул на него сбоку:
— А я действительно могу вам доверять? Вы перебегаете с одной стороны на другую. То вы ученый, то холоп корыстного предпринимателя, то, наконец, послушный исполнитель у догматичного священника. А теперь вы кем будете?
Дюфур потер ладонями лицо и ответил не сразу:
— Назад к истинной науке. Ко всему, что связано с наукой: изучать, постигать и помогать, помогать людям. Ко всему, что изначально заставило меня выбрать этот путь. Достаточно ли вам такого доказательства?
— И как бы это могло выглядеть?
— Мальчик. Маттиас. Опытная серия, в которой он должен был участвовать, казалась его последним шансом.
— Этой надежды сейчас больше нет.
— Этой нет. Но есть другие опытные серии по циррозу печени. И успешные. В последние дни я разыскал один метод, который нахожу очень интересным, но в нашем концерне он не исследовался. — Лицо Дюфура стало серьезным и сосредоточенным. — В Южной Германии есть небольшая биотехфирма, которая развивает идею одного изобретательного врача. В больную печень через катетер вводятся здоровые, живые клетки печени, они там размножаются и таким образом воссоздают жизненно важные функции. Клетки печени берут из донорских органов, которые не подошли для трансплантации. Большое преимущество метода в том, что одним донорским органом могут воспользоваться несколько пациентов.
— И я должен вам верить? — спросил Крис.
— Не нужно объяснять вам, что мы следим за тем, что делают другие ученые. Однако поскольку это связано с большими деньгами, каждый, естественно, держит свои результаты под замком до тех пор, пока не будет в них вполне уверен и не запатентует их. Но в этом методе, по крайней мере, есть реальный прогресс. Несколько кандидатов на смерть, среди которых женщина со смертельным отравлением грибами, были спасены.
Крис долго молчал.
— Вы уверены в том, что говорите?
— Я говорю, что есть надежда, поскольку наука не стоит на месте и делает открытия.
— И Маттиасу это поможет?
— Заранее я не могу сказать. Я знаю не все детали.
— Что? — Крис с трудом выбирался из пучины мыслей. — Ах, да. Что я задумал? Я хочу кое с кем встретиться. И эту встречу надо подготовить. Все, с чем мы сейчас столкнулись, лишь маленькое действие в одном большом спектакле. Я хочу узнать, на чем стоит весь этот театр!
— Этого вам никто сказать не сможет.
— Вы ошибаетесь.
— Кто же может это знать?
Крис вспомнил Фонтенбло, свой разговор с Понти и вопросы Марвина.
— Папа римский.
Глава 41
София-Антиполис близ Канн
Ночь со вторника на среду
Папа нервно бил по губам костяшками пальцев. Здесь, в исследовательском центре фармаконцерна, как сказал Марвин, он найдет то, за чем охотится.
Однако стойло оказалось пусто. Несмотря на вертолет, они опоздали. Кальви доложил ему о двух трупах и посоветовал немедленно скрыться.
Но несколько минут назад у входа жандармерия высадила одного монаха. Неужто брат Иероним? Да может ли такое быть?
За несколько часов до этого монах был увезен отсюда и, связанный, брошен на обочине дороги в Ниццу. Какой-то испанский турист обнаружил его во время короткого привала. Священник был явно поврежден умом и все твердил, что его папа — в Риме. Его доставили в ближайший полицейский участок.
Там он тоже нес ахинею про странные события в Софии-Антиполис, в клинике Тайсэби, и все требовал немедленного разговора с папой.
Только уважение к сану священника заставило полицейских передать сообщение по инстанциям, и оно дошло и до французской службы сопровождения. Об этом информировали Кальви, тот поговорил с монахом по телефону и распорядился, чтобы его привезли.
Открылась дверь — и опасения папы подтвердились.
Брат Иероним упал на колени.
— Святой отец, я сделал все, что было в моих силах. Я пытался позвонить Вашему Святейшеству, но Рим не принимал меня всерьез. Слава Богу, что вы все-таки приехали. Я слишком ничтожен для такого испытания.
Папа взял монаха за плечи и поставил его на ноги.
— Сядьте.
Они сели к столу, и Иероним отметил про себя, что папа выбрал тот же стул, на котором сидел Хэнк Торнтен.
— Расскажите мне все по порядку! — сказал папа и зарылся лицом в ладони.
Иероним говорил, запинаясь, то и дело путаясь в деталях, и виновато опустил голову, когда закончил.
— И что, ошибки быть не может?
Иероним отрицательно помотал головой:
— Я пытался уклониться от этого испытания.
— Бог правит нашими путями, не мы, — ответил папа. — Помните, что я сказал, когда вы попросили об освобождении от ваших обязанностей? Это было, когда Марвин объявился в Ватикане в первый раз и сообщил о табличках. Мы оба знали, что настало время испытаний. Как вы могли предположить, что своим удалением в монастырь сможете избежать Божьей воли? Табличку в археологическом архиве нашли вы. Бог избрал вас. Примите же, наконец, это испытание — как принял его я!
— Оно мне не по силам! Я пытался переложить решение на другого, — Иероним опустил голову.
— Это ни к чему. Брат Иероним! Это бремя Господь взвалил на меня. Время близится. Я это чувствую. — Папа устало провел ладонями по лицу. — Но скажите мне, это действительно…
Иероним, дрожа, кивнул:
— Я это видел. Они испытали это на мышах.
— Значит, Марвин сказал правду.
Иероним удивленно поднял глаза.
— Да, да, он тоже здесь. Господь использовал его, чтобы показать мне дорогу сюда.
— Но Господь нас, кажется, оставил! Они сбежали со всем этим!
— Вы слишком мало полагаетесь на Бога! — прошипел папа. — Это еще не конец. — Он вдруг снова почувствовал странную пустоту в голове. — Если бы мы могли их догнать…
Иероним нерешительно смотрел на папу. Потом ему вдруг пришла мысль.
Но папа больше ничего не слышал, с такой силой его охватило видение.
Началось как всегда — и тем не менее на сей раз было по-другому.
Вначале он увидел пастуший посох. Уже епископский, но опять без позолоты, без резьбы по слоновой кости и без типичного витого рога.
Посох был прямой, из гладкого металла, с серебристым блеском.
Если поставить его на землю, человеку среднего роста он доставал бы до лба. Внизу он переходил в железный наконечник.
Частью палки на верхнем конце был искусно вырезанный крест, изображающий распятого Христа.
Затем он увидел человека, который держал эту палку в руке.
На голове у того была светлая шапочка из муарового шелка, одет он был в белую сутану с тридцатью тремя пуговицами и крестом на груди, обут в красные кожаные башмаки, какие носили еще римские цезари.
Румяный и приветливый, седой, как лунь. Мужчине было далеко за семьдесят. На правом указательном пальце он носил золотое кольцо рыбака с образом святого Петра, основателя церкви, и монограммой Бенедикта.
То был он сам.