ырем нападавших.
После того как главарь ушёл в иной мир, оставшиеся наёмники последовали его примеру. Я сам стал свидетелем как боец приложил ладонь к шее и на ней засветилась татуировка в виде Уробороса. После чего человек упал замертво. В отличие от азиата, их тела не растворялись в воздухе, а оставались на месте. Единственное что, сделать из них зомби было нельзя — тела стремительно разлагались под действием активированной печати. Те, кто погиб более традиционным способом, подобных саморазрушительных наклонностей не проявили и послушно восстали. Я даже не поленился всех проверить — от загадочной татуировки-печати остался только след на коже. Даже чернила, или чем её там наносили, разрушились во время смерти носителя.
— Не знала, что ты интересуешься шеями своих подопечных. — в привычной манере съязвила Катя, успевшая прийти в себя.
— Не у всех и не всегда. Кстати, ты случаем не одна из них?
— Что, так плохо выгляжу?
— Ну что ты, на конкурсе красоты среди зомби-девушек у тебя было бы первое место.
— Кошмар какой. Только в конкурсах красоты мне ещё участвовать не хватало. Удалось что-нибудь выяснить?
— Только то, что это очень странный отряд замаскировавшийся под наёмников.
— Замаскировавшийся? Это как?
— У всех наёмников есть жетон. Там указано кто он, что он и к какому отряду принадлежит. Они их разве что в постели снимают, а в бой надевают обязательно. У этих же из знаков различия только магическая татуировка Уробороса.
— Уроборос? Ммм. Нет. Не слышала.
— Похоже на какую-то секту. Японец ещё этот…
— Какой японец? — оживилась девушка.
— Обычный. Средних лет. Вокруг него роилось клинковое оружие. Чуть не убил, пожри его гниль. — я показал волнистый кинжал, который с лёгкостью пробил нагрудник.
Самый обычный клинок. Разве что сталь довольно хорошая. И ни грамма магии внутри. Катя взяла кинжал в руки, зажмурилась и стала что-то начитывать. Похоже какое-то ведьмовство.
— Заговор на нём, на пробитие преград. Что ты так на меня смотришь? Сильная ведьма заговаривала. Хорошо скрыла. Ты то, наверное вообще ничего не почуял?
— Ничего. Хотя думал до этого, что у меня хорошее чутьё.
— Ничуть не сомневаюсь. Просто заговоры действуют в момент активации, а до этого себя никак не проявляют.
— Век живи — век учись. — покачал головой я, а Рахманова бросила на меня снисходительно-покровительственный взгляд. Мол — смотри, я знаю что-то чего не знаешь ты, мистер всезнайка. Ничего, и на нашей улице перевернётся грузовик с филактериями.
Потом мы поделились свежими новостями с Александром Сергеевичем. Он тоже встрепенулся при новости о японце, но так и не смог объяснить почему. Это наталкивало на мысль, что им обоим успели промыть мозги, но где, кто, когда и главное — зачем, совершенно непонятно. Да и следов воздействия менталиста мы с Екатериной так и не выявили.
От предложения безвозмездно помочь финансами на ремонт, Рахмановы решительно отказались. Зато от того, чтобы зомби остались на некоторое время чтобы устранить последствия собственного нападения, они возражать не стали. Поколдовав немного над подопечными, добавил им недавно разработанный блок реакций зомби-строителя. С ним они могли выполнять чуть более сложные команды чем копай траншею отсюда и до забора. В общем, отличная замена бригаде гастарбайтеров. Им даже платить не надо. Забегая наперёд, Рахманов потом попросил оставить таких замечательных помощников на постоянной основе. Ну кто я такой, чтобы отказать будущему тестю в такой малости, разумеется оставил.
Прощались мы с Катей бурно, но в рамках приличий. Благо помадой она почти не пользуется, потому что иначе я был бы весь в этой краске для губ. Натерпелась девочка, я её хорошо понимаю. Она хоть и хорохорилась перед папой, чтобы в первую очередь он сам не раскис, но оказавшись наедине со мной, она дала волю чувствам. Сперва как следует прорыдалась, а потом полезла целоваться. Может быть и до чего большего дошло бы, но она как одёрнула себя и сбавила обороты.
Провожали они меня вдвоём. Только сев в машину, я заметил, что у папы Кати заметно прибавилось седины в волосах. Посигналив им напоследок, я уехал в Жабино. Ещё на подъезде к деревне мне показалось что что-то не так. Слишком уж вокруг было пусто. Обычно в это время хоть кто-то да шатается по улице. Да хоть дети те же играют. Пусть их не так уж и много, но есть же. А тут, поселение как вымершее.
Доехав до почти достроенной крепости в центре посёлка, я обнаружил всех его жителей в полном составе. Стоило мне выйти из машины, как они дружно повернули в мою сторону головы.
Глава 20
— С Днём Рождения! — оглушительно гаркнула толпа. Откуда-то появились цветы и воздушные шарики. Сами собой возникли столы с угощениями, а в центре этого безобразия стояли счастливые до нельзя Митрофан, Прохор и Сахарок. Последний, вот умора, даже принарядился в кошачью версию делового костюма.
А я стоял и ошарашенно смотрел на этот праздник жизни и не знал что мне делать. Нет, в жизни юного Джозефа Ротшильда были празднования дня рождения, но это были исключительно светские мероприятия. Всё равно что приём у Королевы. Все ходят важные, даже дети. Взрослые собираются в кружки по интересам, а детвора пытается им подражать. Разумеется никто даже не думал просто подойти и поздравить именинника.
Да и в прошлой жизни, если меня и поздравляли, то это было так давно, что я попросту об этом не помню. А тут настоящий праздник, человеческий, где все искренне радуются и поздравляют от души. В общем, моё чёрное сердце дрогнуло и я едва не прослезился.
— Друзья. Мы с вами знакомы не так давно, но вместе пережили уже столько, что не каждый за всю жизнь успевает прожить. Я, признаться, уже и забыл, что сегодня мой день рождения за всеми этими делами. Спасибо вам огромное, что не забыли об этом и устроили такой замечательный праздник.
В ответ на мою сумбурную речь начали раздаваться ободряющие выкрики, а несвятая троица выдвинулась ко мне, неся небольшую шкатулку. Первым слово взял Хлебодаров.
— Ваша светлось, как вы уже сами сказали — вы с нами не так уж и давно, но успели сделать для жителей деревни больше, чем несколько поколений глав рода до вас. Да, имение было второстепенным, но даже во времена, когда Распутины процветали, нам не доставалось столько внимания и поддержки. От лица всех жителей Жабино, я выражаю вам глубокую благодарность.
Вторым взял слово Митрофан.
— Наставник. За эти два месяца я увидел и научился столькому, сколькому и за пять лет учёбы и службы не постиг. Мы долго думали чем можем тебя одарить, в итоге сошлись на этом. Пришлось потрясти бывших сослуживцев, но это того стоило. — заявил здоровяк и протянул мне шкатулку.
Сахарок просто вытянулся во фрунт и мяукнул. Я с улыбкой почесал его за ухом и забрал подарок из рук ученика. Желание посмотреть что там внутри пересилило правила приличия, вбиваемых в меня последние двадцать лет и я не удержался. Посмотрел внутрь и сразу захлопнул, не веря своим глазам.
— Это правда то, о чём я подумал?
— О чём ты подумал, может знать разве что Фомченко. Мы такими талантами не обладаем.
— Да ладно. Вы где спящую филактерию нашли?
— Так она спящая? Мы думали — пустая.
— Ох, неучи. Разве пустая филактерия будет такого насыщенного красного цвета? Вы вообще… А, хотя да. Не видели. Я ещё не делал, а ты пока не можешь.
— То есть в ней заключена душа некроманта?
— Скорее её часть. Камень повреждён, вот посмотри на этот скол. Причём, он был с дефектом ещё до того как сработал по назначению. Даже интересно, что заставило его воспользоваться таким ущербным хранилищем?
— А чем это грозит? Ну, использование сломанной филактерии?
— Как минимум, ты не сможешь возродиться в виде лича. Как максимум, от твоей личности останется огрызок с парой фрагментов памяти. Да и те, будут совершенно бессвязными.
— Жуть какая. Это страшнее смерти.
— Смерть, это смерть. Прекращение биологических процессов в теле. Вон, Боголюбов подтвердит. А вот расщепление души, это куда хуже. Хорошо, если огрызок сможет переродиться в теле новорожденного. А ведь может так и остаться в небытии, пока не растратит остатки энергии. Тогда действительно — всё.
— Ладно, а с этой филактерией мы что можем сделать? — поинтересовался Морозов, немного поразмыслив.
— Разное. Можно поглотить, но за последствия не ручаюсь. Скорее всего будет шизофрения. Помню, был случай, когда одного экспериментатора самого поглотили, после такой процедуры.
— А ещё?
— А ещё, можно найти ему новое пристанище. Учитывая повреждённость… Даже не знаю.
— Может подселим его в кота? — Митрофан как всегда не обошёлся без шуточек. Сахарок, впрочем, не оценил и попятился.
— В кота не будем. А вот в енота, будет в самый раз. — идея про полоскуна мне пришла в голову совершенно неожиданно. Просто на глаза попалась картинка на чьей-то футболке.
— Енот-некромант. А что, почему бы и нет? — сам себе задал я вопрос и счёл это хорошей затеей.
Соратники посмотрели на меня как на дурачка, но комментировать не стали. Уже знают, что если я начинаю чудить, то делаю это до конца. Иногда, до конца жизни. Жертвы, разумеется, а не то что вы подумали.
А потом мы сели за центральный стол и начался уже настоящий праздник. Все ели, пили и веселились. Кто-то из деревенских принёс аккордеон. Двое других были с гитарами. Втроём они собрались в весьма недурственный оркестр. Пусть репертуар был несколько ограничен, да и мастерство игры хромало на все четыре пальца баяниста, но компенсировалось это душевностью исполнения. Праздник закончился далеко за полночь. Сезон Белых ночей уже почти сошёл на нет, поэтому ночью пришлось компенсировать недостаток освещения магией. От вида летающих светящихся черепов люди пришли в полнейший восторг. Возможно это сказался общий градус алкоголя, выпитый за вечер, а возможно и то неведомое влияние, которое я якобы оказываю на окружающих.