6. Волхвы
Атмосфера пещеры Али-Бабы исчезла. Струящийся из окон дневной свет заливал голубой бархатный футляр со свитком Торы, лампы Аладдина и другие осколки старины, которыми была набита просторная гостиная. Два маленьких бронзовых льва свирепо таращили глаза из слоновой кости на мои колени. Муссаев сидел в паре шагов от двери за тем же столом, где я его оставил несколько дней назад, и не сводил с меня водянистых глаз.
На сей раз он держался любезно. За столом сидели молодой парень в джинсах и майке, красивая женщина в кожаном пиджаке, пожилой человек с вазой в руке, говорящий с французским акцентом, и еще один мужчина с пейсами в традиционном одеянии йеменского еврея – халате и тюрбане. Молодой человек в джинсах взял инициативу в свои руки.
– Кто вы? – осведомился он.
Я снова объяснил, что приехал по поводу «Короны Алеппо».
– Он хочет мне что-то продать? – спросил Муссаев, повернувшись к парню в джинсах.
– Нет, – ответил тот, – это журналист. – Слово прозвучало как нечто обычное, но отвратительное, вроде сифилиса. – Он пишет про какую-то Корону Алеппо.
– И пришел почему-то ко мне? – спросил Муссаев, разыгрывая удивление, и в этот момент я понял, что и ему хочется поговорить.
– Прошу прощения, – сказал по-английски француз с вазой, – а что это такое – корона Алеппо?
Пока Муссаев ему объяснял, женщина объяснила мне, кто эти люди за столом. Она и француз – коллекционеры, йеменец в халате, говоривший на иврите с выговором уроженцев Израиля, каковым и являлся, – ученый, специалист по рукописям, а молодой человек в джинсах – помощник Муссаева.
– Алеппские евреи вырезали листы рукописи и вкладывали их в молитвенники, на счастье, – говорил Муссаев достаточно громко, так что его слышал и я, и компактный диктофон, который лежал у меня в нагрудном кармане. Дальнейшее изложение беседы и большинства моих более поздних разговоров с Муссаевым представляет собой расшифровку записей на этот диктофон.
Француз считал, что ваза в его руках интереснее. Он поинтересовался ее возрастом.
– Омейяды[35]. Тысяча лет, – сказал старый коллекционер.
Женщина заговорила о рубинах, которые, судя по всему, пыталась Муссаеву продать.
– Нет, не интересуют, – ответил он, – потому что для усиления цвета они подверглись термической обработке. – Он таких не держит.
Она клюнула Муссаева в щеку, и они с французом удалились.
– Ой! – воскликнул коллекционер, хватаясь за сердце. – Теперь у меня будет ребенок!
Его помощник взглянул на меня, показывая, что мое время истекло.
– Оставьте мне свою визитку и номер мобильника, – распорядился он.
– Разумеется, – сказал я, соображая, как бы еще потянуть время.
Муссаев завтра уезжает в Лондон, сообщил мне помощник; может, мне удастся поймать его через месяц, когда он вернется. А может, и нет, добавил он.
– А если поговорить сегодня, попозже? Не хочется, конечно, быть назойливым… – назойливо предложил я.
– Сегодня никак. У вас, – он повернулся к боссу, – визит врача и множество других дел. Нет, сегодня не получится.
– Хотя бы десять минут? – умоляюще попросил я. И тут же обратился прямо к Муссаеву. Двадцать лет назад он рассказал по телевизору потрясающую историю, напомнил я ему, торопясь, чтобы помощник не прервал, историю про двух ультраортодоксов, которые к нему подошли в отеле «Кинг Дэвид», в Иерусалиме…
– Не в «Кинг Дэвиде», – возразил Муссаев, – а в «Хилтоне»!
Помощник – о чудо! – промолчал.
Те люди подошли к нему во время книжной ярмарки в отеле, продолжал Муссаев. Это было в середине восьмидесятых. И показали ему чемодан.
– Я увидел в нем девяносто листов и понял, что это «Корона Алеппо», – сказал он. Они попросили миллион долларов. А он предложил им триста тысяч.
– Они сказали: «Хорошо, мы еще вернемся», – продолжил он и вдруг, без паузы: – Хотите взглянуть? У меня есть тут один фрагмент…
Мне показалось, что из номера вдруг выкачали воздух. Помощник срочно вмешался. Я решил, что ослышался.
– Минутку, Шломо, давайте сделаем так. Сегодня у вас нет времени и ни у кого нет времени. Сегодняшний день занят. Я взял номер телефона, – он повернулся ко мне, – через три недели вы приедете, и мы поговорим.
Я попытался выиграть время, объяснил, что статья об этом манискрипте, которую я написал для «Ассошиэйтед пресс», появилась в сотнях газет. Я решил, что это может его впечатлить.
– Пришлите мне статью и вашу контактную информацию, и по возвращении в Израиль мы вас пригласим, если я найду, что статья того стоит. Пришлите статью. И спасибо, – сказал помощник.
– Да и есть ли тут о чем еще писать, – сказал Муссаев.
Видимо, он имел в виду, что писать как раз есть о чем.
– Конечно же есть, – сказал я, уверенный, что именно это он и хотел мне сказать.
– Ну так что, хотите посмотреть на этот фрагмент? – снова спросил он.
– Да, если ваш помощник… мне бы хотелось… – запинаясь, пробормотал я, делая вид, что не так уж это важно.
Помощник снова вмешался:
– Шломо, давайте отложим… он пришлет нам свою статью…
– Покажи ему этот фрагмент, – твердо сказал коллекционер отнюдь не старческим голосом. – Пусть порадуется. А то получится, что зря приходил.
Помощник встал и с недовольным видом подошел к шкафу в углу комнаты.
– Хочет командовать, – доверительно сказал мне коллекционер.
– Шломо! – запротестовал помощник. Коллекционер рассмеялся.
– Подойдите, увидите кое-что интересное, – сказал он, когда помощник вернулся к столу, осторожно держа за уголки кусочек пергамента, с обеих сторон обкромсанный. Размером он был с небольшую брошюру: как сказал Муссаев чуть раньше, «алеппские евреи вырезали листы рукописи и вкладывали их в молитвенники, на счастье». На пергаменте я увидел две колонки текста и начало третьей. Это был верхний правый угол листа с пометками на полях, сделанными крошечными буквами. На гладкой, внутренней стороне почти все буквы отслоились, остались лишь отдельные знаки для обозначения гласных. А на более жесткой стороне, где когда-то росла шерсть, текст был в превосходном состоянии. Прежде чем помощник успел унести и спрятать пергамент, я умудрился прочесть и запомнить следующее предложение:
Старались также волхвы чарами своими произвести мошек…[36]
Когда весь Египет наполнился мошками (третья казнь), волхвы фараона попытались, применив свои чары, тоже произвести мошек, но не смогли: это был отрывок из Исхода. Этот плод многовековых научных изысканий и тысячелетного хранения был изрезан на кусочки и превращен в безделку для богача, в забаву для гостей.
Я теперь мог причислить себя к горстке живущих на земле людей, которым довелось увидеть один из пропавших кусочков «Короны».
После этого Муссаев, похоже, потерял ко мне интерес, и я ушел с тяжестью в душе, но и с некоторым чувством облегчения оттого, что покинул эти апартаменты.
В течение всей недели после этой встречи я мысленно прокручивал детали разговора с коллекционером. Хотя я узнал больше того, на что надеялся, мне необходимо было выяснить, где Муссаев приобрел этот фрагмент. Я хотел узнать все о попытке продажи «Короны» в «Хилтоне» и, главное, кто были те два продавца, чтобы я мог их разыскать и проследить, откуда взялись эти листы. Следовало также выяснить, почему Муссаев не купил эти листы – а впрочем, может, и купил. Тем временем Муссаев, которому было восемьдесят семь лет, вернулся в Лондон. Много информации о «Короне» уже было потеряно навсегда, и мысль о том, что вот-вот еще что-то будет навеки утрачено, казалась невыносимой. Может быть, перемена декораций поможет мне извлечь из него побольше сведений? Я заказал билет до Лондона.
7. Сделка в «Хилтоне»
Светящийся циферблат на гостиничных часах уверял, что сейчас семь утра, хотя солнца из окна видно не было. Моросил мелкий дождь, в сумеречном свете люди под зонтами брели к метро «Белсайз-парк».
К тому времени, как я добрался до Гросвенор-сквера, небо очистилось и просветлело. Напротив американского посольства стоял на своем пьедестале Дуайт Эйзенхауэр, устремив бронзовый взгляд на зеленый прямоугольник, окруженный изысканнейшими и дорогущими образцами недвижимости. Иной лифт, иная дверь и за ней иная гостиная с картиной в золоченой раме – вид Иерусалима XIX века, – но глаза все те же, голубые и водянистые. Муссаев сидел в белом купальном халате. Он окинул меня взглядом, потом вышел и вернулся в брюках и рубашке с розовыми подтяжками. Он уселся в кресло, и в каждое его ухо был вставлен слуховой аппарат. Я устроился напротив, на диване.
После краткой пустой беседы я напомнил ему про фрагмент из «Короны», который он мне показал в Иерусалиме, и спросил, есть ли у него еще что-то подобное. Нет, только этот. Он купил его из третьих рук в Штатах, сказал он, дав понять, что это была рядовая сделка. Когда я спросил о цене, он пожал плечами:
– Таких и сегодня полно в Америке, можете там купить.
– Но ведь это, наверно, стоит многие тысячи долларов! – воскликнул я. Он снова пожал плечами.
– А уж это как получится.
Зазвонил телефон, и он поговорил по-арабски, сказал на прощанье «Да пребудет с тобой Аллах», а потом пожаловался, что друзья из стран Персидского залива становятся все более религиозными. Ему даже пришлось приобрести молитвенный коврик для своего выставочного ювелирного зала в Лондоне. Сегодня все совсем не так, как было в вольные семидесятые, заметил он, зато у большинства его богатых клиентов по нескольку жен. Для ювелирного бизнеса это большая удача.
– «Корона», – напомнил я.
– Как вы не понимаете, – сказал он, – не обо всем можно говорить.
Увидев, что у него нет желания продолжать, я сказал, что пишу книгу, в которой надеюсь рассказать об истории «Короны».
– История «Короны» не закончилась, это только начало, – заметил он и посмотрел на меня с подозрением. – Откуда вам так много о ней известно?