Сын Фахама сказал, что отец просит о встрече с Исааком Даяном, главным раввином алеппских евреев в Израиле. Заафрани понял из этого, что «Корону» передадут Даяну, и так как Даян – глава местной алеппской общины и коллега тех двух раввинов, еще проживавших в Сирии, он как бы и является самым подходящим ее хранителем. В любом случае, сказал сын Фахама, все это следует держать в тайне.
Более чем через месяц, 22 января, встретив раввина Даяна на праздновании чьей-то бар-мицвы, Заафрани спросил его о «Короне», так как был уверен, что раввин давным-давно ее получил. Но Даян выразил полнейшее удивление: он не знал даже о том, что ее привезли. И тогда Заафрани заподозрил неладное.
На следующий день они отправились к Фахаму, и равввин велел молодому учителю взять с собой какую-нибудь простыню, чтобы завернуть в нее великую книгу. К тому времени прошло уже более двух недель с той ночи, когда два курьера с коричневым чемоданом явились в дом Шрагая, главы Отдела Алии; у Фахама «Короны» не было. Но алеппские евреи про это еще не знали. Заафрани постучался в дверь Фахама, а раввин остался ждать внизу.
Дверь открыла невестка Фахама. Свекра нет дома, сказала она.
«Я сказал ей, что со мной раввин общины и что он хочет поговорить с Фахамом об одном важном деле, – сообщил в суде учитель. – Я сказал, что она должна спуститься и с ним поговорить. Я объяснил, что раввин ждет неподалеку и что ей лучше снять с себя фартук». Женщина так и поступила. Раввин спросил ее про «Корону».
Ее свекр «ничего старинного из Алеппо не привозил», сказала она. И визитеры ушли, прихватив свою простыню.
Вскоре после этого Фахам встретился с Заафрани и заявил, что возмущен тем, как тот поступил с его невесткой. «Почему вы пришли вынюхивать, будто я совершил какое-то преступление?» – спросил Фахам. Но в конечном счете он рассказал, что передал «Корону» Шломо-Залману Шрагаю, главе Отдела Алии, то есть израильскому правительству. «Корона Алеппо», эта святыня общины и ее талисман, не только была увезена из синагоги и из города, но еще и вырвана из рук ее хранителей и передана чужакам.
Алеппские евреи к любому правительству относились недоверчиво, а уж светских европеизированных социалистов, составлявших большинство в правящей верхушке Израиля, и вовсе не воспринимали в качестве представителей всего еврейства, хотя те претендовали именно на это. На самом деле для большей части алеппских евреев Израиль был лишь перевалочным пунктом по дороге на Запад, а то они и вовсе объезжали его стороной. Социализм нового государства с его аскетизмом и бедностью затруднял занятие бизнесом, которое им удавалось лучше всего, а доминирование выходцев из Восточной Европы с их пренебрежительным отношением к евреям из арабских стран, казалось унизительным. Большинство из них продолжило путь на Запад, в Панаму или Сан-Пауло, а то и в Бруклин, где спустя несколько десятилетий ряды шикарных машин, припаркованных вдоль Оушен-Паркуэй, указывали на удачный союз между талантами народа и потенциалом страны. Для этих людей сама мысль о том, что израильское руководство смеет претендовать на эту книгу, казалась абсурдной.
Раввин Даян, видимо, все же надеялся, что Фахам еще изменит свое решение и вернет «Корону». Он привел Фахама в новую синагогу, построенную алеппской общиной на морском берегу в Тель-Авиве, и показал ему ящик, в котором предполагал хранить «Корону». «Слишком уж хрупкий», – как ему припоминается, ответил Фахам. «Тогда можно построить помещение с каменными стенами – как грот в алеппской синагоге», – предложил рабби, но Фахам ответил, что ему это место вообще не нравится. Два алеппских раввина велели ему поставить Даяна в известность, а вовсе не отдавать ему «Корону» или подчиняться его приказам, сказал Фахам раввину. Конечно, те раввины остались в Сирии и связаться с ними, чтобы прояснить ситуацию, невозможно.
Пока алеппские евреи пытались как-то переварить случившееся, государство быстренько оформило документ, по которому «Корона» переходила под его контроль на вечные времена. Попечителями объявлялись президент Бен-Цви, глава Отдела Алии Шрагай и сам Фахам; стало ясно, что Фахам действует уже не в интересах алеппских евреев, что он перекинулся на сторону властей Израиля. Алеппские евреи осознали, что теряют «Корону», хотя все еще не понимали, как такое могло случиться.
Израиль в те годы был централизованным государством с одной главенствующей политической партией Мапай, относящейся к рабочему сионистскому движению, во главе которой стояли Бен-Цви и Бен-Гурион. Эта партия контролировала различные союзы, ведала государственным жилым фондом и почти всем прочим, и подпись партийного аппаратчика решала, получишь ли ты ту или иную работу или жилье. И тем не менее алеппские евреи не уступили и не удовольствовались только письмами и жалобами. В феврале 1958 года, через два месяца после того, как «Кодекс» прибыл в Хайфу, они наняли адвоката, обратились в суд и возбудили дело против государства.
А через месяц в раввинском суде Иерусалима начался процесс, отраженный в столь упорно разыскиваемых мною протоколах. Заседания велись не судьями, а тремя раввинами, но все прочее проходило по обычным правилам. Одним из первых шагов правительственного адвоката было требование о неразглашении в прессе подробностей этого процесса. Он мотивировал это тревогой за безопасность евреев, все еще находившихся в Сирии, тем, что они могут пострадать, если сирийские власти узнают о тайном вывозе «Короны» в Израиль. Это было правдой, но правдой было и то, что у государства, как это ясно видно из протоколов, имелись и другие причины не разглашать детали этого процесса. Информация о нем тщательно скрывалась, и так продолжалось в течение пятидесяти лет.
На первый взгляд серьезнейшая драма, которая разыгралась в суде, начавшемся 18 марта 1958 года, заключалась в юридическом споре сторон о том, кому принадлежит право на владение предметом огромной ценности. Однако на самом деле все было гораздо сложнее. Спор в иерусалимском суде был о том, кому принадлежит наследие диаспоры, то есть речь шла о природе иудаизма, изгнания и Государства Израиль.
На одной чаше весов были алеппские евреи, на другой – государство: президент Бен-Цви, чей институт отныне владел этой книгой; глава Отдела Алии Шрагай и торговец сырами Фахам, в котором алеппские евреи видели предателя и на которого затаили великую злобу. Для Бен-Цви и для израильтян еврейское государство было полноправным наследником всех общин диаспоры, тех, что угасли, и тех, что к этому шли, а потому оно было и естественным наследником величайшей книги иудаизма. Конечно, алеппские евреи, находившиеся в изгнании, годами сохраняли эту книгу, и это чрезвычайно похвально. Но отныне, когда с изгнанием покончено, манускрипт вернулся домой. «Кодекс» будет храниться по всем правилам и принадлежать не горстке раввинов или маленькой общине, а всему еврейскому народу, как то порешили лидеры и ученые мужи нового государства.
Алеппские евреи, со своей стороны, не видели себя частью сионистского проекта и сионистской версии истории. Они принадлежали к одной из старейших еврейских общин, пусть ныне и униженной, и в «Короне» видели символ того места, которое ни один из них никогда не воспринимал как изгнание или ссылку. Они не для того хранили ее столетиями, чтобы потом отдать чужакам. «Корона», написали алеппские раввины в своем гневном письме в суд, это не «какая-то бесхозная вещь, которую может присвоить любой, кому вздумается». Она принадлежит им, и они требуют ее вернуть.
Спор сосредоточился на том, что известно по поводу разговора Фахама с двумя главными раввинами в Алеппо в ту ночь, шесть месяцев назад, когда они передали ему «Корону». Аргументы государства основывались на показаниях Фахама о полученных им инструкциях: ему было сказано вывезти манускрипт в Израиль и передать его религиозному человеку. Что он в точности и выполнил, остановив свой выбор на Шрагае, главе Отдела Алии, а тот, в свою очередь, передал его президенту страны. И значит, государство приобрело его законным путем и имеет право на его хранение.
Со своей стороны, алеппские евреи были уверены, что раввины никогда бы добровольно не выпустили эту книгу из рук. Они утверждали, что Фахама проинструктировали передать ее в Израиле алеппской общине, а именно раввину Даяну. Бен-Цви был слишком уважаемой личностью, чтобы напрямую его атаковать, а потому основные нападки во все время процесса были направлены на Фахама и Шрагая.
Адвокат алеппских евреев Шломо Мизрахи взял слово первым, начав свое выступление с описания главной синагоги; он сказал, что любое изложение этой истории должно начинаться именно с этого, со спрятанной книги и с погрома.
– Во время Войны за независимость в Алеппо разразился погром. Погромщики взломали сундук и, не найдя в нем денег, вырвали несколько листов из великой «Короны» и бросили их на землю, – сказал он в суде. – Через десять лет, – продолжал адвокат, – главные раввины решили, что обязаны переслать «Корону» алеппской общине в Израиле. Курьер, которому они доверили это дело, их предал. Фахам всего лишь курьер, и факт, что ему было дано поручение, не превратил «Корону» в его собственность, – заявил он.
– Такие книги никогда и не являлись частной собственностью, – ответил ему правительственный адвокат Шломо Туссия-Коэн, – Торговцу сырами, – продолжал он, – алеппские раввины выдали полномочия доверенного лица, обязанного передать «Корону» религиозному человеку, которого он сам выберет. В связи с крайней опасностью ситуации, – добавил он, опережая ожидаемый вопрос своего оппонента, – эти полномочия были выданы устно. Ценность «корон» огромна[19], – добавил правительственный адвокат.
Адвокат алеппских евреев объявил, что он просил вызвать для показаний и Фахама, и главу Отдела Алии. Правительственный адвокат не возражал, и заседание было перенесено на полдень того же дня на следующей неделе – на 25 марта.
Когда Фахам явился в суд, каждый из адвокатов потребовал, чтобы слово предоставили ему первому.