— Название еще не превращает тебя в то, чьим именем тебя назвали, мальчик из долины. Меня зовут Дорога.
— Дорога… — повторил Тави, нахмурившись. — И что вы собираетесь с нами делать?
— С вами? — Марат нахмурился еще сильнее. — Лучше об этом сейчас не думать.
— Но…
— Мальчик из долины, помолчи. — Дорога угрожающе покосился на Тави, и тот осекся, зябко поежившись под этим взглядом. Дорога хмыкнул и кивнул. — Завтра будет завтра, — буркнул он, отвернувшись. — Сегодня вы под моей опекой. Сегодня вы никуда не денетесь. Отдыхай.
После этих слов он замолчал и не возобновлял разговора. Некоторое время Тави молча смотрел на него, потом довольно долго пытался растянуть узлы, чтобы освободить руки. Он лишь затянул веревки еще сильнее, и они больно врезались ему в запястья. После этого ему ничего не оставалось, как только лежать в мрачных раздумьях.
Дождь, как он заметил, окончательно сменился мокрым снегом. Смотреть стало чуть легче, и он приподнял голову. Где они находятся, он так и не определил; во всяком случае, то, что он смог углядеть сквозь снегопад, не показалось ему совсем уже незнакомым. Где-то за озером и Олдогольдом, решил он. Значит, единственным местом, куда они могли направляться, оставался гарнизон — другого выхода из долины в этом ее конце просто не было.
Так ли?
Руки и ноги его промокли и замерзли, но почти сразу же, как он сам заметил это, Дорога оглянулся, вытащил из седельного мешка одеяло и набросил его на Тави, укрыв его с головой.
Тави прижался щекой к седлу и сонно отметил про себя, что оно сплетено все из тех же волос гарганта. Мягкая поверхность хорошо держала тепло, и Тави начал согреваться.
Тепло, а также плавная поступь гарганта окончательно сморили и без того утомленного Тави, и он задремал.
Проснулся он, завернутый в одеяла. С трудом разлепив веки, он сел и огляделся по сторонам.
Он находился в некотором подобии палатки, каркасом которой служили длинные, изогнутые и сходящиеся наверху шесты, поверх которых были натянуты шкуры. Сквозь отверстие в потолке до него доносилось завывание ветра; оттуда же пробивался по-зимнему блеклый дневной свет. Он вытер лицо рукавом и увидел Линялого — тот сидел, скрестив ноги, держа руки на коленях. Лицо его было мрачнее некуда.
— Линялый, — обрадовался Тави. — Ты как?
Раб поднял на Тави отсутствующий взгляд, потом кивнул.
— Беда, — очень серьезно произнес Линялый. — Беда, Тави.
— Я знаю, — сказал Тави. — Ты не беспокойся: мы придумаем, как из этого выбраться.
Линялый кивнул, с надеждой глядя на Тави.
— Ну… не прямо сейчас, — поспешно поправился Тави. — Ты, кстати, тоже мог бы помочь мне придумать что-нибудь.
Взгляд Линялого снова сделался отсутствующим, потом тот нахмурился.
— Мараты едят алеранцев.
Тави кивнул.
— Знаю, знаю. Но если бы они собирались съесть нас, они не дали бы нам ни одеял, ни места, чтобы спать. Верно ведь?
— Может, они любят еду парной, — мрачно возразил Линялый. — И сырой.
Несколько секунд Тави молча смотрел на него. Потом вздохнул.
— Ладно, Линялый, хватит. Помог. Вставай-ка. Может, никто не смотрит и нам удастся сбежать.
Они встали, и Тави как раз собирался приподнять полог палатки, чтобы выглянуть наружу, когда тот откинулся, и в проем хлынул поток по-зимнему неяркого солнечного света. В палатку шагнул стройный юноша-марат в длинной кожаной куртке. Заплетенными в косицу волосами он напоминал Дорогу, но сложение имел намного более хрупкое, да и черты лица точеные, изящные. Глаза его в отличие от карих глаз Дороги словно переливались оттенками янтаря. Завидев их, юноша на мгновение застыл от изумления, и тут же в лицо Тави устремился зазубренный кинжал из какого-то темного камня.
Тави отпрянул назад. Похоже, это спасло ему глаза, но щеку обожгло острой, резкой болью. Тави вскрикнул, а Линялый, всхлипнув от страха, дернул его за рубаху и опрокинул на пол за собой.
Марат удивленно пялился на них, потом спросил что-то на своем гортанном маратском языке — высоким и, как показалось Тави, немного встревоженным голосом.
— Э… Простите, — пробормотал Тави. — Я не понимаю. — Не поднимаясь с пола, он продемонстрировал марату пустые ладони и сделал попытку улыбнуться — скорее всего, как показалось ему, не совсем удачную. — Линялый, сойди с моего рукава.
Юный марат насупился, но нож опустил. Он спросил что-то еще, на этот раз на каком-то другом языке. Взгляд его переместился с Тави на Линялого, и он брезгливо поморщился при виде шрамов у того на лице.
Тави мотнул головой и покосился на Линялого. Тот убрал свой башмак с его рукава и помог ему подняться на ноги, не прекращая с опаской коситься на марата.
Полог палатки снова откинулся, и вошел Дорога. На мгновение он застыл, глядя на окровавленную щеку Тави. Потом повернулся к младшему марату и прорычал что-то тоном, очень хорошо знакомым Тави, — только он слышал его, как правило, от дяди, когда что-то случалось по его вине.
Юнец резко повернулся к Дороге, спрятав нож за спиной. Дорога нахмурился и проворчал что-то, от чего щеки юнца заметно покраснели. Тот огрызнулся в ответ, на что Дорога ответил выразительным взмахом руки, сопровождавшимся словом «нна».
Юнец упрямо вздернул подбородок, буркнул что-то неразборчивое и, обогнув Дорогу, со скоростью перепуганной белки вылетел из палатки.
Дорога поднял руку и задумчиво почесал подбородок. Потом повернулся к ним и смерил их внимательным взглядом своих темных глаз.
— Извиняюсь за поведение моего щенка, Китаи. Меня зовут Дорога. Я вождь клана. Вы алеранцы, и вы у меня в плену. Вы враги маратов, и мы напитаемся вашей силой.
Линялый сдавленно всхлипнул и так стиснул руку Тави, что та онемела.
— Вы хотите сказать, — спросил Тави, помолчав пару секунд, — что собираетесь съесть нас?
— Я бы не хотел, — буркнул Дорога, — но таково повеление вождя Ацурака. — Он помолчал, пристально глядя на Тави. — Если, — добавил он, — это решение не будет оспорено согласно нашим законам, ты отдашь свою силу нашему народу. Ты понял?
Тави не понял. Он мотнул головой. Дорога кивнул.
— Слушай меня, мальчик из долины. Мы, мараты, готовимся напасть на алеранцев, которые живут в связующей долине. Наш закон гласит, что они враги. Никто не оспаривал этого. Поэтому, пока вы враги маратов, вы будете и нашими врагами и мы будем охотиться на вас и питаться вашей силой. — Он пригнулся к нему и медленно, внятно проговорил: — Пока никто не оспорит этого.
Тави медленно зажмурился.
— Погоди-ка, — пробормотал он. — А что, если кто-нибудь скажет, что мы не враги?
Дорога улыбнулся, блеснув зубами.
— Тогда, — сказал он, — нам придется держать Испытание перед Единственным — он ответит, кто прав.
— А если это я скажу, что мы не враги вам?
Дорога кивнул и попятился из палатки.
— Ты понял достаточно. Выходи, мальчик из долины. Выходи на встречу с Единственным.
ГЛАВА 26
Тави оглянулся на Линялого и следом за Дорогой вышел из палатки в показавшийся ему ослепительно ярким первый зимний день. Солнечный свет струился с хрустальных небес на укутавший землю почти безукоризненно чистый снег. Глазам Тави потребовалось несколько долгих секунд, чтобы привыкнуть к свету. Линялый так и цеплялся за его руку.
Они стояли в окружении сотен маратов.
Мужчины-мараты, почти все сложением не уступавшие Дороге, сидели у костров или стояли, сжимая в руках древки копий, каменные ножи или выкованные фуриями алеранские клинки. Как и у Дороги, одежду их составляли, несмотря на холодную погоду, короткие набедренные повязки из кожи. Похоже, никто из них не мерз, хотя некоторые щеголяли сшитыми из шкур плащами — впрочем, скорее для обозначения статуса, чем из желания согреться. Там и здесь шныряли дети в таких же кожаных куртках, как у «щенка» Дороги. И все глазели на алеранских пленников с неподдельным интересом.
К удивлению Тави, женщины-мараты одевались точно так же, как мужчины, выставляя напоказ крепкие ноги, руки, плечи и другие места, которые порядочному алеранскому подростку видеть не полагалось. Тави почувствовал, что краснеет, и прикрыл глаза рукой, притворяясь, будто от солнца.
Один из стоявших неподалеку молодых воинов вполголоса заметил что-то, и окружающие откликнулись на это все тем же похожим на кашель смехом. Тави почувствовал, что краснеет еще сильнее, и покосился на Линялого. Раб стоял рядом с ним, и лицо его не выражало ровным счетом ничего, а взгляд блуждал где-то вдалеке, но он положил руку Тави на плечо и сжал, словно успокаивая себя тем, что его спутник рядом.
Дорога терпеливо ждал, пока они придут в себя, потом кивнул в сторону вершины холма, на пологом склоне которого расположился лагерь маратов. Он двинулся первым, явно ожидая, что они последуют за ним. Тави покосился на молодых воинов — те смотрели на него с подчеркнутым безразличием, пробуя кончиком пальца острия своих клинков. Тави перевел взгляд на пару пожилых женщин; оживленно болтая, они разводили костер под длинным вертелом. Одна из них посмотрела на Тави, прищурившись, подняла к глазу большой палец, словно измеряла его рост, потом сравнила его с длиной вертела.
Тави вздрогнул и поспешил за Дорогой вверх по склону. Линялый не отставал от него ни на шаг. На вершине холма стояло кругом с дюжину здоровенных камней — каждый размером с небольшой дом. Некоторые покосились, прислонившись к соседям. Ветры и дожди сгладили углы, но все же камни выстояли в борьбе со стихиями, ибо на поверхности их не было видно ни единой трещинки.
В центре круга находился небольшой бассейн, вокруг которого лежало семь белых камней. На двух из них сидело по марату. Разница в их внешности поразила Тави. Дорога — крупный, мощный — обошел бассейн, чтобы занять место на третьем камне. При этом ему пришлось обогнуть высокую женщину с бритой по бокам головой, так что из волос у нее осталась только длинная, шелковистая грива на макушке. Одежду ее тоже составляла одна набедренная повязка, однако Тави глазел не столько на ее наготу, сколько на алеранскую кавалерийскую саблю, висевшую на украшенном тремя потемневшими серебряными соколами легионерском ремне. По сравнению с другими маратами кожа ее была темнее и казалась обветренной и грубой; невозмутимые темные глаза смотрели на него оценивающе. Когда Дорога проходил мимо, она подняла руку, и вождь клана Гарганта легонько стукнулся с ней костяшками пальцев.