Любой человек, интересующийся судьбой пропавших частей «Короны», услышит множество историй про листы, циркулирующие среди алеппских евреев. Все они построены по единому шаблону и все бездоказательны. Одну такую историю мне рассказал Моше Розенфельд, букинист, сидящий в захламленной книжной лавке в центре Иерусалима. В 1990 году он в Нью-Йорке шел по Бродвею и вдруг услышал, как кто-то его окликает. Обернувшись, он увидел мужчину лет тридцати пяти, который двадцать лет назад был его учеником. Этот человек, выходец из Алеппо, рассказал, что с тех пор переехал из Израиля в Нью-Йорк, где у него родственники, занимающиеся импортом товаров из Китая.
– А вы чем сейчас занимаетесь? – спросил он Розенфельда.
– Я букинист, – ответил Розенфельд и увидел, как загорелись глаза собеседника.
– А вы про «Кодекс Алеппо» слышали? – спросил он.
– Да, это книга, которая сгорела, – ответил букинист.
Его собеседник расхохотался.
– Да вовсе и не сгорела! – воскликнул он. Затем порылся в кармане, достал бумажник и показал букинисту кусочек пергамента, для надежности вложенный в пластиковый конвертик. – Это из «Короны».
В то время, сказал Розенфельд, он был еще новичком в книжном бизнесе и лишь позже понял ценность показанного ему куска пергамента. Спустя какое-то время он услышал другую историю: израильтянин, работающий в Сан-Паулу охранником у семьи банкиров родом из Алеппо, рассказал ему, что у этой семьи находятся два листа из «Короны».
Михаэль Магген, реставратор бумаги в Национальном музее Израиля, и Адольфо Ройтман, ответственный за хранение «Короны» и свитков Мертвого моря в этом музее, говорили, что знают людей, якобы прячущих у себя листы из «Короны», но отвечать на вопросы эти люди отказываются. Помимо таких намеков на существование отдельных фрагментов манускрипта, ходит слух о том, что большая часть «Короны» хранится в одном месте. Своего рода Святой Грааль упомянутого мною тайного общества «Кодекса Алеппо».
Уильям Гросс, коллекционер, проживающий в Тель-Авиве, преподал мне краткий курс для «чайников» в области редких древнееврейских книг. Сам он, человек открытый, видит себя не столько коллекционером, сколько хранителем подобных материалов. Родился Гросс в Миннеаполисе. Стены его гостиной украшены древними артефактами: семисвечниками, шкатулками для пряностей, украшениями в форме гранатов для свитков Торы – все они некогда принадлежали еврейским общинам в Европе или в исламском мире, последних, впрочем, за малым исключением уже и не существует. «Я прекрасно знаю, что стоит за моими коллекциями, – сказал мне Гросс. – Холокост, бегство евреев с Востока. Эти вещи окутаны великой печалью». У него множество различных предметов старины, но главное, по его словам, – это священные книги: «когда человек создает такой манускрипт, он вкладывает в него часть своей души».
Еврейские манускрипты присутствуют на книжном рынке, переходят от продавца к покупателю, от дельца к дельцу, появляются на аукционах, ими торгуют тайно и открыто. В течение ряда лет некоторые самые редкие и дорогие еврейские манускрипты вдруг бесследно исчезали, пока Рене Брагинский, малоизвестный коллекционер из Цюриха, не сообщил о своей коллекции, одной из самых примечательных в мире. Как правило, наиболее старинные книги дороже всего и стоят, а книги возраста «Короны» крайне редко выставляются на продажу. Какое-то время назад, еще до нашей встречи, Гросс посетил некий аукцион, на котором была выставлена пара впечатляющих вещей: проданный за 600 000 долларов свиток Книги Эсфири шестнадцатого века, написанный писцом-женщиной, и свиток Торы, созданный до 1492 года, то есть до изгнания евреев из Испании, – его продали за 350 000 долларов. Какая-либо часть «Короны» на черном рынке была бы много дороже, даже с учетом ее незаконного приобретения и невозможности открыто демонстрировать и перепродавать (что, разумеется, снижало цену). По словам Гросса, один библейский кодекс, гораздо менее значимый, чем «Корона», был продан в 1990 году за три миллиона долларов.
Если порой неясно, куда подобные артефакты уходят, то зачастую невозможно и уловить, откуда они пришли. Священные еврейские манускрипты неизменно принадлежали еврейским общинам – они хранились в домах, иешивах и синагогах и перемещались вместе со своими обладателями. Поэтому почти нет достоверных сведений об источниках их происхождения. Такова одна из особенностей еврейской истории: у постоянно переселяющегося народа нет принадлежащей монарху библиотеки или богатых монастырей. Существенную часть продающихся еврейских манускриптов составляют книги, которые были украдены, проскочили через барьер, отделяющий честный мир синагог и библиотек от черного рынка. Кражи из синагог, иешив и общинных библиотек бытует и сегодня. Многие случаи воровства остаются незамеченными, потому что в синагогах, как правило, нет учета хранящегося там имущества. Причастным к краже может оказаться и смотритель синагоги. Для тех, кто связан с библиотеками, это не новость: возьмем недавний печально известный случай. В 2004 году сотрудник, ответственный за еврейские книги в Национальной библиотеке Франции, был арестован и обвинен в краже и перепродаже драгоценного манускрипта Библии из охраняемой им же коллекции. «Обычно коллекционеры не зарятся на заведомо украденный экземпляр, – сказал мне Гросс, – но исключения бывают».
По словам Гросса, рынок определяет небольшое число богатых коллекционеров, примерно пятьдесят. Внутри этой группы имеется элита, десяток людей, достаточно состоятельных, чтобы купить любую приглянувшуюся им книгу, цена значения не имеет. Один из них – Шломо Муссаев.
Муссаев родился в бедном иерусалимском квартале, заселенном выходцами из Бухары. Крайне религиозный отец выгнал непокорного подростка из дома. В начале Второй мировой войны Шломо вступил в британскую армию, воевал с Роммелем в Северной Африке, в 1942 году, когда англичане потерпели поражение под Тобруком, успел спастись верхом на верблюде и в конце концов вернулся в Палестину, где во время Войны за независимость участвовал в неудачной попытке евреев изгнать Арабский легион из Старого города Иерусалима. Затем он год провел в иорданском лагере для пленных. Отец Муссаева любил коллекционировать старые книги, и сын перенял у него эту традицию и, разбогатев на ювелирном бизнесе, стал собирать манускрипты и антиквариат. В шестидесятые годы, превратившись из состоятельного человека в баснословного богача, он уехал из Израиля в Лондон.
Предположение о том, что Муссаев каким-то образом связан с историей «Короны», возникло в ходе той же телевизионной передачи, которая создавалась при участии Рафи Саттона. Другой член съемочной группы, бывший полицейский детектив, действуя по наводке одного мелкого антиквара, проинтервьюировал Муссаева в его лондонской квартире.
Несколько лет назад во время Иерусалимской книжной ярмарки, рассказал коллекционер, к нему подошли два ультраортодоксальных еврея и сказали, что хотели бы показать ему кое-что из принесенного ими с собой в чемодане. Ничего необычного в этом не было: на каждом аукционе и ярмарке, пока на нижнем этаже идут официальные переговоры, наверху, за закрытой дверью с вывеской «ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ» заключают тайные сделки. И эти сделки зачастую более прибыльны и неожиданны, что неудивительно.
В чемодане, сказал детективу Муссаев, лежала стопка пергаментных листов, на каждом листе – три колонки древнееврейского текста. Строчки не прерывались в точности перед полем, а заканчивались с последним словом. Именно такой была манера письма Бен-Буяа, и все описание наталкивало на мысль о «Короне Алеппо». Более существенных деталей Муссаев не привел. В заключение детектив сказал перед камерой, что коллекционер его заверил, будто он эти листы не купил, хотя самого Муссаева на экране не было. Этим информация исчерпывалась. В прошлом ходили непроверенные слухи по поводу частей «Короны», которые Муссаев то ли приобрел, то ли нет.
Я слышал, что Муссаев болен, но пребывает в здравом уме и делит свой досуг между лондонской квартирой и пятизвездочным отелем в Герцлии, городе к северу от Тель-Авива. Один знакомый, не так давно побывавший в его номере, рассказал мне, что видел, как Муссаев взглянул на предлагаемый ему бриллиант, быстро его оценил и по телефону дал распоряжение банку перевести миллион долларов. Коллекционер, как известно, был хитер и умен, но я надеялся, что к старости он стал откровенней.
Я нашел номер его телефона, позвонил в надежде поговорить с его секретарем или помощником и был поражен, когда услышал в трубке его собственный голос. Я объяснил причину своего звонка.
К этому времени я уже привык к людям, не желающим вступать в разговоры, и ждал, что он тотчас положит трубку. Наступило молчание.
– Приходите в пять вечера, – сказал он и отключился.
Пять вечера значило через три часа.
Когда я позвонил в его номер и увидел старого коллекционера в окружении его сокровищ, он был не один, там же находились женщина в черном и грузный мужчина с хвостиком на голове, которые встретили меня недружелюбными взглядами. Чем-то я им помешал. Коллекционер был погружен в какие-то дела, в номере царила мрачная атмосфера. Я напомнил, что приехал поговорить о «Короне Алеппо». Он посмотрел на меня подозрительно.
– Вы из Алеппо? – спросил он.
– Нет, – ответил я, – я ашкеназ, европейский еврей.
Он промолчал, и я почувствовал, что он ждет, когда я уйду. Я так и сделал и вернулся на следующий день без предварительной договоренности, проделав двухчасовой путь из Иерусалима. Когда я позвонил в дверь, тот же гнусавый голос, что и вчера, спросил через динамик:
– Кто?
Я снова представился.
– Это по поводу «Короны Алеппо», – сказал я.
– Я плохо себя чувствую, – сказал он после паузы и отключился.
Через несколько дней я все же предпринял третью попытку, снова прошел через вращающуюся дверь в вестибюль отеля, поднялся на лифте на четырнадцатый этаж, позвонил в дверь и уставился на динамик в ожидании, что меня пошлют вон. Но дверь зажужжала, как пойманная оса, и я оказался внутри.