Из руки одного убитого на экране мужчины выскользнул пистолет, и оператор взял его крупным планом. Затем оружие накрыла чья-то рука. Пальцы сомкнулись на рукоятке. У Карданова перехватило дыхание. Он знал, что эта рука могла принадлежать только одному человеку. Ему самому! Камера пошла вверх и сфокусировала изображение на лице актера.
Анна изумленно обернулась к супругу.
— Ведь это ты! Да, Макс? То есть, конечно, это актер, но он похож на тебя! Это фильм про тебя?
Карданов только кивнул головой, не отрывая глаз от экрана телевизора. Он знал, что произойдет дальше, и это произошло, будто кто-то прямо сейчас считывал информацию из его головы, передавая ее на экран в прямом эфире. Двойник Макса с испуганным лицом, диалог между ними, выстрел, пулевая рана в переносице.
Макс зажмурился, почувствовав, как его сознание раздваивается. Он сидел в кресле рядом с женой в богатом лондонском доме и одновременно участвовал в перестрелке в Тиходонске, причем семь лет назад! Так где он на самом деле?
Макс поднес пальцы к вискам и энергично растер их. Нет, все в порядке, он в своем доме в Лондоне. Но кто тогда там? Ерунда, просто кино!
— Как они узнали? — Анна взяла его за руку. Вторая половинка сознания вернулась на место. Он просто смотрел кино. — Как они узнали, Максик?
Карданов слышал ее, но не мог ответить. Он услышал странную музыку, прекрасную и печальную, которая звала куда-то и чего-то требовала. В его сознании появилась какая-то странная, еще не оформившаяся до конца мысль, и он старательно пытался ухватить ее суть. Ничего не получалось, а ведь это было нечто важное. Но что? Откуда-то появилось ощущение глубокой тоски. Очень глубокой, всепоглощающей.
— Макс! — Анна взяла его за плечо и слегка встряхнула. — Макс! Что с тобой? Ты меня слышишь?
— У Веретнева я встречался с одним писателем и рассказал ему про свою жизнь. — В ушах появился какой-то посторонний звон, и Макс, взяв из рук жены пульт, убавил звук. Но тем не менее он прекрасно слышал все, что сопровождало изображение. — Он расспрашивал подробности, потом несколько раз приходил ко мне. Я не думал, что действительно напишет… А видишь… как получилось.
Карданов говорил медленно, с расстановкой, будто каждое слово давалось ему тяжело. Анна поднялась на ноги и уступила супругу место в кресле. Макс не стал сопротивляться. Голова его откинулась на спинку.
— Принести что-нибудь выпить, Макс?
— Да, виски. Со льдом.
Анна поспешно вышла из комнаты, и Карданов слышал, как она спустилась вниз по лестнице. Макс снова перевел взгляд на экран телевизора. События на экране сменились — теперь на месте перестрелки работали следователи. Этого Макс не видел. Автор сценария реконструировал события. А скорее всего, собирал дополнительный материал.
Фильм далеко выходил за рамки его рассказа. И все же снятый в России материал фактически воспроизводил его биографию. Щемящее чувство тоски в душе увеличивалось и множилось с каждой секундой. Головная боль отступила, прошла и пульсация в области виска..
Анна вернулась через минуту. В одной руке она держала широкий, до половины наполненный светло-желтой жидкостью стакан, в другой — вазочку со льдом.
Макс жадно отхлебнул виски — раз, другой. Стакан опустел.
— Ты даже не положил лед. — Анна опустилась рядом с ним на корточки. Поставила вазочку на пол. — Что тебя так расстроило, Макс? — участливо поинтересовалась она.
— Не знаю, — честно ответил Карданов. — Тоска… Анна… Это как со сном, наверное. Я мысленно вернулся в свое прошлое и будто бы пережил те события заново. — Макс натянуто улыбнулся. — Ну вот. А я хотел написать автобиографическую книгу на эту тему. Видишь, опоздал. Ее не только написали, но успели и фильм по ней снять. И главное, ты заметила, как точно они актера похожего подобрали. Как двойник…
При последнем произнесенном слове голос Карданова снова сорвался. Двойник! Макс помнил, как он создавался. Помнил занятия у Спеца, особую подготовку: ему нужен был двойник. Так решили наверху, и так было сделано в реальности. И потом он убил его!
Карданова захлестнуло чувство ярости. Сколько же эти сволочи экспериментировали над ним! Как с подопытным кроликом. Макс с силой швырнул стакан в каминную доску, с хрустальным звоном разлетелись осколки.
Анна испуганно вскрикнула:
— Что с тобой, Макс?!
— Нет, нет, ничего. Я действительно разволновался! Макс натянуто улыбнулся и провел ладонью по щеке супруги.
— Какое-то странное состояние. Будто я потерял что-то и никак не могу найти. Потому что не знаю, что я потерял. Ты меня понимаешь?
Анна кивнула, хотя на самом деле мало что поняла из его слов.
— Выключить телевизор? — только и спросила она.
— Нет. Давай досмотрим.
— Но если ты волнуешься…
— Нет. Я уже успокоился.
Действительно, он спокойно досмотрел серию до конца.
— Хороший фильм. Только очень тяжелый. Во всяком случае, для меня.
Макс встал.
— На днях надо съездить к матери, — совершенно неожиданно добавил он. — Я давно собирался посмотреть ей в глаза…
Больше он ничего не сказал и, оставив жену в полной растерянности, стремительно покинул гостиную. Анна молча смотрела ему вслед. Телевизор все еще работал, передавали какую-то дурацкую и навязчивую рекламу. Анна переключила канал.
Уитем, юго-восточная Англия,
семьдесят километров
на северо-восток от Лондона,
28 сентября 2004 года, 10 часов
11 минут по местному времени.
Самое знаменитое растение Британии — вереск. За городом взгляд то и дело упирается в вересковые пустоши. Прославленный Бернсом вересковый мед продается в сувенирных магазинчиках, есть даже вересковые ликеры и виски. По сути своей это неприхотливый низкий кустарник. Холмы, заросшие вереском, выглядят будто покрытые коричневым ковром, а в период цветения преображаются в широкую цветовую гамму: белый — сиреневый — фиолетовый. Британские пчелы вьются над вереском, как отечественные над клевером.
— Тебе нравятся здешние пейзажи? — спросил Макс, двумя пальцами придерживая чуткий, послушный руль.
— Мне все здесь нравится, — ответила Анна. — Здесь другая жизнь. Нет хамства, суеты, мелочности. Англичане никуда не спешат, они приветливы, доброжелательны. Вежливо улыбаются, пытаются помочь, возвращают забытые вещи.
Они миновали дорожный указатель с надписью «Уитем». Макс снизил скорость.
— И старость здесь имеет благопристойный вид, — продолжала Анна. — На улицах не увидишь тяжело ковыляющую с палочкой старушку, инвалида на костылях. Они ездят в колясках с моторчиками по тротуарам. В дождь надевают пластиковый колпак, получается микроавтомобильчик.
— Я видел, — кивнул Макс.
— А вон посмотри! Разве скажешь, что это старики?
Макс повернул голову. Мужчина и женщина в джинсах, сапожках и кожаных куртках подъехали на огромном черном мотоцикле к магазину, сняли шлемы и вразвалку вошли внутрь. Им было далеко за шестьдесят. Так они привыкли жить сорок лет назад, так живут и сейчас. Язык не повернется назвать их стариками.
— Ладно, сейчас посмотрим, стала ли моя мамаша настоящей англичанкой. Только узнаю дорогу!
Роскошный «Астон-Мартин» притормозил у дорожного ресторана на въезде в городок, Макс вошел внутрь. Колокольчик на двери ресторана мелодично зазвенел, хозяин поднял голову и посмотрел на высокого широкоплечего мужчину в дорогом твидовом костюме. Он спросил что-то у барменши, та принялась объяснять, оживленно жестикулируя, потом достала из фартука блокнот, вырвала оттуда листок и что-то нарисовала. Мужчина взял бумажку, поблагодарил и вышел.
— Кто это был, Бонн? Что он хотел? — спросил хозяин. Он сидел с калькулятором и кипой счетов за свободным столиком, наблюдая в окно за белой машиной, которая быстро удалялась по шоссе.
— Он спросил, как проехать к поместью Лиз Уотерфорд, — сказала барменша.
— Уотерфорд, Уотерфорд… — пробормотал хозяин. — А-а, вспомнил. Вдова лондонского адвоката. А кто он ей? Сын?
— Не знаю. Она же совсем одинокая, и к ней никто не ездит, — задумалась барменша. — Мы бы видели ее сына. К тому же разве стал бы сын спрашивать дорогу?..
— Верно, — согласился управляющий, продолжая разглядывать давно опустевшее шоссе. — Но машина у него, конечно… Высший пилотаж. На моей памяти здесь такие еще не проезжали.
— Что за машина?
— «Астон Мартин». Она стоит двести тысяч фунтов. Он восхищенно покачал головой.
— А хоть бы и миллион, — вздохнула барменша, возвращаясь к стойке. — Нам-то что с этого?
Вдруг она издала удивленный возглас.
— Что случилось? — Хозяин вскинул голову. Барменша подняла со стойки новенькую пятидесятифунтовую купюру и стала разглядывать ее на свет.
— Похоже, это чаевые, — наконец сказала она.
Макс подъехал к двухэтажному каменному дому с увитым плющом фасадом, по ровной дорожке пересек аккуратно подстриженную лужайку, нажал кнопку звонка. Дверь открыла немолодая темнокожая служанка.
— Вам кого, сэр? — Она внимательно посмотрела на пришельца.
— Я хотел бы увидеть миссис Уотерфорд, — сказал он. Негритянка взглянула через его плечо на застывший у ворот дорогой автомобиль и пригласила нежданного гостя в холл.
— Как вас представить?
— Скажите, что… Просто знакомый, из Лондона. Через несколько минут из комнаты вышла маленькая, сохранившая стройность пожилая женщина в брюках и свободной рубашке спортивного покроя. Очки. Аккуратно уложенные седые волосы. Бывший агент нелегальной разведки СССР, оперативный псевдоним Птица[4].
— Добрый день, — сказала миссис Уотерфорд, наклонив голову. — Чем могу быть полезной?
Макс не отвечал. Он не помнил лица матери. Детские воспоминания были стерты начисто, зато в памяти мелькало давнее фото — там, где счастливые супруги Томпсоны с маленьким Максом позировали на фоне Виндзорского дворца… Он узнавал и не узнавал эту постаревшую даму. И совершенно не знал, что сказать. Пауза затягивалась.