– А вы уверены, что это не самообман? – спросил Архилл. Самоуверенность юнца смешила, но все же и внушала некоторое уважение. Мальчишка был честолюбив. И у него, похоже, были основания проявлять честолюбие. – Вы еще так молоды…
– О, как же мне надоело, что все кому не лень тычут мне в лицо моей молодостью, – закатил глаза наглый мальчишка. – Сами-то не слишком стары для профессора? – спросил он сочувственно. – Песочек не сыпется? Память не выпадает? Вместе с зубами…
Архилл от души рассмеялся, глядя в нарочито серьезные глаза мальчика.
– А вы, Монтейн, молодец, – сказал профессор, блеснув безупречными зубами. Монтейн все так же смотрел на него прозрачным, мало что выражающим взглядом. – Честное слово, не ожидал. И вообще, по письмам я представлял вас несколько иначе.
– Как именно?
– А таким, знаете, заморышем, который при свете свечки где-нибудь в хлеву, среди поросят и овец, изучает математику, а потом на грязной доске пишет мне письмо. Незачищенным гусиным пером на ворованной бумаге…
– …с чернильницей из засохшего хлебного мякиша, которую при первом же приближении хозяина глотает вместе с чернилами. Потому что они тоже ворованные. Так?
– Хм, – только и нашелся что сказать Архилл.
– Не смущайтесь, профессор, – спокойно сказал наглец. – примерно так оно и было. Хлев, во всяком случае, имел место, мы в нем жили. Правда, он был заброшенным – ни свиней, ни гусей, ни прочей живности. Кроме нас с сестрой. Да, папаша мой за свинью мог сойти в любой вечер, только он редко там появлялся, все больше по трактирам да кабакам… И бумага была ворованная.
– А чернильница – это из легенды о Замийле? – уточнил Архилл. Ему почему-то стало стыдно.
Наглец кивнул прелестной головкой.
– Да, ходит легенда, что свою теорему он решал в Кхамбалийской тюрьме, где сидел за противоправную деятельность.
Архилл поморщился. Он прекрасно знал, что это именно красивая легенда. Особенно про убеждения. За воровство он там сидел.
Монтейн вздохнул, и получилось это весьма эффектно. Наглец не собирался выходить из образа.
– Поймите, я ведь снисхождения не прошу: ах, я маленький еще, помогите мне, младенчику… Я уже взрослый и вполне могу отвечать за свои поступки. Мне ни от кого не нужно одолжений. И если я согласился, чтобы Кали выплачивал мне стипендию, это вовсе не потому, что я принимаю от него милостыню. Заметьте, стипендию эту мы выдумали не только для меня.
– Меня эта стипендия поразила до глубины души, – признал Архилл. – Я раньше относился к Кали как к чему-то чисто декоративному. Нет, он милый человек и, я уверен, добросердечный, но слабовольный и легкомысленный.
– Кали? Ну-ну… – ухмыльнулся Монтейн. – Тогда он наверняка преподнесет вам еще немало сюрпризов.
Ближе познакомившись с графом Менкалинаном, Монтейн сделал несколько открытий, часть из которых ему не понравилась. Кали действительно был человеком милым и добросердечным. Но не слабаком и не дураком. Слово «археология» он прекрасно знал. Как и множество других слов на шести разных языках. И прекрасно умел устанавливать границы. И манипулировать людьми. И, между прочим, пил куда меньше, чем полагали окружающие. И искренности в нем не было ни на грош. А криптографию он изучал скорее на профессиональном уровне. Монтейну, во всяком случае, те книжки, что он дал почитать, были пока не по зубам. И, в конце концов, если у вас есть голова, а к голове прилагаются мозги и глаза, достаточно посмотреть, как Кали машет шпагой у Лейме. Слабовольному и легкомысленному человеку трех часов такой тренировки не вынести.
Люди из рода Беруджи декоративными не бывают, как не бывают декоративными тигры. Тигрята тоже выглядят мило – пока не покажут когти. В общем, если граф Менкалинан решил, что ему зачем-то нужен некто Монтейн, – лучше не возражать. Безопаснее будет.
И маленькому человечку Монтейну граф Менкалинан нужен – и по тем соображениям, которые Монтейн высказывал Тенедосу, и по другим. Кое о чем людям не расскажешь. Не может же дворянин, пусть и безденежный, сказать кому-то, что его сестра пребывает в любовницах у самого известного в Столице дуэлянта. Откровенно говоря, Монтейн знал, где она живет, – в уютном домике в тихом районе, однако прийти к ней открыто не мог. Сделать так – придется соблазнителя вызывать на дуэль, а какой сейчас из Монтейна противник? Смех один. Поэтому и упражнялся он с таким усердием у Лейме, поэтому и копил деньги на будущее: даже если удалось бы обойтись без дуэли, просто так забрать сестру Монтейн не смог бы. Небо всемогущее, ведь это надо квартиру снимать, служанку хотя бы одну нанимать, думать, что они с сестрой будут есть и во что одеваться! Прикидывая расходы, Монтейн осознавал, что вдвоем при нынешних обстоятельствах продержаться не удастся. А значит, придется, вероятно, выпрашивать у Кали какое-нибудь место.
Но ведь стыдно будет просить у графа, пусть и приятеля, должность, ничего не зная и ничего не умея!
Хорошо еще, что сестру такое положение ничуть не тяготило. Она была влюблена в своего соблазнителя, и Монтейн, когда украдкой на нее поглядывал, видел неподдельное счастье в ее глазах.
Так что с решением этого вопроса можно было подождать.
Глава 4Рекомендации
Можно было бы загордиться и почивать на лаврах: и стипендия, и приятельство с Кали, и занятия у Лейме… Живи не хочу, тем более что нередкие посещения «Вулкана» приносили небольшой, но стабильный доход.
Жизнь, однако, тем и хороша (или плоха?), что порой делает неожиданные ходы.
Меньше всего на свете Монтейн ожидал того, что однажды на улице к нему подойдет некто и произнесет его имя. Однако это произошло.
– Господин Монтейн? – услышал он, едва выйдя из дому в не самое прекрасное утро.
Ни на посыльного, ни на слугу человек, обратившийся к нему, не походил. Он был молод, крепок и как-то тускловат. Незаметен. Монтейн вполне мог принять его за одного из надзирателей Вулкана, но этого человека он в клубе не видел.
– Да? – настороженно произнес Монтейн.
Человек протянул небольшой конверт – в таких обычно посылают визитки. Так и оказалось. «Прошу следовать за подателем сего» – так гласила надпись от руки на оборотной стороне визитки, выполненной из очень качественной бумаги. А на лицевой было напечатано – скромно, без указания титула, имени и фамилии: «Начальник Его Величества Отдельной Тайной Коллегии при Министерстве Охраны Короны». В углу стоял пятизначный номер, набранный типографским шрифтом.
– Хм… – произнес Монтейн. – Чем моя персона привлекла к себе столь высокое внимание? Вы не в курсе?
– Не могу знать, сударь, – бесстрастно ответил человек.
– Куда мне следовать?
Человек указал на стоящий неподалеку экипаж – не серую повозку для арестованных, как можно было предположить, а обычную извозчичью пролетку, на козлах которой сидел такой же неприметный возница. Так что на встречу с человеком, который способен был мановением мизинца стереть его самого и память о нем из этого мира, Монтейн отправился вполне прозаическим способом. Особого страха, впрочем, он почему-то не испытывал. Он прекрасно понимал, что означает это приглашение. Грехи за ним водились, это естественно, но таких, которые могли бы привлечь внимание столь серьезной организации, как ОТК, среди них не было. А вот знакомство с графом Менкалинаном… Кали. Конечно, Кали. Пожалел, что проговорился об Арафской дуэли? Вот и доложился начальству. Интересно, что все-таки последует: строгое внушение, чтоб не разбалтывал дальше? Подписка о неразглашении? Превентивный арест? Ну, это вряд ли.
Пролетка свернула с оживленной улицы на тихую боковую, потом и вовсе проехала по старинному парку и остановилась у малозаметной двери большого особняка, где его сопровождающий сошел с пролетки, предупредительно оставив открытой дверцу. Монтейн последовал за ним. Сопровождающий стукнул дверным молотком; открылось смотровое окошко, потом дверь, и они оказались в небольшой узкой комнате, перегороженной примерно посередине барьером. За столом в дальней половине комнаты сидел человек; перед барьером, сложив руки за спиной, стоял еще один.
– Вашу карточку, сударь, – потребовал тот, что стоял.
Монтейн предъявил.
Тот, что стоял, зачитал вслух регистрационный номер.
– Соответствует, – сказал второй, бросив взгляд на лист бумаги перед собой.
– Фамилия? – спросил первый.
– Монтейн.
– Соответствует, – сказал второй.
Первый открыл дверцу в барьере, пропустил Монтейна и вернул визитку. Зашел за барьер сам и закрыл дверцу. Отступил на два шага, открыл дверь в боковой стене.
– Проходите.
Выходя в дверь, Монтейн оглянулся. Его бывший сопровождающий неподвижно стоял около входной двери. Сзади него стоял человек, который отпирал им дверь.
– Предъявите карточку, – сказали Монтейну во второй комнате.
Он предъявил.
– Следуйте за мной, – сказал ему еще один человек.
Он последовал по длинному коридору до находящейся в его конце большой двери. За ней оказалась просторная приемная, где ему еще раз пришлось предъявить визитную карточку.
– Господин Монтейн? – спросил секретарь, глянув на номер. – Извольте обождать.
Сесть он не предложил, вместо этого исчез за начальственной дверью, однако тут же вернулся и пригласил юношу в кабинет.
Хозяин кабинета стоял у окна. Монтейн вошел и сдержанно поклонился.
– А вот и господин Монтейн. Знаменитый очаровательный господин Монтейн.
В голосе начальника ОТК отчетливо звучала ирония, и Монтейн решил ответить ему тем же. Он отвесил изящный поклон и, глядя на силуэт хозяина, произнес нарочито скромно и любезно:
– Я глубоко польщен, ваше превосходительство, что вам известно мое имя. Однако эпитеты, которыми вы сопроводили его, пожалуй, излишни. Мне лестно, что моя скромная персона могла заинтересовать столь высокопоставленную особу…
– Нахальный щенок, как и следовало ожидать, – констатировал хозяин кабинета. – Садитесь. Не туда. Вот в это кресло. – Он сделал несколько шагов и сам сел в одно из кресел в углу кабинета.