– Из меня разведчик, как из говна пуля. Нас в ГРУ совсем другому учили.
– Татухи бить? – Цвигун все никак не мог успокоиться.
Я же думал о другом. Вся эта история дурно пахла. Похоже, меня тащили в какое-то дерьмо. Врать, вербовать…
– У тебя уже есть сложившийся образ эдакого брутального мачо, – Сахаровский встал, обошел меня по кругу, пояснил: – Это из испанского. Мощный, извини, не семи пядей во лбу, боевик. Но удачливый.
– Нах этих мачо.
– Давай не будем ругаться матом. Хотя нет, продолжай. Это вписывается в твой образ.
– Да что вы заладили про образ?!
– Орлов, заткнись, – буркнул Цвигун. – Генерал пытается вытащить твою горящую задницу из лужи с бензином. Думаешь там… – Семен Кузьмич ткнул пальцем в сторону Кремля, – тебя сейчас не смешивают с говном? Да и нас всех заодно. Уверен, что да. Нам нужны дополнительные аргументы, чтобы все показать руководству страны с нужной, правильной стороны.
Сахаровский начал долго и нудно расписывать про мой психологический профиль, который построили в ПГУ. Внешняя разведка была уверена, что вербовать меня будут втупую – медовая ловушка или еще какой-нибудь простой компромат.
– Я женат… – пришлось изобразить возмущение. Не рассказывать же им про Синтию? Хотя я был уверен, что она не подстава – слишком уже все быстро и неожиданно у нас с ней случилось.
– Именно поэтому тут твой тесть, – произнес Сахаровский. – И на всякий случай заместитель товарища генерала, представитель парткома. У нас все должно быть согласовано.
Ах, да у вас все, оказывается, спланировано было. Подтверждением этого стала секретная служебка «перед прочтением съесть». В ней было все расписано. Кто меня обучает, кто потом курирует, какие активные мероприятия мне вменяются в обязанности. Прям натуральный разведзаход с тайниками, связниками и прочей хренью.
– Пойми, Орлов. Если у нас появится нелегальная резидентура в Нью-Йорке, – разъяснял мне Цвигун, – ты и будешь ее самым главным ценным кадром первое время. Тебе будет обеспечен доступ к многим закрытым объектам в Штатах, которые представляют для нас интерес.
– Я прослушку втыкать в Белом доме не буду.
– Нет, ну вы посмотрите на него! – Семен Кузьмич ударил ладонью по подлокотнику кресла. – Ты будешь делать все, что тебе прикажут! Если надо – поплывешь по канализации Белого дома.
– А вы чего молчите? – я повернулся к Алидину. – Меня, считай, в ПГУ передают.
– Это было неизбежно, после твоих выкрутасов с Гувером и Никсоном, – коротко ответил генерал, отвернулся. Обиделся. Ну да на обиженных воду возят.
Я, наплевав на субординацию и весь этот разводняк, взял бутылку со стола, открыл ее о подлокотник.
– Вообще-то есть открывашки, – буркнул Цвигун. Остальные смотрели на меня если не с испугом, то в смятении – точно.
Я встал, дошел до полок с бокалами. Явно какими-то подарочным. Похоже на чешский хрусталь.
– Мне тоже налей!
В комнату быстрым шагом зашел Андропов. Он был в штатском, вытирал со лба пот платком. Сел в мое кресло.
– Это пиво.
– Я вижу, что не квас. Наливай.
Тут и все остальные оживились. Бутылки пошли по рукам, я два раза сходил за бокалами. Как самый младший по званию. Ну так оно всегда в жизни и бывает.
Андропов коротко пересказал нам итоги заседания Политбюро. Громыко требовал отказать американцам, такого же мнения придерживался и полпред СССР в Совбезе Николай Федоренко. Его шифротелеграмму зачитали на собрании. Судя по всему, Совбез был практически недееспособен. Ни по одному важному вопросу СССР и США с сателлитами договориться не могут. Вьетнам, нераспространение ядерного оружия, положение на Ближнем Востоке – почти каждая встреча Совбеза заканчивается руганью и взаимными вето.
По всему выходило, что международным спецназом просто некому руководить. Каждый член Совета поочередно председательствует в нем в течение одного месяца, причем выбор председательствующих в Совете государств-членов проводится в английском алфавитном порядке. Чтобы получить неветированное большинство голосов членов – это надо очень сильно постараться. Таких случаев – пересчитать по пальцам одной руки. Из последнего – прием в ООН Свазиленда.
Есть еще Военно-штабной комитет, который в теории руководит миротворческими силами. Но там все то же самое. Есть секретариат, возглавляет его англичанин по имени сэр Энтони Бакли. Генерал, участник Второй мировой. При нем даже есть недавно созданный комитет по противодействию терроризму! Но в реальности ВШК ООН деятельности не ведет – участники обратно не смогли договориться о том, кто чем рулит, кто предоставляет какие силы и кто за все это платит.
– Дипломаты топят идею, – пожал плечами Андропов, пригубил пива. – Я выступил за то, чтобы попробовать: что мы теряем? Тактику городского спецназа американцы уже наверняка переняли, тут шила в мешке не утаишь. Орлов им все, что называется, на практике показал. А с резидентурами может и выгореть. Меня поддержал Гречко.
Юрий Владимирович внимательно на меня посмотрел.
– Ход с ГРУ получился отличным. Целая комбинация.
– Цинев был? – коротко спросил Цвигун.
– Был, ждал в приемной, но его так и не вызвали на доклад. Брежнев сказал, что грехи Орлова ему надо простить – «Кобры» и освобождение заложников в школе окупают все. И кстати. Еще ни разу не было персональных дел в Комитете на Героев Союза. Это уже я добавил.
Я приосанился, допил пиво. Гроза прошла мимо, лишь посверкали рядом молнии да погремел гром.
– Пошли со мной… – Андропов встал, махнул мне рукой.
Мы поднялись в кабинет председателя и тоже прошли в комнату отдыха. Она была пошикарнее, чем у Цвигуна. Собственный финский холодильник, кожаный диван, кроме телевизора, целый музыкальный комбайн на длинных ножках. На нем Юрий Владимирович и включил радио. И это был… Голос Америки. Я, конечно, прифигел.
– Садись вон там… – Андропов показал мне на стул у небольшого столика. – Удивляешься? А зря. Я каждый вечер слушаю. Мы должны знать, о чем говорит пропаганда врага. По актуальной повестке можно многое понять. Вот о чем они сейчас говорят?
Я прислушался к вражьему голосу. Диктор вещал про репрессии, которые развернуло новое руководство Чехословакии против сторонников Пражской весны.
– Зачем-то вытащили опять чехлов.
– Как ты сказал? Чехлов? – Юрий Владимирович засмеялся.
Интересно, а у него правда есть еврейские корни, как шепчутся в Комитете? Я присмотрелся к председателю. Ничего семитского во внешности не обнаружил.
– Так у нас в пражском посольстве шутили.
– Как оцениваешь работу тамошней резидентуры?
– Они только начали работать, – пожал плечами я. – Подход к Дубчеку организовали грамотно, нам оставалась сущая ерунда. Кстати, а что будет с Александром… черт, как его по батюшке-то…
– Штефанович.
Вот это память у Андропова!
– Короче, что с ним будет?
– Принято решение о ссылке в Удмуртию. Поживет там несколько лет, подумает о своей жизни. Его товарищей по Политбюро тоже раскидаем по стране.
Мы прислушались к «Голосу». Тема чехословаков закончилась, начали обсасывать французов. Какая-то ночь баррикад, протест идет на спад. Говорил ведущий по-русски чисто, но с небольшим таким акцентом. Антисоветским. Специально таких нанимают?
Андропов щелкнул выключателем «комбайна». Прошелся туда-сюда по комнате.
– Я тебя зачем позвал. Твоя командировка в Штаты утверждена. Там будет много сложностей, думаю, Сахаровский их тебе уже озвучил.
– Так точно! – я вздохнул.
– Но до отъезда тебе надо будет сделать одно дело для Цинева.
– Для кого?!
– Ты не ослышался.
Домой я не поехал – ограничился звонком. Яна была недовольна, пришлось отговариваться тревогой. И она у меня была. Персональная. Андропов подкинул такую бяку – хоть стой, хоть падай. Дерьмовое задание, что легко может кончиться провалом.
В связи с тем, что я выпил пива, пришлось просить ехать в отряд разгонную машину. И мне ее дали.
До Балашихи добрался уже поздно вечером и пошел искать Иво. Нашел всю верхушку отряда в генеральской бане. Козлов расщедрился. Тоом вместе с Байкаловым, Незлобиным и Байбалом. Последний разливал из большой банки пиво.
– Ах, Жигули вы, мои Жигули… – пел Огонек, стуча воблочкой по столу. – О! Тащ подполковник!
– Пьете? – спросил я, пожимая руки. – А если тревога?
– Пьем по чуть-чуть, – уточнил Иво, подвигаясь на лавке. – К нам?
– Сейчас схожу до кабинета. Ждите…
Я зашел к себе, взял бутылку мятной чешской настойки, что привез из Праги. «Зеленоу». По-простому – зеленка. Прелесть настойки была в том, что она отлично ложилась на пиво, не вызывая головных болей, похмелья и прочего утреннего ужаса пьющих мужчин.
– Товарищи офицеры, – я поставил бутылку на стол в бане, – вот, проставляюсь.
Народ принял напиток одобрительно. Бутылка пошла по рукам.
Пока я раздевался, слушал краем уха разговор за столом. Обсуждали не женщин и не иностранное бухло – денежное довольствие. Лейтенанты получали в «Громе» по 190 рублей. Капитанам выдавали 250. Мне как подполковнику – это я уже узнал в Управлении – полагалось 400 с копейками. Плюс служебные автомобили, длинный отпуск с проездом. Если ведомственный дом отдыха или санаторий – управление старалось оплатить половину или даже сто процентов. Жить можно. Особенно после того, как верхушку «Грома» прикрепили к спецраспределителю на Грановского. Сервис там был такой, что можно заказывать на дом по телефону. Чем Яна и пользовалась.
Байбалу полагалась северная надбавка. Плюс пятьдесят процентов зарплаты. Но получалась она не сразу, начисляли по 10 % за каждые полгода службы. То есть только через три года достигался порог в 50 %, но не более 240 рублей, и дальше коэффициент уже не рос. Впрочем, наш якутский сотрудник уже все выслуги себе заработал, зашибал в месяц больше меня. И это нормально. Ты поди послужи в Якутске при минус сорока. Это когда птицы в полете замерзают.