Жук отмахивается:
– Ерунда. Заштопают, перевяжут и…
– Забудь, – останавливаю поток эмоций. – Сейчас Горчаков увидит последствия нашего погружения и упадет в обморок. А очнувшись, набросится аки свирепые львы на христиан…
– Черенков! – рычит генерал из «предбанника» медблока. – Ты же отлично знаешь: хуже дурака только дурак с инициативой!!!
Внутри давно созрело сильное желание огрызнуться, но пока нам с Мишкой не до шефа. Мы сидим чуть дальше от предбанника – в перевязочном кабинете. Над нашими ранами колдует корабельный врач с юным помощником-фельдшером.
– Где это вас так? – интересуется доктор. Все это время он прочищал желудок отравившемуся матросу и не знал о нашем погружении.
– С трапа навернулись, – шутит неунывающий Мишка.
Покончив с раной Жука, врач отпускает ответную шутку:
– Советую быть осторожнее на ступеньках.
И принимается за последствия моего контакта с белой акулой.
А генерал надоедает несвоевременным «разбором полетов»:
– Какого черта вы так далеко отошли от эсминца?!
Морщусь от неприятных манипуляций с моей плотью и едва сдерживаюсь, чтобы не произнести вслух: «Поцелуй меня в брюки!» И все-таки сдержанно парирую:
– А какого черта мы вообще полезли в воду? Можно было подключить спутниковую группировку – следили бы за надводными целями с орбиты. Или напрячь местных акустиков – сидели бы в сухом боевом посту и слушали глубину…
– Не умничай, Черенков! Зачем полез под брюхо этого буксира?
А действительно – зачем? Сеня, быстренько объясни товарищу, зачем Володька сбрил усы!
Объясняю:
– Полез, потому что обычному буксиру здесь делать нечего. А раз так, значит, судно НЕОБЫЧНОЕ, и мы должны выяснить его особенности.
– Ну и что – выяснил?
– Да.
– Вот как? – заглядывает в кабинет Сергей Сергеевич. – Поделись, если это не военная тайна.
Воистину, если до вас что-то не доходит, то вы либо тупой, либо большой начальник.
Делюсь. Но начинаю с вопросов:
– Вы вели наблюдение за буксиром, пока мы были под водой?
– Конечно.
– Момент спуска глубоководного аппарата зафиксировали?
– Нет.
– Тогда откуда он, по-вашему, взялся?
– А вдруг он американский? – хлопает Горчаков утерявшими цвет ресницами.
Мне становится интересно: а есть ли дно в этой глубине некомпетентности?
– «Маккэмпбелл» торчит в другой стороне и гораздо дальше – это во-первых. Во-вторых, вы сами не раз твердили: американцы спасают всех и вся только в кино. Согласны?
Оппонент морщит лоб и кусает губы. Я же развиваю наступление, ибо оно (наступление) – самая лучшая защита:
– Следовательно, для того чтобы составить ясную картину, мы обязаны обнюхать и осмотреть здесь все. И начать необходимо с детального изучения вулкана и обоих судов.
– Ты хочешь осмотреть и «Маккэмпбелл»? – с сомнением глядит на меня начальство.
– Да. Сразу после буксира.
– Ладно… Слава богу, что вернулись живыми. Выкладывай свои соображения по поводу аппарата.
– Их немного. Аппарат автоматический, в длину около трех метров. Имеет неплохое оснащение. Появился со стороны буксира.
– И своевременно, надо сказать, появился, – негромко вставляет Михаил. Посмотрев на мою спину, добавляет: – В нескольких местах эта зверюга распахала тебе спину до ребер.
– Да? И какого они цвета?
– Желтоватые. Но сильно перепачканы кровью.
– Странно, должны быть белыми. Доктор, почему у меня желтые ребра? Вроде не курю… Кальция, что ли, не хватает?
Доктор на эсминце нормальный, дело знает. Обработав мои раны, он берется за иглу и кетгут – хирургическую нить. Ловко орудуя шовным материалом, негромко успокаивает, словно малых детей, готовых пустить сопли:
– Ничего-ничего. Как сказала одна блондинка из правительства: «Мы должны повысить выявляемость заболеваний и научиться их лечить, не доводя до смертности».
– Прямо так и сказала?
– Слово в слово.
– Гвозди бы делать из этих людей. Тупее б не было в мире гвоздей…
– Хватит паясничать! – смешно сводит глаза к переносице генерал. – На глубине что-нибудь нашли?
– Ничего интересного. Зато кое-что замечено на левом борту глубоководного аппарата.
– Что именно?
– Темный круг, а на его фоне непонятный знак.
– Какой знак? Изложи подробнее.
– Символ или логотип.
– Воспроизвести сумеешь?
– Вряд ли.
– А ты? – оборачивается Сергей Сергеевич к Жуку.
– Я вообще его не разглядел.
Генерал терпеливо ждет окончания врачебных процедур, затем коротко интересуется у доктора, не опасны ли повреждения. А получив успокоительный ответ, стремительно уводит нас из медблока.
Проходя по корабельным коридорам, он настойчиво просит вспомнить форму символа.
Приглаживаю влажный хаер на темечке:
– По-моему, две английские буквы.
– Какие?! – врастает генерал в ступеньку посередине узкого трапа.
– Да черт их знает! Не до букв там было… Вот если бы показали – вспомнил бы.
– Пошли, – говорит мой собеседник и стремительно шагает в свою каюту.
В каюте легкий беспорядок.
– Садитесь, – разрешает генерал ФСБ и принимается что-то искать в ворохе бумаг на письменном столе. – Нашел! – Резко обернувшись, протягивает конверт: – Ну-ка взгляни.
От неожиданности я даже забываю, что нестерпимо желал сходить по-маленькому. Не понимая, чего от меня хотят, изучаю конверт. На лицевой стороне напечатан простенький рисунок: темно-серый круг, в центре с приличным наклоном влево красуется буква «O»; справа к ней вплотную прилеплена латинская «F», горизонтальные палки которой стилизованы под языки пламени, усиливающие эффект скоростного движения логотипа. Под рисунком замечаю начертанные от руки координаты. Память моментально восстанавливает рассказ Горчакова о нашем посольстве в Вашингтоне.
– Не в нем ли подбросили цифровой носитель с видеозаписью?
– Верно, в нем, – кивает старик и с надеждой взирает на меня: – Узнал рисунок, или на аппарате был другой?
Ничего не сказала ему рыбка…
Статусный момент. Поерзав перевязанным боком по спинке дивана, усаживаюсь поудобнее, скрещиваю на груди руки и делаю самое умное выражение лица, на которое способен…
«Ладно уж. Из уважения к почтенному возрасту».
– Узнал, – заявляю я и отдаю конверт. – На левом борту аппарата был точно такой же.
Лицо шефа светлеет на глазах.
– Уверен?
– Как в себе.
Он идет к холодильнику и возвращается с бутылкой коньяка и тремя бокалами. Мы молча наблюдаем за ловкими пассами банкующего.
Сергей Сергеевич поднимает свой бокал.
– Ну… За удачное начало операции.
Ранним утром следующего дня боцманская команда «Боевитого» подготавливает и спускает на воду командирский катер. Один из матросов возится с его двигателем, двое занимаются трапом, мичман проверяет управление…
Американский эсминец УРО «Маккэмпбелл» дежурит на прежнем месте – в одной миле к югу от «Боевитого». Безымянный буксир под панамским флагом покачивается в трех кабельтовых к востоку.
– Я не стал бы раньше времени афишировать наш визит перед американцами, – предпринимаю последнюю попытку переубедить генерала.
Тот стоит с тонкой папочкой под мышкой возле фальшборта и ждет, когда матросы закрепят трап и пригласят ступить на палубу маломерного судна. Легкий ветерок треплет седины, на лице темные очки; легкая гражданская сорочка и мешковатые светлые брюки придают Горчакову вид глубокого пенсионера, приехавшего позагорать в экваториальные воды.
Он в приподнятом настроении, но на уговоры не поддается:
– Ты предлагаешь мне на старости лет обучиться дайвингу и ходить к ним в гости под водой?
– Хорошему никогда не поздно учиться.
– Нет уж, уволь. Да и с каких это пор наш отважный Черенков стал бояться американцев больше, чем белых акул?
Я едва не захожусь кашлем от негодования. Уняв эмоции, тихо рычу:
– Между прочим, крупная военная база на острове Гуам всего в пятистах милях к югу.
– Что ты хочешь этим сказать?
– А то, что американцы в отличие от кремлевских слизней наглости не прощают. Они ясно дали это понять еще во времена Карибского кризиса.
– Я знаю, что Северные Марианские острова находятся в политическом союзе с США, добровольно передав им вопросы финансов, обороны и внешних сношений, – с лица Горчакова исчезает налет беспечности. – Но до ближайшего клочка суши этой гряды – острова Фаральон-де-Пахарос – более ста миль! Мы находимся в нейтральных водах!
Спокойным тоном продолжаю давить на нерв:
– Сергей Сергеевич, лично меня они не пугают – я встречался с ними десятки раз и над водой, и под ней. Просто вы должны знать: если они заподозрят в наших действиях малейшую угрозу собственной безопасности, то пригонят сюда половину 7-го флота.
Молодецкая удаль в глазах Горчакова плавно угасает.
– Неплохо бы перенять в дальнейшем этот опыт, – соглашается он, спускаясь по трапу. – Надеюсь, когда-нибудь мы будем действовать так же решительно, как и они…
Суда стоят треугольником, экипажи помалкивают и на связь выходить не торопятся. Мы следим за буксиром, экипаж которого будто вымер. Американцы следят и за буксиром, и за «Боевитым».
Наш катер лихо подруливает к низкой корме буксирно-спасательного судна. Делегация из трех человек – Горчакова, меня и Устюжанина – перебирается на борт старой посудины. На палубе появляются двое: рослый, сорокалетний брюнет и подвижный худощавый азиат лет пятидесяти. Неплохо владеющий иностранными языками Горчаков здоровается на английском, представляет нас и представляется сам, скромно умолчав о принадлежности к контрразведке.
– Джинхэй, – называет свое имя азиат.
– Дастин, – улыбается брюнет и приглашает пройти в кают-компанию.
На катере остается помощник командира эсминца и мичман. Заходим в надстройку.
– Такое впечатление, будто нас ждали, – шепчу генералу в тесном коридоре.
– Похоже на то.