— Пять минут до рубежа пуска ракет, — доложил Пусэп.
— Нас пока не обнаружили, так что есть смысл подойти ближе.
— Странно, — задумчиво произнес летчик, — по идее, немцы должны были начать на нас реагировать еще минут тридцать назад.
— Мы не совершаем регулярных налетов на их города, — пожал я плечами. — Возможно, с востока они проблем не ждут и принимают нас за своих.
— Может быть, — не стал спорить Пусэп. В конце концов, беспечность немцев только облегчала задачу его авиагруппе, так что особо размышлять над ее причинами смысла он не видел.
Вызвав перед глазами виртуальную карту, я еще раз проверил, где находятся интересующие меня личности. Убедившись, что Рихтенгден и Шлиман в зону поражения попасть не должны, я распределил цели и включил переговорное устройство.
— Готовность к пуску две минуты.
Четыре ракеты предназначались зданию Рейхсканцелярии. Пожалуй, это был даже перебор, но я помнил, как при ударе по японцам две К-212 упали в лес из-за технических отказов, и решил подстраховаться.
Второй по важности целью стал Бендлерблок — комплекс зданий на улице Бендлерштрассе, южным фасадом выходящий на Ландвер-канал. Именно здесь размещалась штаб-квартира Абвера и часть центрального аппарата Главного командования вермахта и кригсмарине. Здесь требовалось действовать тоньше, поскольку в одном из корпусов находились кабинеты офицеров, которые не должны были погибнуть в результате удара. Впрочем, ни Клауса Штауфенберга, ни Людвига Бека на территории комплекса сейчас не было, так что еще две ракеты немедленно получили свои цели.
Оставшимся двум ракетам я тоже нашел весьма достойное применение. Одной из них я назначил целью здание Четвертого управление РСХА на Принц-Альбрехтштрассе. Начальник гестапо группенфюрер СС Генрих Мюллер как раз находился в своем кабинете, что добавляло этой точке на карте Берлина немалую долю привлекательности в моих глазах.
Ну, и последнее изделие товарища Королева я предназначил для штаб-квартиры СД — Шестого управления РСХА, возглавлявшегося бригаденфюрером СС Вальтером Шелленбергом и располагавшегося на Вильгельмштрассе во Дворце принца Альбрехта.
Еще раз бросив взгляд на карту и прикинув, сколько времени займет полет ракет к целям, я решил, что дальше тянуть нет никакого смысла, иначе слепота немецкой ПВО начнет выглядеть в глазах людей Пусэпа совсем уж необъяснимой.
— Готовность десять секунд, — произнес я в микрофон шлема.
— Есть готовность… — почти одновременно подтвердили командиры четырех бомбардировщиков.
— Пуск!
— Лаврентий, ты до конца уверен в своих словах? — Сталин с легким прищуром посмотрел на наркома внутренних дел. — Ты хорошо понимаешь, что они означают?
— Понимаю, товарищ Сталин, — твердо кивнул Берия. — Всё сказанное означает, что я не справился с поставленной задачей. Вы приказали мне привязать Нагулина к СССР и поставить его деятельность под наш полный контроль. Последние события ярко продемонстрировали, что сделать этого мне не удалось. Я решил, что лучше поставить вас в известность о моей неудаче сейчас, чем тянуть до последнего, когда что-либо предпринимать будет уже поздно.
— Это правильные слова, товарищ Берия, но есть мнение, что все-таки уже поздно. В Берлине паника. Мы пока не знаем точно, кто из руководителей Германии погиб, а кто остался жив, но ракетный удар Нагулина явно изрядно проредил нацистскую верхушку. Мы уже сейчас имеем дело с новой реальностью и никакой возможности отыграть назад у нас нет. Я не виню в случившимся Жукова, давшего санкцию на эту операцию. Никто не мог предположить, что удар будет нанесен с такой точностью и в столь удачно выбранное время.
— Никто, кроме Нагулина…
— Совершенно верно, — кивнул Сталин, — никто, кроме Нагулина. Впрямую обвинить его нам не в чем. С задачей нарушения стратегического управления немецкой обороной на Днепре генерал-полковник справился блестяще. Правда, при этом он создал нам совершенно несопоставимые по масштабу проблемы внешнеполитического характера, и я не думаю, что он не отдавал себе в этом отчета. В совокупности с очень мутной историей с Радиевым институтом и изотопами урана все это выглядит очень скверно…
— Формально и здесь придраться сложно, — невесело усмехнулся Берия. — Задача, опять же, выполнена. Эффективность немецкой разведки упала в разы. Днепр форсирован в двух местах, причем потери наших войск не просто низкие — они в десятки раз ниже запланированных. Генерал Ватутин лично побывал на обоих плацдармах. Тем, что он обнаружил на месте укреплений «Восточного вала» шокирован даже он, а уж он-то повидал немало. Контрудары Манштейна и Роммеля увязли, едва успев начаться. Подтянутые к самому берегу тяжелые гаубицы артиллерийской дивизии прорыва генерала Цайтиуни не дали немецким танкам продвинуться даже на несколько километров…
— Я знаю обстановку под Киевом, Лаврентий, — негромко произнес Сталин, прервав наркома. — Все это так, но мы здесь не для того, чтобы действовать, исходя из формальных признаков. Генерал Нагулин начал свою игру. Я опасался этого с самого начала, считая, что СССР для него лишь временный попутчик. Насколько я помню, и ты придерживался такой же точки зрения. Сейчас становится все более очевидно, что момент расхождения наших интересов настал, и, если мы не хотим еще более серьезных осложнений, нужно начинать действовать, причем действовать решительно.
— Я отдал приказ отозвать в Москву отряд полковника Лебедева вместе с капитаном госбезопасности Нагулиной. Пусть лучше жена генерал-полковника будет под нашим присмотром. Возможно, это удержит его от непродуманных решений.
— Ты уверен в лояльности этих людей?
— Не вполне. Поэтому по прибытии в Москву отряд будет расформирован.
— Верное решение. И все же не торопись. Есть обстоятельство, мешающее нам предпринять немедленные меры к пресечению деятельности Нагулина.
— Нужно завершить битву за Днепр решительной победой?
— Киев — это важно, но там сейчас Жуков и Ватутин прекрасно справятся и без Нагулина.
— Но тогда…
— Сегодня утром посол США Уильям Стэндли вручил мне письмо от президента Рузвельта. В ближайшее время Соединенные Штаты планируют объявить войну Германии и совместно с англичанами начать подготовку к высадке войск в Европе. В связи с этим Рузвельт предлагает в максимально сжатые сроки провести трехстороннюю конференцию глав США, Великобритании и Советского Союза в Рейкьявике для обсуждения новых реалий войны и исключения любых разногласий между союзниками.
— Это очень важная информация, товарищ Сталин, — задумчиво произнес Берия, — но я пока не понимаю, как она относится к решению вопроса…
— Прямо и непосредственно относится, — отрезал Сталин, недовольный тем, что его не дослушали до конца. — В письме отдельным пунктом приведена просьба президента США предусмотреть протоколом встречи доклад генерал-полковника Нагулина о боевых действиях в Китае. В Америке восхищены боевой эффективностью советских летчиков-добровольцев. Кроме того, Рузвельт утверждает, что это первый опыт совместных боевых действий советских и американских пилотов. Американский добровольческий авиаотряд «Летающие тигры» под командованием майора Клэра Шеннлота действительно принял участие в прикрытии отхода группы Нагулина после уничтожения авианосца «Дзуйкаку», так что в логике американцам не откажешь. В общем, до конференции Нагулина трогать нельзя — слишком важно для нас сохранение поставок из Соединенных Штатов.
— Значит, сразу после?
— Посмотрим, как пройдет конференция, но думаю, да. Вопрос с Нагулиным в любом случае придется решать, и лучше с этим не затягивать.
Капитан-лейтенант Хирч проснулся за час до подъема и понял, что вновь уснуть не получится. Организм в последние месяцы вел себя странно, и это уже начинало всерьез напрягать. Сначала появились головные боли, которыми раньше командир эсминца никогда не страдал. Собственно, он даже не знал, что это такое, и когда недомогание случилось впервые, это стало для него неприятным сюрпризом.
Сначала медблок эсминца легко справлялся с возникшей проблемой, но со временем снимать головную боль становилось все труднее. Сама боль проходила, но оставалось странное ощущение, что голова все еще продолжает болеть, а организм этого просто не чувствует. Труднообъяснимое состояние.
Потом появились приступы бессонницы. Глушить их химией Хирч не хотел, хотя иногда все же приходилось прибегать к соответствующим препаратам и к гипнотерапии. Как и в случае с головной болью, эффективность этих средств постепенно снижалась.
Корабельный медик тщательно обследовал командира и надолго углубился в анализ полученных результатов. Через несколько часов доктор сказал, что, скорее всего, это результат многомесячного нервного напряжения. Уверенности Хирч в его голосе не услышал. Сам же доктор вскоре признал, что не понимает, почему на Хирча почти не действуют препараты, безопасные для регулярного применения. Конечно, после введения в кровь сильнодействующего снотворного, он вырубался практически мгновенно, но злоупотреблять такой химией было нельзя. В итоге командир махнул рукой на эти, в общем-то, терпимые неудобства, успокоив себя тем, что это часть испытания, и после выполнения задачи и выхода в реальность все пройдет само собой. Вот только от недосыпа и головной боли хорошее настроение теперь посещало Хирча крайне редко.
Встав с постели, он в очередной раз подумал, что, видимо, это еще один неявный знак от командования, что он что-то делает неправильно. Надо прекращать тянуть с выполнением задачи, и, кажется, уже давно крутившаяся в голове Хирча мысль о том, как это сделать, обрела, наконец, окончательную форму.
Когда в помещение командного поста вошел старший инженер, командир уже почти два часа работал с главной консолью корабельного вычислителя, прикидывая различные варианты реализации своей идеи.
— Присоединяйтесь, лейтенант, — Хирч сделал жест рукой, указывая инженеру на его рабочее место. — Я скинул вам примерный набросок. Мне нужна всесторонняя оценка технической возможности и сроков выполнения этих работ.