тривался к проигрывателю «Филлипс», но винил скоро уйдет, его вытеснят музыкальные центры с аудиокассетами. Ходить в полностью пустом, набитом брендовыми вещами советском магазине было непривычно. Даже в «Березке», куда мы с Яной заглядывали прошлый раз, была какая-никакая движуха. Внешторговцы, дипломаты…
Я добрел до стойки с иностранной прессой. И тут-то челюсть у меня и упала. На обложках «Нью-Йоркера» и «Вэрайити»… был я. Да, та самая фотка, когда я выхожу, отряхиваясь, из океана. Журналы стояли в окружении американских и европейских газет. Я схватил несколько номеров «Вашингтон Пост», «Таймса», но к счастью, меня тут не было.
Послышалось приближающееся щебетание дам. Теща толкала перед собой тележку, которая уже была забита всякими детскими вещами до половины. Я быстро повернул «Нью-Йоркер» и «Вэрайити» обратной стороной, сделал вид, что листаю справочник путешественника.
– Дорогой, финских колясок нет – есть немецкие. Берем?
– Конечно, любовь моя… – я улыбнулся раскрасневшейся Яне. Похоже, ее тошнота прошла – вот что делает целительный шоппинг.
– Там еще есть разборная кроватка, стульчик. Представляешь, он регулируется по размеру и высоте!
Такая простая штука привела жену просто в восторг. О неизбалованный советский потребитель! Слава тебе!
Обратно ехали под музыку радиостанции «Маяк». Пел Марк Бернес «Всё ещё впереди», потом Магомаев – «Позови меня».
– Коля, ты знаешь, что Коктейль-холл закрывают? – вдруг выдала Яна.
– Я даже не знаю, что это такое.
– Клуб с баром на Горького. Два этажа, туда стиляги очень любили ходить раньше.
В Москве есть целый ночной клуб?
– Ну закрывают и закрывают.
– Давай сходим?
– Яна! – теща возмутилась, гневно посмотрела на дочь. – Ты будешь с животом джаз танцевать? Или, может, коктейль закажешь?!
– Мама, там бывают безалкогольные!
– Откуда ты можешь это знать? Там же вертеп! Гнездо разврата и…
– Ладно, сходим! – прервал я словоизлияния тещи. – Мне самому любопытно стало. А теперь тихо, новости!
Ведущий «Маяка» начал зачитывать последние сводки с французских фронтов. В Париже студенты и прочие левые радикалы давили на де Голля митингами и забастовками. Тот отбивался, даже пообещал досрочные парламентские выборы в конце июня. За всем этим торчали уши ЦРУ – нам в дивизии доводили внутренние циркуляры на этот счет. Леваки во Франции – совсем не нашего толка. Разные маоисты и прочая троцкистская сволочь. Де Голль на Западе всех порядком достал. Это же надо, начал шатать устои, требовать золотое обеспечение доллара! Не на словах, а на делах. А именно, отгрузить ему слитки из Форт-Нокса в обмен на баржи с баксами. А умные люди с Уолл-стрит не просто так желтый металл столько лет собирали, чтобы его во Францию отправлять. Ведь это так работает. Отгрузишь золотишко лягушатникам – возбудятся арабы. Им нефть тоже за слитки отлично торговать выйдет. А там индусы подтянутся, аргентинцы всякие… А золото не баксы – сколько надо не напечатаешь.
Нет, ну какие хитрецы все-таки в Лэнгли! Сильные во Франции коммунисты? Так давайте коммунистов использовать. Подожжем костер из чего есть. Я выругался про себя. Жалко при женщинах вслух нельзя.
Впрочем, женщины тоже ругались. Мама воспитывала дочь и запрещала ей идти в Коктейль-холл. Мол, там всякие подозрительные иностранцы и спекулянты. А Алидина-младшая не должна компрометировать Алидина-старшего.
– Я уже ходила на прием в американское посольство! – отбивалась Яна.
– Там совсем другое дело. Там все согласовано было.
Спор продолжался до самого дома. И длился, пока я разгружал служебную «Волгу» от колясок и прочего накупленного барахла. Затаскивал его наверх – битва продолжалась. Жена пошла на принцип, плюс гормоны. Прямо до слез дошло. Все закончилось только после того, как я повез тещу домой. Но тут уже прилетело мне:
– Совсем от рук отбилась, – жаловалась мне Екатерина Александровна. – Ты куда смотришь?
– В основном в разрез ее декольте, – попытался отшутиться я.
– Я серьезно! Если ты надолго уедешь в командировку – я не представляю, что с ней станет. Совсем вразнос пойдет.
– Поэтому и понадобится ваша помощь. Поживете с ней первое время, поможете.
Я принялся убеждать тещу переехать к нам. На что Екатерина Александровна резонно отвечала, мол, ты сначала утверди командировку, а потом… Жена генерала умудрялась одновременно со мной спорить и примеривать сережки, разглядывая себя в зеркало заднего вида.
Гроза закончилась, дождь тоже прекратился. Только глубокие лужи на улицах напоминали, что недавно тут громыхало и лило. Москва преобразилась – умытая, цветущая зеленью – это был город, в котором хотелось жить. А ведь через лет тридцать тут будут безумные пробки, дикая лужковская застройка и суета сует. Я притопил педаль газа, теща взвизгнула:
– Коля, угробишь! Дорога мокрая.
Я обогнал автобус, грузовик, с небольшим заносом вошел в поворот. Показался генеральский дом. И одновременно зазвонил «Алтай». Я поднял трубку, прижал ее плечом к уху.
– Подполковник Орлов. Екатерина Александровна, не пугайтесь так. Останавливает гаишник лихача. Тот спрашивает: «Я что? Слишком быстро ехал?» – «Нет, – отвечает гаишник. – Слишком низко летел».
– Орлов, ты кому там анекдоты травишь? Моей жене? – в трубке раздался голос Алидина.
– Ей, тащ генерал. Отвожу домой после ГУМа.
– Как отвезешь – дуй на Лубянку. Будем вместе ждать Андропова после заседания Политбюро.
– Даже так? Сегодня? Лечу.
– Гаишников только не пугай.
Глава 23
Алидина у себя не было. Секретарь тоже отсутствовал – даже спросить было не у кого. Хотя нет. Всегда есть оперативный дежурный Седьмого управления. Это тот бедолага, который сидит на телефонах и на «Алтае», все первый узнает и всем дозванивается в случае чего.
В оперзале было аж два дежурных – один сдавал другому смену. Знакомый капитан-очкарик пожал мне руку, быстро убрал судак с едой в сумку.
Я решил пошутить:
Если проснутся все сразу вулканы,
Если всю землю затопит дождем,
Наварим пельменей и купим сметаны,
В кои-то веки спокойно пожрем…
Комитетчики поржали, сменщик ушел к другому столу расписываться в журналах.
– Где начальство все?
– У Цвигуна сидят… – капитан ткнул пальцем в потолок. – Сегодня же финал Чемпионата Европы.
– Футбол?
– Ага, итальянцы югославам втыкают.
А я думал, сегодня Политбюро. Брежнев Громыко втыкает. Или наоборот. А оно вон как…
– Наши-то какое место заняли?
– Четвертое, – капитан тяжело вздохнул. – Макаронникам и проиграли.
– Тогда выходит, болеем за итальянцев?
– Ну да, не так стыдно будет. Чемпионам проиграли. Но они и так выиграют. Там же Луиджи Рива и Анджело Доменгини. Золотые бутсы. А у югославов кто? Только Драган Джаич. Слушай, Орлов, а это правда, что ты в Штатах голым в журнале снялся?
Оба дежурных уставились на меня с любопытством.
– Ложь и поклеп. Я в трусах был.
– Да ладно! – капитан аж привстал. – Тебя в парткоме порвут.
– На британский флаг, – покивал я. – Только когда соберетесь пересказывать эти байки дальше по управлению, имейте в виду, что за час до моей фотосессии, мы с Байкаловым помножили на ноль двух до зубов вооруженных террористов. У одного, кстати, была базука.
– Что это?
– Ручной американский гранатомет. И он врубил им по штатовскому бэтээру. Не постеснялся, сука такая. Трое солдат заживо сгорели. Я был весь взмокший, на нервах… Еще и заложники мозг засношали – права качали. Нырнул в океан, вышел – а там журналисты. Акулы пера хреновы. Лучше бы с настоящими повстречался в воде.
Эта моя нехитрая история вызвала полное понимание у комитетских дежурных. Мы попрощались, я пошел на седьмой этаж к Цвигуну.
А тут было целое собрание футбольных болельщиков. И такое… специфическое. Цветной телевизор в комнате отдыха, диваны… Стоит немецкое пиво «Вайэнштефан». В бутылках. Все бутылка закрыты, никто не пьет.
Футбол уже почти закончился – идут последние минуты трансляции. Цвигун сидит мрачный, поглядывает на пиво. Алидин и его зам Степанов расслаблены, о чем-то тихо переговариваются. Я узнал и четвертого человека в комнате – глава ПГУ генерал Сахаровский. Этот что-то писал в записной книжке. Массивный, лысый, очень серьезный товарищ. С таким не забалуешь – как и Алидин с Цвигуном войну прошел, во время блокады в Ленинграде сидел сиднем, немецких шпионов ловил.
– А вот и наш пострел. Везде поспел… – Цвигун мне махнул на пустующее кресло.
Я переглянулся с Алидиным. Чего Сергей Кузьмич такой злой?
– Чего насухо сидим? – я схватил бутылку пенного, посмотрел этикетку. А ведь «Вайэнштефан» – старейшее немецкое пиво. Почти тысячу лет варят. Неплохое такое снабжение у Цвигуна.
– Юрий Владимирович не любит запах алкоголя, – нейтрально произнес Степанов.
– Не за что еще пить, – буркнул Сахаровский, посмотрел на Цвигуна, дождался его кивка. – Вот что, Орлов. ПГУ подготовило справку по всей этой истории. Разумеется, мы только «за», если удастся затащить в Нью-Йорк еще одну резидентуру. Звонил Ивашутин – смежники тоже кипятком писают. Но вот в чем дело. Ты же понимаешь, что тебя будут вербовать? А с твоим непрофессиональным поведением…
– Это же надо додуматься фотографироваться для журналов, делать татуировки?! – Цвигун всплеснул руками, выключил телевизор, где футболисты после финального свистка пожимали друг другу руки. – Где была твоя голова?
– Мне теперь это будут до конца жизни вспоминать? – коротко ответил я. Алидин насупленно молчал – похоже. он не собирался меня вытаскивать. – Что касается вербовки…
– …мы думаем, что двойной агент нам не помешает, – закончил за меня глава ПГУ. – С нашей стороны командировка будет согласована, если ты дашь согласие на оперативную игру, и мы подготовим тебя к ней.