По крайней мере одно ценное качество у флуктуации по имени Монтейн есть: умеет, собака, создавать непринужденную обстановку.
Хорошо-то как!
Ему показалось, прошло не так уж много времени, но небо заметно посветлело. Приближалось утро.
Девушка притихла и смотрела на его профиль – вроде как с недоумением.
Кали сообразил, что происходит что-то неправильное.
– Что с тобой? – спросил он, оборвав себя на полуслове.
– Мне пора уходить, – быстро и, как показалось Кали, испуганно ответила девушка.
– Куда уходить? – спросил Кали свысока.
– На работу, – тихо сказала девушка.
– Чушь, – бросил Кали. – Вы с подружкой работаете в одной мастерской. А она еще здесь. – Он не смотрел вправо, где в отдалении сидели на перилах ограды набережной Монтейн и его пассия, но слышал их разговор.
– Мне надо уйти, – тихо, но настойчиво сказала девушка.
– Что случилось? Я тебя обидел?
– Нет.
– Ну, что случилось? – еще раз спросил Кали.
– Я… я вдруг поняла, кто вы, – сказала девушка.
– Кто? – требовательно спросил Кали.
– Вы тот граф, о котором в газетах пишут. Менкалинан. Красавчик Кали. Наследник Беруджи.
– И что?
Девушка выпрямилась и глубоко вздохнула. Кали ждал ответа.
– Это жестоко – так шутить, – наконец сказала она.
– Ты о чем? Никто не шутил.
– Я о вас слыхала. Да о вас вся страна слыхала. Богатый, красивый, знатный… Что же вы в нашем саду вчера делали? Зачем вам простых девчонок искать, когда среди ваших знакомых столько знатных дам? Все в шелках и бархате. Представляю, как вы в душе потешались над моими тряпками…
Кали схватил девушку за руку и подтащил к себе.
– Я никогда не потешаюсь над теми, кто беднее меня, – сказал он тихо. – Этак мне пришлось бы потешаться почти над всеми. А все эти дамы уже в печенках сидят. Думаешь, приятно, когда любят не тебя, а твои деньги?
– Монтейн – тоже какой-нибудь граф?
– Он-то как раз не подделка: безденежный и безземельный дворянский недоросль. Студент. Мой друг. Монтейн – он, как бы это сказать, чудо природы. Он умеет вызывать симпатию. И интерес к себе, хотя чем он может быть мне интересен – юнец, недоучка, игрок… У меня, знаешь ли, не так много друзей. Я хотел, чтобы ты тоже стала моим другом. Ты… – он призадумался и прижал ее к себе, – ты на удивление уютная. И мне хочется с тобой разговаривать. Ты на меня как-то странно действуешь. Ты тоже мне ничем не можешь быть интересна. Мне даже женщины такого типа никогда не нравились. А ты почему-то нравишься. У меня к тебе… – Он лихорадочно подыскивал слово, но во всем своем богатом словарном запасе так и не нашел ничего подходящего. – Я к тебе нежность испытываю. Нежность… Разнеженность… Нега… Будто тепло по телу разливается, – туманно проговорил он.
– И что теперь? – хмуро спросила девушка.
– Теперь? Не знаю. Я хотел так и остаться для тебя студентом по имени Гриф, – сказал Кали. – А теперь? Не представляю.
– Я ведь не гожусь в подруги графу, – сказала девушка. – Над вами вся Столица смеяться будет.
– Смеяться? Кто посмеет? – холодно заметил Кали. – Не в этом дело. Просто…
– Ваша светлость господин граф, оставьте меня в покое! – взмолилась девушка. – Для меня и студент Гриф был слишком красивым и слишком зажиточным. А уж граф Менкалинан – это точно не мой размерчик. Когда вы на меня глядите, мне очень страшно… Жутко… Я так не смогу… Я цепенею, когда вы смотрите на меня. А уж как дотрагиваетесь – так и вовсе мороз по сердцу.
Кали поспешно отпустил ее.
– Я же не страшный… – пробормотал он. – Сегодня ночью я тебе нравился…
– Мне Гриф нравился, – возразила она. – А вас любить, господин граф, – все равно что любить солнце: сгоришь раньше, чем поцелуешь.
– Значит, нет? – спросил Кали.
– Нет, – ответила девушка.
Графу Менкалинану редко кто отваживался сказать «нет». Поэтому слово «нет» он понимал правильно: приговор окончательный и обжалованию не подлежит. И он решительно отвернулся от девушки и быстро пошел вперед.
Вот только далеко не ушел.
Девушка, смотревшая ему вслед, увидела вдруг, как Кали шатнуло. Чтобы удержаться на ногах, он выбросил руку вбок, схватился за фонарь и остановился. Привалившись к столбу, он стоял, тяжело дыша и глядя перед собой застывшим взглядом.
Тогда она подбежала к нему, схватила за руку и спросила испуганно:
– Что такое, Гриф? Что? Сердце?
– У Беруджи нет сердца, – скривил Кали рот в усмешке.
– Ох, Гриф, не шути так!
– Удар молнии, – прошептал он. – Удар молнии, чтоб ей провалиться…
– Ваша светлость… – спохватилась девушка.
– Ох, сколько шипящих, – пробормотал Кали. – Уши режет. – Он сполз по столбу вниз и присел на бетонную тумбу подножия. – Не шипи, пожалуйста!
– Вам плохо?
– Плохо, – признался молодой человек. Он был бледен, на лбу и верхней губе выступил пот. Еле двигая рукой, Кали зашарил по карманам, разыскивая платок. Тот, естественно, оказался не там, куда его вчера клал Нолл.
Девушка взяла платок из его дрожащей руки и заботливо вытерла Кали лицо.
– Сейчас я позову извозчика, – сказала она.
– Не надо, – сказал Кали. – Просто посидим. Меня ноги не держат. Сядь. – Он слабо хлопнул рукой по тумбе рядом с собой.
Она присела, и какое-то время они молча сидели, ожидая неизвестно чего.
Перед ними на тротуаре расхаживала стайка ленивых и наглых столичных голубей. Девушка скормила им крошки из своего кармана.
– Мне кажется, вам надо к врачу, – сказала наконец она.
– Врач здесь не поможет, – ответил Кали скучным голосом.
– А кто поможет?
– Никто. Это заклятье.
– Заклятье?
– Заклятье Алиенуары.
– Алиенуара – это дочь Ахи, – проявила знания девушка. – Один из Беруджи был женат на ней.
– Вот именно, – согласился Кали. – Вышла она замуж за одного Беруджи, а жизнь испортила всем. В смысле – всем последующим Беруджи и Менкалинанам. Нам иногда вот этак… простреливает… пробивает… молния что делает?
– Молния бьет, – сказала девушка. – Наповал.
– Вот-вот, – проговорил Кали. – И нас бьет. Не наповал, но о-очень сильно. – Его опять передернуло. – До сих пор в ушах шум, в глазах сполохи. Хорошо приложило. Теперь мне только Арафского колокола не хватает – тоже, говорят, неплохо действует.
– Арафского колокола?
Кали махнул рукой:
– Не обращай внимания. Это будет, но потом. Надеюсь, не сегодня.
Они то шли по улице почти бегом, подчиняясь бешеному настроению Кали, то вдруг останавливались, когда у него перехватывало дыхание. Девушка думала, что у Кали припадок – сердечный, нервный, бог весть какой еще – кто разберет этих Беруджи? Кали думал… собственно, ни о чем он не думал; в его взбудораженном сознании скакали даже не мысли – мыслей как таковых не было – обрывки фраз, отдельные слова. Было только понимание того, что вот эту растерянную и растрепанную рыженькую девушку нельзя ни в коем случае отпускать от себя, а то пропадет – и ищи ее потом. А не найдешь – тогда и Кали пропадет. И в его голове никак не могло угнездиться простое соображение: чиновничий аппарат Беруджи не то что девушку – иголку найдет, причем даже не в одном стоге сена, а во всех стогах Империи, – поставь только задачу!
Странное, должно быть, они представляли зрелище: злой юноша в мятой студенческой куртке, волокущий куда-то за руку перепуганную девушку. Правда, удивляться этому зрелищу было практически некому: в аристократическом квартале жизнь сейчас сосредотачивалась где-то в районе каретных дворов, задних ходов, в службах и флигелях прислуги. Улицы были тихи и пусты, не было видно даже дворников, разве что изредка проезжали экипажи догуливающих ночь прожигателей жизни.
В очередном приступе изнеможения Кали опустился на высокий бордюр тротуара и заставил девушку сесть рядом с собой. Так они несколько минут сидели, словно нахохлившиеся воробьи, – молча, обмениваясь сердитыми взглядами, пока рядом не возник невесть откуда полицейский.
– Не положено, – укоризненно сказал он. Вполне миролюбиво сказал, но Кали воинственно повел тонким хищным носом и так прищурил глаз, глядя на полицейского снизу вверх (а казалось – сверху вниз), что рука служаки сама собой потянулась к дубинке. Дело, скорее всего, окончилось бы дракой, если бы до полицейского не дошло, где он видел этого наглого студента.
– Ваша светлость? – неуверенно спросил он.
Кали разочарованно фыркнул. Подраться, похоже, не удастся. Хотя… как он будет драться, если не может ни на миг отпустить руку девушки?
– Ваша светлость… – тихо позвала девушка. – Да что это с вами?
– Молчи! – прикрикнул Кали и резко встряхнул ее руку. Она ойкнула, потому что силу он не умерил, и юноша поспешно извинился, погладив ее запястье: – Прости, пожалуйста, я нечаянно. – Он наклонился и поцеловал это нежное запястье, чуть ли не физически ощущая затылком, как девушка и полицейский переглядываются у него над головой: «Что это с ним?» – «Ох, не знаю!» Слов сказано не было, но взгляды были очень красноречивы.
– Может быть, проводить вас, ваша светлость? – нерешительно спросил полицейский.
– Я пьяный или, может быть, сумасшедший? – осведомился Кали. – По-вашему, я не могу найти дорогу домой?
– Скорее сумасшедший, – еле слышно пробормотала девушка.
– Да уж, – промолвил Кали, искоса поглядывая на нее. – Представляю, что ты обо мне думаешь.
– Лучше не представлять, – бросила в ответ девушка. И как уживалась в ней эта непочтительность лично к Кали с пиететом к его высокому титулу?
– Ваша светлость, – тоскливо проговорил полицейский, – графское ли дело на тротуаре сидеть?
– В этой стране, – объяснил Кали полицейскому, как маленькому ребенку, – графы имеют такое же право сидеть на тротуаре, как и последние нищие. Не в Чифанде все-таки живем.
– А я не желаю сидеть на тротуаре, – сказала девушка. – Графа, может быть, в участок не заберут, а нас, простых смертных, кто забрать помешает?