– Не заговаривай мне зубы, – зевок.
– Иди спать, Ирви. Ты сам еле держишься.
– Это простая усталость. А ты выкачиваешь свой резерв в ноль! Закончится тем, что ты свалишься, как уже случилось в Вери́се, и мы застрянем в одном из этих мелких городишек, где никто не выведет тебя из энергетической комы!
– То есть ты волнуешься не за меня, а за срыв своей важной миссии?
– Тэ-эйт… – отчаянный стон. – Да что с тобой происходит? От тебя уже люди шарахаются! Злишься, грубишь, на Дирине сорвался, сейчас гадость ляпнул! Богини ради, мне ты можешь довериться?
Тишина. Долгая-долгая.
– Ложись спать, Ирви. Обещаю, из-за меня задержки не будет.
Фразу на гидарском, что вырвалась у Ирвина, я перевести не смогла. Она явно принадлежала к тем, которые ни один уважающий себя учитель языка не позволил бы произнести в присутствии девушки. Хлопок двери совпал с шумом закрывающейся рамы.
До этого я думала, что Ирвин не умеет сквернословить.
***
На следующий день мы с Дирином опять гуляли по городу, а ближе к вечеру он уговорил меня заглянуть в храм. Сначала я отнекивалась: слишком мрачным было смутное воспоминание о церемонии, что связала меня с покойным мужем. Потом я уступила: стало любопытно, чем храмы Гидара отличаются от кирейских. В прошлый раз я мало смотрела по сторонам, и в памяти застряли лишь затейливый узор плитки на полу и огромная ручища Ардена, что тащила меня вперёд.
Храм в Кагаре оказался больше и величественнее, нежели в Орлисе, и располагался не на окраине, а в самом центре города. Круглый, как все храмы Гидории, он выделялся многоступенчатыми арками и искусной резьбой по камню. Забавно, что на шпиле над ребристым куполом красовался всё тот же знак бесконечности, только без треугольника. Внутри царил полумрак, ряд узких частых окон находился высоко под потолком, отчего купол как бы парил над стенами. Посетителей было немного. Они заходили, целеустремлённо направлялись в центр, где шесть мраморных колонн поддерживали статую Богини, преклоняли колена, произносили краткую молитву и покидали храм, не забыв опустить пару монет в ящик для пожертвований. Примечательно, что в Гидаре Богиню изображали одетой в традиционный женский наряд – свободную блузу и так опостылевшую мне пышную юбку. В империи Богиня стыдливо прикрывалась кисеёй, в Нейссе носила платья, Катиз обрядил её в сарафан, а воинственные князья предгорий – в рубаху и шаровары. Богиня не возражала, по крайней мере, ничем не проявляла своё недовольство.
– Шесть колонн – это Доброта, Сострадание, Милосердие, Справедливость, Терпимость и Бескорыстие, – просветил меня Дирин.
Я улыбнулась.
– Добавь сюда Прощение, Ответственность и Искренность – и ты получишь девять столпов, на которые опирается Отрешённый в храмах Киреи.
– Серьёзно? – опешил Дирин. – А правда, что вы представляете бога в виде грозного бородатого старика?
– Мудрого почтенного старца, – поправила я. – Нахмуренные брови и поднятый вверх палец указывают на то, что любого человека, как бы он ни изворачивался при жизни, на Небесах ждут справедливый суд и возмездие.
– То бишь пришёл в храм – тебе сразу напоминают о грехах, – хмыкнул Дирин. – Наша Богиня приветливее, всем улыбается. Мэй, а может быть она, к примеру, дочкой Отрешённого? – Он покосился на юное лицо статуи и поспешно добавил: – Или внучкой?
Пока я в растерянности подбирала ответ, к служителю в алой мантии подошли парень с девушкой и протянули какие-то бумаги. Тот прочитал, кивнул и повёл пару между колонн, туда, где в большой позолоченной чаше на шести ножках поблёскивала вода.
– Смотри, свадебный обряд, – подтолкнул меня Дирин. – Видишь коврик перед чашей? Жених и невеста должны окунуть в чашу руку и встать на колени. Кто первый опустит руку в воду и коснётся коленями ковра, тот и будет хозяином в доме. Верная примета.
– Ерунда, – отмахнулась я.
Перед глазами мелькнуло довольное лицо Ардена, моя безвольная рука, почему-то мокрая, какие-то лишённые смысла слова служителя, моё еле слышное «да»… Словно страшный сон, который при пробуждении хочется поскорее забыть.
– А вот и не ерунда, – запротестовал Дирин. – Гляди, какая бойкая невеста. Спорим, сейчас она в два счёта жениха обскачет?
– Обскачет, и что?
– И будет им помыкать до конца дней.
От голоса Тэйта я подскочила на месте. Откуда он взялся?!
– Летт Тэйт, что вы здесь делаете? – изумился Дирин.
– Помолиться пришёл, – целитель дёрнул плечом. – Нельзя?
Он едва держался на ногах, но по-прежнему выглядел так, словно скорее сдохнет, чем признается в слабости и примет чью-либо помощь.
– Вы ж никогда… – Дирин оборвал сам себя и вздохнул. – Летт Тэйт, вам бы полежать.
Тёмные глаза угрожающе вспыхнули – куда там Отрешённому.
– Обойдусь без твоих советов.
Я старалась смотреть только на молодожёнов. Невеста и впрямь опередила жениха, и к чаше успела первая, и на коврик плюхнулась раньше будущего мужа.
– Так и дальше пойдёт, – фыркнул Тэйт. – Бедолага оглянуться не успеет, как начнёт спрашивать дозволения посидеть с друзьями или распить бутылочку вина.
– Что плохого в том, если прежде, чем что-то сделать, муж поинтересуется мнением жены? – не утерпела я.
– И каждый раз станет униженно просить разрешения поступить так, как ему хочется?
– Разумеется, привычнее, когда умоляет женщина, – кротким тоном я замаскировала иронию. – Супруг может пропадать сутками невесть где и с кем, пьянствовать неделями и вовсе не должен давать отчёт в своих действиях.
– Я сказал не «пьянствовать», а выпить пару бокалов! – взвился Тэйт.
– О да, – смиренно опустила ресницы. – Пару бокалов с одним приятелем, пару бокалов с другим, пару бокалов с третьим. Мужчины придумали десятки красивых оправданий для привычки возвращаться к супруге в невменяемом состоянии.
– Летт Тэйт вообще не пьёт, – неосторожно влез Дирин. – Он же целитель.
За последнее обстоятельство я поблагодарила Отрешённого, ибо будь Тэйт стихийником, от Дирина осталась бы сиротливая кучка из одежды и новеньких, только вчера купленных ботинок. Испепелять взглядом, к счастью, целитель не умел, хотя очень старался.
– В семье должно быть равенство, – зло отчеканил Тэйт. – Иначе к бесам такую семью.
Повернулся и пошёл к чаше – тонкая фигурка в неизменно белой рубашке, небрежно завязанный хвост сливался с тканью. Действительно собирается молиться?
– В храме можно употреблять слово «бесы»? – спросила я Дирина.
Тот поморщился.
– Пусть Богиня сама с ним разбирается. Летт Тэйт одарённый, избранник. Жаль, Богиня редко вмешивается в дела людей. Я бы не протестовал, если б она этого строптивца лишила дара на недельку, а ещё лучше – пригрозила отнять его совсем. Уже и не помню, когда летт Тэйт отдыхал в последний раз.
С Дирином я согласилась целиком и полностью, но обсуждать данную тему не хотела. Поискала взглядом молодожёнов и не нашла. Служитель уже благословлял младенца, которого держала на руках сияющая мать, жениха и невесты нигде не было видно.
– Обряд уже завершился? – уточнила недоверчиво.
– А чего тянуть? Богине достаточно доброй воли и согласия. Напутствие получили – всё, дальше сами. В Кирее не так?
– У нас свадьба – это часовая торжественная церемония. К ней долго готовятся, заранее приглашают родителей, родственников, друзей. Под свидетельством о бракосочетании обязательно расписываются свидетели, затем устраивают праздничный обед.
– Но суть-то та же? – выделил Дирин. – Главное – желание двух людей, которые решили связать свою жизнь. Они дают клятву перед Богиней – какие ещё нужны свидетели? Или Отрешённый не присматривает за теми, кто в него верит?
Снова вспомнила Орлис, поёжилась. Как Отрешённый допустил мой брак с Арденом?
– Похоже, нет. Наверное, мы ему надоели.
– Может, он устал, – примиряюще предположил Дирин. – Он же очень древний бог.
Краем глаза я следила за Тэйтом. Похоже, он всё же молился: стоял на коленях возле чаши, упираясь в позолоченный край упрямым лбом. Служитель дождался, пока целитель поднимется, и благоговейно поклонился. Тэйт вдруг нахмурился, что-то произнёс. Слов с такого расстояния я не слышала. Целитель положил ладонь на лоб своего собеседника, словно они поменялись ролями и избранник Богини благословлял служителя. Простое прикосновение, но после этого Тэйт покачнулся, схватился за чашу, чтобы не упасть, и всё равно сполз обратно на коврик.
– Бездна! – в сердцах выругался Дирин. – Мало ему! Мэй, прости, я должен помочь.
Он направился к целителю. Видимо, Тэйт находился в худшем состоянии, нежели вчера, потому что даже не сопротивлялся. Не мудрствуя, Дирин сграбастал Тэйта в охапку и вынес из храма на руках. Я шла рядом и косилась на бледные до синевы губы и закрытые глаза целителя.
Мерзкий характер и невероятная самоотверженность – как всё это в нём уживается?
***
В Кагаре мы провели пять дней. За это время я окончательно сдружилась с Дирином, осилила половину мемуаров летта Ровера и перестала внутренне дёргаться всякий раз, когда ловила пристальный взгляд Тэйта. Последнее далось мне труднее, чем пробираться сквозь витиеватый и напыщенный слог выдающегося дипломата. Но сегодня, забираясь в везиль, чтобы покинуть Кагар, я бестрепетно выдержала усмешку целителя и поздравила себя с победой.
– Гроза будет, – Дирин задрал голову вверх.
Плотные тёмные тучи надвигались с юга и цеплялись за коньки острых крыш, ветер стих, в воздухе сгущалось напряжение.
– Будет, – согласился Ирвин.
– Не сахарные, не растаем, – фыркнул Тэйт.
– Только бы молния не угодила, – Дирин осенил себя знаком Богини и полез на место водителя.
Ирвин сел рядом со мной.
– Не боитесь ехать в грозу, Мэй?
– Надеюсь, что у вас установлен громоотвод.
Тэйт устроился напротив, скрестил руки на груди. В моём присутствии он или показательно молчал, или отпускал едкие замечания. Хорошо, что виделись мы лишь вечерами за ужином и во время наших уроков с Ирвином. Словно нарочно именно тогда у Тэйта находились срочные вопросы, требующие немедленного ответа.