Хотелось бы мне заглянуть в бесстыжие глаза Вадима! Может, рыбак Вахромеев появился на моем пути не случайно? Вдруг это был человек Вадима, который выследил нас, а затем вызвал милицию?
Вадим, конечно, еще та сволочь, но ведь я сам во всем виноват. И зачем только я доверился этому подонку? Надо было сначала грохнуть его, а потом Саянова.
– Будет вам очная ставка, следствие, изолятор, суд и пятнадцать лет лишения свободы. Потом этап на зону. Да, Лобов, пятнадцать лет строго режима. Много?! Может, у вас есть смягчающие обстоятельства?
– Нет у меня никаких обстоятельств, как и преступления, которое нужно смягчать.
– Поймите, Лобов, отрицание вины не исключает ее наличия. Такая позиция лишь усугубляет ситуацию. Явку с повинной я вам обеспечить не могу, но напомню про чистосердечное признание. Оно заметно смягчит вашу вину.
– Не убивал я Саянова.
– Думаете, я вам верю? Нет, ничего подобного.
– Мне все равно.
– Ваши сокамерники тоже могут не поверить. Кстати, вдруг среди них окажется человек из банды Саянова? Или тебя банально закажут, а? В тюрьме правят воры. Если они примут на тебя заказ, то надеяться будет уже не на что. А они так и сделают, потому что им за это хорошо заплатят. В случае чистосердечного признания мы гарантируем тебе отдельную камеру.
– Никого я не убивал.
– Я тебя понимаю, Лобов. Тебе нужно прийти в себя, осмыслить всю незавидность своего положения. На это требуется какое-то время. Что ж, в изоляторе временного содержания тебя никто не тронет. Но послезавтра тебе будет предъявлено обвинение, и ты отправишься в СИЗО. Боюсь, что там тебя ждет неприятная встреча. Если, конечно, ты не раскаешься. Думай, Лобов, думай.
– Не убивал я.
– Разуй голову, Лобов, пораскинь мозгами. Мы знаем, кто такой Саянов, и суд убедим в том, что он был бандитским авторитетом. Ты воевал в Чечне, имеешь боевые награды, положительный, в общем-то, человек. Если ты скажешь, что убивал, защищаясь, то суд пойдет тебе навстречу. Да и мы тоже. Предъявим тебе сто восьмую статью, превышение пределов необходимой обороны, а это всего до двух лет лишения свободы.
– До двух лет?!
А ведь, в сущности, так и было. Саянов набросился на меня, и этим спровоцировал роковой для себя выстрел. Я действительно убивал, защищаясь.
Следователь понял, что я поплыл, и показал мне упомянутую статью. Там и вправду говорилось о таком максимальном сроке. Не так уж это и много.
– А если учесть твое участие в наведении конституционного порядка в Чеченской Республике, то ты вообще можешь отделаться условным сроком.
Следователь испек блин и так сочно мазал по нему маслом, что я едва удержался от искушения проглотить его.
– Хорошо, я подумаю.
Все-таки я надкусил этот блин, даже разжевал, но тут же почувствовал горечь и выплюнул. Если Вадим Володарский хочет избавиться от меня, то мое признание лишь усугубит ситуацию. Не будет сто восьмой статьи. Меня обвинят в преднамеренном убийстве и упекут на все пятнадцать лет.
Отрицание вины делу не поможет. Я действительно стрелял в землю в нескольких шагах от забора, окружавшего дом Вадима. Из этого же пистолета я убил Саянова. Тело нашли, на моих ботинках обнаружены следы его крови. Все это тиски, из которых вырваться невозможно. Что ж, пусть они раздавят меня, но своей вины я не признаю.
Не всякий охотник способен убить сразу двух зайцев. Особенно если ружье в момент выстрела находилось за спиной. Лобов сам вызывался поговорить с Саяновым. Так он и сделал. Один заяц в морге, другой – за решеткой.
Я только что разговаривал с полковником Рощиным. Облажался Лобов, не смог убить Саянова так, чтобы этого никто не заметил. Нашелся свидетель, который сообщил в милицию о выстрелах в районе заброшенного завода и затем опознал преступника. Пусть и с грехом пополам, но тем не менее. Эксперты смогли обнаружить кровь Саянова на одежде Лобова. Да и еще мои показания помогли следствию. Это я указал то самое место, где Лобов стрелял из своего пистолета. В общем, закрыли Ваню. Рощин сделает все, чтобы ему влепили по полной. Отягчающих обстоятельств он мне, правда, не обещал, до пожизненного срока дело не дойдет, но и пятнадцать лет – это совсем немало. К тому же Рощин призрачно намекал, что Лобов может не дожить до суда.
Не было у меня в планах убивать Саянова и сажать Лобова, но раз уж так все повернулось, то я должен был радоваться. Разве нет? Поэтому домой я возвращался навеселе, прямо в машине и выпил. На радостях, но с чувством вины. Как ни крути, а поступил я подло. Мог бы отмазать Ваню, но не стал этого делать. Хватило и половины бутылки, чтобы заглушить это чувство. Хмельная волна прочистила сознание, и теперь я точно знал, что ни в чем перед Ваней не виноват. Ведь я же не следил за ним и не имею никакого отношения к свидетелю, застигшему его на месте преступления.
Но вот вопрос, смог бы Рощин выйти на убийцу, если бы я не рассказал ему о планах Лобова? Нашли бы менты труп Саянова, а что дальше? Ведь свидетель не видел Лобова, всего лишь заметил бегущего человека, но лица его не разглядел. Ваню он, конечно, опознал, но сделал это по убедительной просьбе следователя.
Ничего, сейчас я найду себе оправдание. Я сделал несколько глотков из горла, сунул в рот шоколадную конфету с орехом.
Зачем что-то искать, если все ясно и так? Свидетель видел Лобова, поэтому и смог его опознать. Это Рощин придумал. А зачем? Правильно! Чтобы лишний раз показать, в чьих руках находится правосудие. Закон что дышло!.. А кто может его повернуть? Правильно, Рощин. Он и меня в порошок сотрет, если я вдруг откажусь выплачивать ему двадцать пять процентов за крышу. Кстати, такая вот цена – это слишком. Менты обычно меньше берут.
Нет, ни в чем я перед Лобовым не виноват. Его обязательно взяли бы и без моих показаний. Так что переживать нечего. Выпить и забыть!..
Я твердо держался на ногах, сохранял безупречное равновесие, но в прихожей меня все-таки заметно шатнуло. Мама посмотрела на меня с недовольным удивлением и поджала губы. Ей все равно, что я выпиваю редко, просто нужен повод для тихого, себе на уме, недовольства. Теперь она будет страдать и убеждать себя в том, что нужно привыкнуть к моему алкоголизму. Мама и отца упрекала во множестве грехов. Правда, она боялась высказывать ему свои обиды, но Вике жаловалась. Дескать, рано или поздно он уйдет к какой-нибудь молодой красотке. Еще мама боялась, что его убьют. Да, так и случилось, но это же не значит, что я сопьюсь.
Мама хоть как-то, но все-таки переживала за меня, зато Диана ничуть не огорчилась, заметив мое состояние. Она улыбалась мне, делая вид, что рада моему появлению, но в глубине ее глаз царил полнейший штиль, абсолютное равнодушие. Ей все равно, убьют меня, сопьюсь я, уйду к другой бабе. Она понимает, что без денег не останется, поэтому ей, по большому счету, наплевать на меня. Ее радость насквозь фальшивая. Я давно уже понял, что Диана никогда меня не любила.
Вика и вовсе не вышла ко мне. Она в моем доме, под моей защитой, на полном обеспечении, но ведет себя здесь как недовольная хозяйка. Сестрице, видите ли, не нравится, что я отваживаю от нее Ивана. Она мелко мстит мне своим невниманием, а ведь даже не знает о нашем с Лобовым сговоре, о том, как здорово он всех нас выручил. Да и Диана не в курсе.
Ну что ж, сейчас самое время сообщить ей, с кем она связалась.
– Иди переодевайся, сейчас ужинать будем, – сказала Диана.
Жена могла бы провести нежной рукой по моему плечу. Мне нравилось, когда она так делала, сопровождая свою просьбу. Но нет, нежности в ней все меньше. Раньше она всерьез пыталась соответствовать образу любящей жены, а сейчас уже не хочет насиловать себя.
Мама глянула на Диану с плохо скрытым недовольством. Ну да, действительно, как это моя жена позволяет себе хозяйничать в этом доме!.. Но маму не переделаешь. Да мне не очень-то и хотелось заступаться за Диану. Во-первых, это бесполезно. А во-вторых… неужели во мне что-то перегорело? Или это хмель подавляет нежность? А может, Диана уже не та, что прежде? Нет, она все такая же красивая, но в последнее время что-то начала полнеть.
Раньше жена заботилась о себе, старалась соответствовать статусу фотомодели. Теперь она забросила работу на публику. Если ей и хочется красоваться передо мной, то не настолько, чтобы насиловать себя диетами и физическими упражнениями.
Я поднялся на второй этаж, оставив Диану на первом, и зашел в комнату Вики. Сестра лежала на кровати, тупо глядя в телевизор. Снова фильм ужасов.
– А стучаться не пробовал? – спросила, резко взглянув на меня, Вика.
– Опять ужастики? – Я пренебрежительно хмыкнул, закрывая за собой дверь.
– Фу! Ничего себе коньячищем прет! – Вика протестующе замахала рукой перед своим носом.
– А тебе не все равно?
– А может, я тоже хочу!
– Пусть тебе твой Ванька наливает.
– Только этого и жду!
– Лучше ужастики свои смотри! Это не так страшно…
– Как что?
– То, что иной раз бывает в жизни. Ты вот за убийцу замуж собралась!..
– Это ты о чем, братец?
Кровать под Викой вдруг превратилась в батут, который спружинил, подбросил ее и поставил на ноги.
– Сама догадалась, да? Не о чем, а о ком. О Ваньке твоем. Он человека убил!
– Какого человека?! Босса своего?!
Тут я замялся. Вика не говорила мне, что Лобов собирался убить Саянова. А вдруг она слышала об этом от Ивана?
– Да, Саянова.
Врать не имело смысла, потому что Вика без труда могла узнать, в чем обвиняли Лобова. Такое желание у нее, разумеется, было, но возможностей не имелось, потому что ее банально не выпускали из дома. Она, конечно, могла сбежать. Само собой, я распоряжусь, чтобы наблюдение за ней усилили, но способна ли моя охрана ее удержать? После случая на кладбище я уже не доверял Карманову, хотя и продолжал держать его при себе. Он уже не в первый раз старался вернуть мое хорошее к нему отношение. Так Карманов держался и после того, как прозевал убийство моего отца.