версий о перемещениях “Короны”– вот одна из типичных фраз книги Шамоша без дальнейших разъяснений. «Путешествия “Короны”окутаны тайной, и правда о них вряд ли когда-либо откроется», – такова еще одна фраза. Книга не осмеливается выдвинуть какую-то гипотезу о случившемся, и в большинстве ее фрагментов, касающихся пропавших листов, написано примерно такое: «Возникает вопрос, который мы должны вновь и вновь себе задавать: что же приключилось с этими книгами и с этими исчезнувшими листами? Пропали и канули в вечность? Все до единого? А возможно, некоторые из них уцелели и находятся в руках разных людей и в разных местах, ожидая, что их выкупят?»
У себя в доме Шамош поделился со мной своей уверенностью в том, что большинство листов «Короны» разобрали люди из Алеппо. О скрытности алеппской общины он сказал так: «Если есть возможность укрыть правду, зачем же ее открывать? Правда – вещь опасная».
4. Расследование агента
В 1989 году Первый (общественный) канал израильского телевидения планировал съемку документального фильма о пропавших листах «Короны». Съемочная группа обратилась за помощью к Рафи Саттону, алеппскому еврею с многолетним стажем разведчика.
К этому времени Саттон уже завершил свою успешную карьеру, в том числе и работу в качестве агента Моссада в Европе, начавшуюся в 1969 году, – в то время агенты спецслужб расставляли свои сети в среде палестинцев и других арабов за пределами Израиля. Многие израильские агенты были, как и Саттон, евреями из арабских стран. Он служил в Европе в период, последовавший за убийством израильских спортсменов на Мюнхенской олимпиаде 1972 года, когда сотрудники Моссада охотились на членов Организации освобождения Палестины в Риме, Париже, на Кипре и в других точках мира и уничтожали их. Как-то раз я спросил Саттона про одну книгу, где описывались детали такой безжалостной расправы, и он резко меня осадил, сказав, что все сделано «как надо». Но обычно Саттон почти ничего не говорил о своей работе в Моссаде, кроме того, что она напоминала его деятельность в Иерусалиме, которая заключалась в управлении агентурной сетью. Его старинный приятель рассказал мне, что в Европе Саттон обычно скрывался под арабским именем, нанося случайные визиты жене и детям, которые незаметно жили где-то на континенте. В Израиль он вернулся в 1975 году. Через какое-то время после того, как мы с ним познакомились, Саттон признался мне, что воспоминания об одном длительном нелегальном пребывании в арабской стране и по сей день будят его по ночам.
С возрастом интерес Саттона к своим алеппским корням усиливался, и потому он сразу согласился на предложение Первого канала. Он воспринял это как разведывательную миссию, пусть и порученную ему телевидением, а не Моссадом, и на сей раз не секретную, а максимально открытую. В результате возникла малобюджетная телепередача минут на сорок, нечто похожее на растянутый эпизод из передачи «60 минут»[34], которая ближе всего подошла к методическому расследованию судьбы «Короны». Хотя результаты этого расследования и не были однозначными, на сегодняшний день это один из наиболее важных источников информации, доступных любому, кто интересуется этой историей. С тех пор почти все, у кого были взяты тогда интервью, умерли.
Впервые я увидел эту передачу (которую потом просмотрел раз десять) в гостиной Саттона. Когда он попытался мне ее показать, оказалось, что его видеомагнитофон барахлит. Он стоял, нажимая на кнопки, и раздраженно глядел на этот прибор.
– А ты что, в Моссаде техникой не занимался? – поддразнил его я. К этому времени мы уже были друзьями. Он на меня даже не взглянул.
– Я занимался людьми, – пробормотал он.
Целью Саттона было проследить хронологию всего случившегося с «Короной» после погрома, в том числе определить, когда пропали листы и когда обнаружили пропажу. Опираясь на свои воспоминания и используя связи в алеппской общине, он составил и показал мне список целей и объектов, с досадой заметив, как много важных участников этих событий уже ушло из жизни: умер торговец сырами Фахам, не было в живых и смотрителя синагоги и двух алеппских раввинов, Тавила и Заафрани.
Подобно другим встречавшимся мне старым разведчикам, Саттон разрывался между привычкой хранить секреты и желанием рассказывать истории, которые, как он знал, того стоили. Огни рампы явно ему нравились; на экране телевизора он разыгрывал из себя сотрудника Моссада, который в длинном черном пальто и темных очках шныряет по улицам, сидит в вестибюлях отелей, бросает на допрашиваемого пронзительные взгляды из-под очков.
В одном из телевизионных интервью его называли «туристом» и показывали со спины, скрывая лицо. Сперва голос за кадром объявил, что Саттон и его собеседник находятся «в одной из стран Европы». На самом деле все происходило в Тель-Авиве и собеседником Саттона был Эдмонд Коэн: его семья прятала «Корону», а он был тем человеком, который лично отнес ее Фахаму, когда тот собрался уезжать. Коэн оставался в Алеппо, когда оттуда уже уехали почти все евреи; он покинул город недавно, и эта анонимность и тайна его местонахождения объяснялись опасениями, что если власти Сирии узнают о бегстве Коэна в Израиль, то могут пострадать его родственники, которые еще оставались на родине. Как почти все члены алеппской общины, связанные со спасением манускрипта и переправкой его в Израиль, Коэн держался уклончиво. Беседа шла на сирийском диалекте арабского.
САТТОН. Можете ли вы сказать, у кого и где находилась «Корона» с момента пожара и до того, как ее обнаружили?
КОЭН. Через какое-то время, сравнительно короткое, когда точно не упомню, они мне сказали, что принесли «Корону» и она находится у одного человека, который спрятал ее у себя в кладовке. Мне посчастливилось ее увидеть.
«Одним человеком», которого Коэн не назвал по имени, был его дядя, Ибрагим Эффенди Коэн.
САТТОН. Вы говорите: они вам сказали. Кто именно?
КОЭН. Точно не припомню. Они ее спрятали у этого человека, и я ее видел. Она была неполная.
САТТОН. Была неполная.
КОЭН. Тот человек завернул ее. Она была у него в кладовке, это такая комната внутри другой комнаты, она темная.
САТТОН. Когда вы говорите, что она была неполная, вам известно, скольких листов в ней не хватало?
КОЭН. Этого я не помню.
САТТОН. Но вы видели, что она неполная. А не было ли разговоров о том, скольких…
КОЭН. Больше всего не хватало листов из Торы.
САТТОН. Из Пятикнижия.
КОЭН. Да. Так мне помнится.
САТТОН. Они принесли ее этому человеку через какое-то время после пожара или же сразу после него?
КОЭН. Точно не припомню.
САТТОН. Не припомните. В каком состоянии была книга, когда вы ее увидели?
КОЭН. Это была большая толстая книга.
САТТОН. Я спрашиваю про ее состояние, была ли она полной… Вы сказали, что она была неполной.
КОЭН. Она была неполной, и у начала немного распадалась. Прошло тридцать лет, и я уже не так хорошо помню.
САТТОН. Она была повреждена? Обгорела?
КОЭН. Я точно не помню. Не помню.
Коэн считал, что книга попала к его дяде уже неполной, но скольких листов не хватало, он сказать не мог. Саттон отметил, что за несколько минут его собеседник повторил «Не помню» не меньше восьми раз, и это показалось ему подозрительным, хотя он допускал, что тот тревожится за своих родственников в Сирии да и сам только что вырвался из когтей мухабараты.
Саттон взял интервью и у сына смотрителя синагоги Шахуда Багдади; ему уже было за шестьдесят, и он с давних пор работал могильщиком на кладбище под Тель-Авивом. Люди, его знавшие, отзывались о нем как о добром и безупречно честном человеке. Багадади в своем лучшем костюме сидел перед камерами напротив старого волка из Моссада и явно чувствовал себя не в своей тарелке.
После пожара, припоминал сын смотрителя, отец взял его в синагогу, и они среди обломков и рассыпанных страниц других книг стали искать листы «Короны».
БАГДАДИ. Я смотрел на отца, он плакал как ребенок. Я сказал ему: «Абба, что случилось? Встань, зачем ты там сидишь?» Правда, в том месте, где он сидел, огня уже не было… Отец сидит, а я роюсь в кучах мусора, ищу страницы «Короны».
САТТОН. Не припомните, сколько вы всего пересмотрели?
БАГДАДИ. Поверьте мне, я перебрал очень много мусора. Не сосчитать.
САТТОН. И что вы в результате нашли?
БАГДАДИ. Я нашел всю «Корону».
САТТОН. Всю «Корону»? Целиком?
БАГДАДИ. Всю «Корону», целиком, лист за листом.
САТТОН. Как вы поступили с тем, что нашли?
БАГДАДИ. Отдал отцу.
САТТОН. Сразу?
БАГДАДИ. Сразу. Мой отец сидел там же и наблюдал.
САТТОН. Откуда вы знали, что нашли все?
БАГДАДИ. Когда все было готово, отец разложил все части по порядку: Бытие, Исход. Второзаконие было неполным.
САТТОН. Погодите. Вы сказали: Бытие, Исход…
БАГДАДИ. Числа, Левит. Второзаконие было неполным, это я хорошо помню.
САТТОН. Второзакония не было?
БАГДАДИ. Не было части. Не хватало каких-то кусков. И еще не хватало кусков из Исаии.
Саттон его прервал – убедиться, что он не ослышался. «Минутку», – сказал он.
САТТОН. Вы сказали следующее: Бытие, Исход, Левит и Числа там были.
БАГДАДИ. Вроде бы да.
САТТОН. Что значит «вроде бы»?
БАГДАДИ. Мне помнится, что они там были. Они там были.
САТТОН. Целиком.
БАГДАДИ. Целиком.
САТТОН. И по углам обгоревшие?
Саттон задал этот вопрос, чтобы убедиться, что его собеседник говорит о «Короне» с ее лиловатыми следами от огня, а не о каком-то другом манускрипте, хранившемся в синагоге.
БАГДАДИ. Да, по углам все обгорело.
САТТОН. А Второзаконие, как вы говорите, было неполным.
БАГДАДИ. Там не хватало листов. И Исаия был неполным.
Итак, сын смотрителя сказал, что все отсутствующие книги «Короны», кроме части Второзакония и Исаии, были спасены из огня. Это противоречило тому, во что верил почти каждый. Однако показаний одного человека, тем более путающегося в деталях, было недостаточно, чтобы опровергнуть существующую версию. Тогда Саттону потребовалось свидетельство самого уважаемого в то время алеппского раввина, который к тому же участвовал в спасении «Короны» из синагоги и ее хранении в Алеппо. Это был Ицхак Чехебар, покинувший Алеппо в 1952 году и возглавивший общину алеппских изгнанников в Буэнос-Айресе. Саттон не сомневался, что раввин при желании сможет ему помочь; он также понимал, что времени терять нельзя, поскольку Чехебару к тому моменту уже перевалило за восемьдесят.