Дорога была рискованной, как всегда. Беглецы, как и прежде, полностью зависели от проводников, и некоторые бесследно исчезали в пути. Кое-кого сдавали властям. Два года спустя, в 1974 году, четыре еврейские девушки, из них три сестры, при попытке бежать из страны были изнасилованы и убиты, а тела их брошены в пещере.
В один из вечеров Коэн отправился на заранее спланированную встречу, которая должна была состояться в одном из молодежных клубов на улице Барон, возле кинотеатра «Рокси». С ним были его близкий друг Рувен Дайо и девушка, имени которой он не назвал. (Пересказывая мне эту историю, Коэн специально опускал многие детали и имена; даже тридцать лет спустя у него сохранился инстинкт человека, выросшего с чувством, что мухабарат везде имеет уши.) Среди такси, припаркованных у тротуара, стоял черный «мерседес» проводника. «Притворитесь, что задремали», – сказал им проводник, когда они на полной скорости мчались из Алеппо. Они так и сделали. Это было нужно для того, чтобы им не пришлось говорить, если машину остановят, потому что евреи, арабы-христиане, как, впрочем, и мусульмане из высшего общества, произносят некоторые звуки иначе, чем большинство сирийцев; это могло привлечь к путешественникам ненужное внимание. «Мерседес» вез их на юг, пока ближе к полуночи наконец не остановился. Коэн увидел перед собой колючую проволоку и нечто похожее на военный лагерь и решил, что они у пограничного переезда. Проводник открыл дверь машины и исчез. Через несколько минут он пришел с двумя вооруженными солдатами, проявляющими явную нервозность, и те вернули пассажирам удостоверения личности. Это было странно, потому что никаких удостоверений личности они на проверку не сдавали. Коэн был так напуган, что запихнул свой документ в карман, даже не взглянув, чье там имя и кто на фотографии. Они проехали еще около часа, пока не увидели предместья какого-то города. Это был Бейрут. Проводник остановил машину у одного из домов, постучал особым стуком в дверь, отступил назад, подождал, пока она не открылась, посмотрел, как трех его пассажиров провели внутрь, и исчез.
Их накормили завтраком. Коэн стянул с себя лишнюю одежду – единственные вещи, привезенные им из Алеппо, кроме двухсот долларов наличными и почетного диплома, который он накануне вечером снял со стены в университете. В тот день их распределили по семьям. В Ливане тогда царила атмосфера лихой свободы, его этническая пестрота еще не повергла страну в хаос гражданской войны; семья, приютившая Коэна, возила его в горы кататься на лыжах, в магазины на улице Хамра, в казино. Через несколько дней ему позвонили.
– Идите по улице Хамра, пока не окажетесь на набережной, – услышал он. – Под мышкой держите газету «Л’ориан-ле-жур».
На набережной Коэн встретил Рувена и девушку, и они вместе пошли вдоль моря, пока не добрались до небольшого ветхого строения. Внутри было три комнаты, заставленные старыми кроватями и комодами. Их приветствовало несколько человек, говоривших с напевным ливанским акцентом и носивших куртки, под которыми, как показалось Коэну, были спрятаны пистолеты. Коэн не знал, гость ли он там или пленник, а когда он попытался выяснить, кто эти люди и что они собираются с ними делать, ему велели заткнуться. Настала ночь. К берегу подплыла рыбацкая лодка, управляемая человеком в ковбойской шляпе. Взяв на борт беглецов и ливанцев, она отплыла в Средиземное море. Коэн, впервые увидевший море лишь несколько дней назад, был в ужасе и, чтобы не выдать охватившую его панику, сделал вид, что он не трусливый парнишка из арабского города, а этакий герой Ари Бен Канаан в исполнении Пола Ньюмена из экранизации «Исхода».
Это длилось несколько часов: суденышко, рассекающее темные волны, пассажиры, повернувшиеся спиной к береговой линии Бейрута и лицом к открытому морю, ливанские парни, не произносившие ни слова. «Видимо, проводники, вроде того, что вез их из Алеппо и исчез, – подумал Коэн. – Деньги им уже заплатили, и теперь они сбросят свой груз в море. Но сперва изнасилуют девушку. А может, это ловушка: сирийские суда их перехватят и вернут домой, в тюрьму».
Один из ливанцев вынул сигнальный фонарь, направил его в сторону открытого моря и то зажигал, то выключал. Ответа не было, темень и слабое мерцание отражающегося от воды луча, который то пропадает, то вспыхивает вновь. Коэн потерял всякую надежду. Откуда-то издали блеснул свет. Мужчина в ковбойской шляпе заглушил мотор, наступила тишина. И тут из темноты выплыл какой-то черный силуэт. Коэн, видевший военные корабли только на картинках, подумал поначалу, что это подлодка. Судно проплыло рядом с рыбацкой лодкой, и с него спустили веревочную лестницу.
– Наверх! – приказал ливанец.
Почти в параличе от страха Коэн смотрел, как Рувен ухватился за лестницу и начал по ней карабкаться. Когда он был уже на полпути, Коэн тоже стал взбираться наверх.
Первое, что увидел Рувен, когда его голова поднялась над корпусом судна, была прикрепленная к стенке металлическая коробка; позже он узнал, что это ящик первой помощи. Крошечная лампочка освещала красную шестиконечную звезду. Он наклонился к поднимающемуся вслед за ним Коэну и сказал:
– Это евреи.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1. Аспергилл
Михаэль Магген ведет борьбу со старением и гниением с помощью коровьих кишок, пинцетов, микроскопов, распылителей и желатина, и вся эта бесконечная оборонительная война направлена на то, чтобы сохранить бумагу и пергамент, на которых написаны старые книги. Я застал Маггена за работой – увлажнители насыщали попахивающий химикалиями воздух холодным туманом, а мастер, поглядывая в микроскоп, с помощью тончайшей пленки из коровьих кишок залечивал крошечные разрывы на странице с блестящим голубым квадратиком и четырьмя золотыми ивритскими буквами, взятой из уникального экземпляра книги Маймонида «Мишне Тора», изготовленного в XV веке. Именно в его лаборатории при Национальном музее Израиля в Иерусалиме был развеян миф, прикрывающий правду о «Короне».
Когда в один прекрасный день в 1986 году специальный автомобиль для перевозки ценных грузов наконец-то привез манускрипт в реставрационную лабораторию музея, молодой Магген пришел в ужас от одного взгляда на его страницы. Представитель дирекции музея черканул на клочке бумаги расписку и отдал ее человеку, доставившему книгу из Института Бен-Цви: «Этим удостоверяю, что “Корона Алеппо” мною получена». Магген, рыжебородый мужчина тридцати шести лет, недавно получил в Италии научную степень. Ему случалось реставрировать манускрипты восемнадцатого и даже семнадцатого века, но с такой работой он встречался впервые. Магген вспоминает, что почувствовал себя как летчик, которому сказали: «На следующей неделе полетишь на Луну».
Когда Магген занимается своим делом, мудрость, заключенная в старинной книге, не столь ему и важна. Он видит перед собой частицы животных и растений, волокна, жиры и сахара в различных комбинациях и в разной стадии разложения и применяет различные частицы животных и растений, чтобы устранить повреждения. Осмотрев «Корону», он увидел листы пергамента из коровьей или козьей шкуры (тонкая работа тивериадских кожевников, выполненная тысячу лет назад, сделала невозможным распознать исходный материал) с нанесенными на них чернильными знаками.
Сперва он проверил весь манускрипт, страницу за страницей, отмечая каждую трещинку, загрязнение или складку. Это заняло шесть месяцев. Трещины были отмечены зелеными линиями. Черные линии указывали на загрязнения от золы. В некоторых местах имелись черные пятна, кое-где не хватало целой стопки листов. Этого можно было ожидать. Большее удивление вызвали клеевые прямоугольнички, которые могли датироваться пятидесятыми годами двадцатого века или того позже; для опытного взгляда Маггена они свидетельствовали о том, что кто-то в Институте Бен-Цви пытался залатать один из ценнейших в мире манускриптов скотчем.
Разница между сторонами пергамента бросалась в глаза: волосистая сторона, та, которую в десятом веке покрывала шерсть, была тверже; внутренняя сторона пострадала больше. Тивериадский писец пользовался железогалловыми чернилами того типа, что был изобретен в Риме; они отличались от чернил, которыми написаны более ранние книги, например, свитки Мертвого моря – те были смесью золы с чем-нибудь клейким, медом или соком растений, и легко стирались. С железогалловыми чернилами такого не сделаешь, по крайней мере не оставив предательского следа, и это было главным преимуществом при написании деловых документов или священных текстов, которые не допускали изменений. Но такие чернила содержали также кислоту, и в некоторых местах она въелась в пергамент, уничтожив буквы.
Магген и его бригада сняли топорный переплет, в который вставили книгу уже в Израиле, удалили клей с корешка и распустили нити, сшивающие тридцать две тетради. Чтобы снять жир, налипший на страницы за столетия, Магген использовал средство, которое посчитал самым эффективным: собственную слюну. Он смачивал во рту ватные тампоны, потом очень осторожно водил ими по листам, пока пергамент полностью не очистился. Как-то раз в самый разгар реставрации один из видных израильских раввинов нанес ему визит – проверить, как идут дела. Слегка нервничая, Магген рассказал ему, каким образом он очищает страницы. «Представьте себе, что я иду к главному раввину и заявляю ему следующее: “Да плевал я на ваш манускрипт, тот самый, по которому работал Маймонид”», – говорил мне Магген. Рабби похвалил его работу и пожелал ему долгой жизни. Когда все страницы были очищены, реставраторы музея опрыскали их желатиновым аэрозолем, укрепляя тем самым чернила, потом увлажнили каждый лист. После этого листы растянули, просушили и разгладили. Процесс реставрации занял шесть лет.
Маггена насторожили лиловатые метины в поврежденных нижних уголках страниц «Короны», следы огня, который сильно попортил книгу. Не только простая логика говорила, что это следы пламени. Предшествующие Маггену эксперты думали то же самое. «Микроскопические и микрохимические методы не выявили никаких биологических агентов, которые могли бы привести к изменению цвета или увеличению ломкости уголков, – написал один из специалистов после того, как шестнадцать лет назад провел исследование книги. – Ущерб безусловно имел химическую причину и является результатом гидролиза коллагена при затухании огня». И все же Маггену эти метки казались странными. Огонь коробит пергамент, окрашивает в черный цвет, делает его жестким, а поврежденные углы листов «Короны» были мягкими.