В самолете было убийственно хорошо. Я зашел внутрь через трап и увидел просторный салон с кожаными креслами и большими иллюминаторами. Стюардессы приветливо улыбались, помогали пассажирам разместиться на своих местах. Я уже прошел к своему месту, когда меня остановили и предложили пересесть в бизнес-класс.
– Я?
– Йес, мистер, – негритянка откинула шторку бизнес-класса, и я повторно офигел. Это было что-то с нечто. Специальный барный уголок, места с настоящими столиками, застеленными белоснежными скатертями, лежачие места… Тут что? Можно лежа лететь?
– Кэн ай тейк май френд виз ми?
Я так прифигел от необычного бизнес-класса, что потянул вместе с собой Незлобина. Тот тоже выпучил глаза.
Негритянка, поколебавшись, приглашающе махнула рукой на два места слева, подала нам меню. В кожаном переплете. Вот это обслуживание! Набор блюд – просто настоящий ресторан.
Я выбрал стейк с картофельным пюре и зеленым горошком, а также бутылку красного вина. Перед взлетом нам на английском и ломаном русском напомнили о правилах безопасности и показали, как использовать пояса безопасности, жилеты и маски для дыхания.
– В таком самолете и умереть не жалко, – неуклюже пошутил Огонек, рассматривая этикетку винной бутылки. – Никак не пойму, что за шмурдяк?
– Что бы ты понимал в Каберне Совиньон! Это красное вино из Калифорнии.
Я оглянулся назад. Шторка была не закрыта, удалось поймать грозный взгляд Вилорика. Мне помахали пальцем. Вот только зависти цэковца мне не хватало… Ведь как пить дать доложит. И американцы тоже хороши. Ну что это, как не провокация? У меня испортилось настроение. Отписывайся теперь по прилете обратно.
Самолет плавно поднялся в воздух и направился в Штаты.
В полете я читал журнал Panorama, который выдавали всем пассажирам Пан Ам. Там были любопытные статьи о разных странах мира, а также реклама отелей, ресторанов и достопримечательностей Нью-Йорка. Само собой, рекомендовалось посмотреть на статую Свободы, центральный парк, Таймс-Сквер и Бродвей. Как же без небоскребов Манхэттена. Интересно, а башни Всемирного торгового центра уже построены?
Обед был очень вкусным и сытным. Стюардесса принесла мне тарелку с горячим стейком, соусом, картофельным пюре и зеленым горошком. Рядом была еще одна тарелка с хрустящим хлебом и маслом. Вино было ароматным, терпким на вкус. Но большую часть бутылки прикончил повеселевший Незлобин. У меня тоже исправилось настроение, я тут же вспомнил анекдот про стюардесс.
Самолет готовится к посадке. Капитан корабля командует:
– Экипаж! Готовимся к посадке! Бортмеханик, доложите обстановку.
– Капитан, у нас нет левого шасси!
– SOS, SOS, стюардесса! Готовьте пассажиров к аварийной посадке! Снижаемся! У нас ещё остались запасы алкоголя? Раздайте всем, чтобы не волновались.
Стюардесса говорит задумчиво:
– Мы уже выдали сразу после взлёта, теперь они бегают по салону и катают какое-то колесо.
Незлобин заржал, подмигнул соседям по салону. С нами явно летели американские дипломаты с женами. На взлете по-английски заказали виски, начали обсуждать какую-то Метрополитэн опера, в которую пойдут по прилете. Эстеты, мать их… В нашу сторону даже не смотрели…
После обеда мы заказали кофе с коньяком и сладкий пирог с яблоками. Я наслаждался полетом и любовался видом из окна на облака и океан. Потом пришло время сна, и нам застелили кровати. Какой же это кайф лететь лежа! Ни с чем не сравнить. На всякий случай, перед сном я показался громовцам в основном салоне. Все было пристойно, никто не напился, не буянил. Вилорик так и вовсе храпел, уронив голову на плечо Ильясова-старшего. Тот стоически терпел.
Посадку долго не давали. Самолет нарезал круги, нас уже давно попросили пристегнуть ремни, выпрямить спинки кресел, и на этом все. Крен, еще один крен… Стюардессы явно нервничали, я увидел, как наша негритянка вцепилась в подлокотники своего кресла. Оно и понятно – сколько топлива осталось в баках?
Наконец, посадку дали, «Боинг» выпустил шасси и мягко сел на взлетку. Американцы зааплодировали, наши недоуменно на это смотрели.
Я заметил, что стюардессы шушукаются между собой с тревожными лицами. Да в чем дело-то? Сели удачно, погодка за окном иллюминатора радует…
На выходе из самолета я остановился возле «цветника», прямо спросил, в чем дело.
Наша негритянка, поколебавшись, произнесла:
– Убит кандидат в президенты США Роберт Кеннеди.
Приехали…
Глава 12
На выходе из самолета я притормозил громовцев, выстроил их в пустом коридоре. Другие пассажиры уже ушли дальше, на паспортный контроль, поэтому можно было свободно говорить.
– Напоминаю, что к нам приставят сотрудника ФБР. Скорее всего он будет знать русский язык, так что держите язык за зубами. В первую очередь это касается тебя, Незлобин.
– А что я? – вяло откликнулся Огонек. После перелета его разморило, плюс подействовала бутылка вина на двоих. Хотя что там было пить двум крупным мужикам? Так, губы смочили…
– Мата много, вот что. Какое впечатление вы произведете все на американцев?
– И что же делать? – поинтересовался Ильясов.
– Запоминайте… – выдал я инструкцию, которую составлял в голове в ходе полета. – Используйте слова: охренеть, я поражен.
Громовцы заулыбались, Вилорик тяжело вздохнул, но промолчал.
– Вместо бл… – меня переполняют эмоции. Что за х…? – Мне кажется, тут какая-то ошибка.
– А если кто-то зае… в доску? – спросил Незлобин.
Я показал кулак Вениамину.
– Простите, но вы слишком назойливы.
Потом слово взял Вилорик и опять начал вдувать про бдительность, провокации и ходить по трое.
Я посмотрел на часы, пора было прекращать эту говорильню.
– Нам пора.
На паспортном контроле проблем не было, даже не спросили о цели визита. А вот на таможне начались вопросы. Привезли опечатанные тюки, ящики с нашим оружием и амуницией, у американцев полезли глаза на лоб. Пошли телефонные звонки, поднялась беготня. Все разрешилось, когда к нам запустили советского консула и представительницу ФБР. Выглядели они комично – толстый, лысеющий «Винни-пух» и стройная, длинноногая мулатка в белом брючном костюме и солнцезащитных очках.
– Я Синтия, специальный агент Бюро, – представилась женщина, взмахнув удостоверением. – Мне сказали, что вы говорите по-английски?
– Говорю, – согласился я, – но не очень хорошо. Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее…
Последнее я почти пропел, разглядывая женщину.
– Простите, что?
Синтия сняла очки, и под ними оказались глаза как у лани, с длинными ресницами, карие. Вообще, конечно, бомба. Пухлые красные губы, высокие скулы, точеная шея, под пиджаком и блузкой – пышная грудь.
– Простите, что? – тут уже ступил я.
– Вы что-то пропели про коней.
– Ах да, это из одной песни. Говорите со мной медленно, и я все пойму.
– Товарищ Орлов? – к нам присоединился пухляш. – Атташе Говоров.
Мы пожали руки, я пожаловался на таможенников. Синтия тут же ушла решать возникшую проблему, а Говоров вытащил платок, начал, глядя вслед фэбээровке, вытирать шею и заодно меня инструктировать:
– Поселить в нашей гостинице мы не могли – консульство закрыто с сорок восьмого года после дела Касенкиной. Американцы выкупили для «Грома» целый этаж в гостинице «Плаза». Скандал, конечно.
– В чем скандал? – к нам подошел Вилорик с Незлобиным.
– Очень шикарный отель, – вздохнул Говоров. – Похоже на провокацию.
А я тем временем вспоминал про дело Касенкиной. Что-то было об этом в ходе инструктажа на Лубянке.
Советская учительница работала в консульской школе. В 1948 году Москва приказала закрыть заведение и эвакуировать в Союз весь персонал. После чего Касенкина выбирает свободу. Женщина просит политического убежища, ее селят к эмигрантам на ферму Толстовского фонда. Живется ей там несладко – работает посудомойкой, страдает. Воздух свободы совсем не пьянит. В итоге женщина пишет письмо советскому консулу, что хочет вернуться домой. Тот приезжает за ней, забирает с фермы. Разумеется, тут же начинается громкий скандал. Американская общественность не верит, что Оксана действует добровольно, требует ее выдачи. Консульство осаждают журналисты. Давление нарастает, женщина не выдерживает, прыгает из окна третьего этажа. Похоже с суицидальными намерениями. Никаких заявлений о стремлении получить политическое убежище не было. Заявлений тоже не делает.
Разумеется, ее начинают обрабатывать – благо она пострадала от падения не сильно и находится в сознании. Сотрудникам советского консульства не разрешают навестить Касенкину в больнице, а в средствах массовой информации учительницу представляют как героиню, совершившую «прыжок к свободе». Просто воздуха уже мало.
Чтобы советские дипломаты не ломились в больницу, Госдеп принимает решение о закрытии консульства в Нью-Йорке, самого консула Ломакина объявляют персоной non-grata, на том основании, что он похитил женщину, искавшую политического убежища в США, и держал её в заключении против её воли. Скандал набирает обороты, и все это происходит на фоне кризиса вокруг Берлина. В ответ правительство СССР незамедлительно закрывает консульства США в Ленинграде и Владивостоке.
Ситуацию усугубляет то, что Ломакин имеет статус официального представителя ООН, согласно которому его пребывание в США не подчиняется ни Госдепу, ни президенту США. И вполне может не уезжать из Штатов, кладя болт на статус non-grata. Американцы нервничают, наши тоже. А ну как на Ломакина кто-нибудь нападет? В Нью-Йорке полно антисоветских элементов. Есть даже бывшие белогвардейцы, власовцы… В итоге Ломакин уезжает на пароходе, и из этого отъезда СМИ тоже делают прямо реалити-шоу.
– …снимем другой отель? – Вилорик обращается ко мне, и я понимаю, что прослушал всю состоявшуюся дискуссию.
– Не получится, – пожимает плечами Говоров. – Начался туристический сезон, свободных номеров нет.