Чтобы понимать, нужно любить самой, мне это чувство было пока не знакомо. Не считать же любовью все мои многочисленные детские увлечения, которые проходили спустя месяц. Илоне я это говорить не стала.
– У вас замечательная семья, заботливые братья. Не поверю в то, что они выдают вас замуж против вашего желания.
– О нет! – она опять засмеялась, но смех прозвучал невесело. – Конечно же, я добровольно согласилась стать женой Файриана. Мне всё равно, чьей женой быть, я больше никого любить не хочу. Так намного проще жить. Папа с мамой тоже поженились без любви, зато они не ссорятся. А ваши родители любили друг друга?
– Очень. Они скучали, когда расставались на неделю. Хотя это был не их выбор, мама постоянно шутила, что её помолвили ещё в колыбели. Торговый партнёр моего деда мечтал породниться, и, как только его дочке исполнилось восемнадцать, сыграли свадьбу между ней и отцом. Видите, летта Илона, и в договорных браках возможно счастье.
– Признайтесь, вы это рассказываете, чтобы меня утешить?
– Нет.
С языка чуть не сорвалось: «Я утешаю себя».
Ирвин великодушен, талантлив, красив, лучший муж из всех возможных. Он мне нравится, очень-очень нравится. Стать его женой – мечта любой девушки, не то что нищей бездомной сироты. И больше не придётся ни о чём беспокоиться, потому что рядом будет Ирвин, внимательный, ласковый, нежный. Надо лишь согласиться. Отрешённый, мне и говорить уже ничего не нужно – просто принять ситуацию, как она есть.
Просто принять…
***
Боль в затылке стала первым моим осознанным чувством. Равнодушно подумала: в Чертогах нет боли, значит, я не умерла. Вторым появилось ощущение тепла. Это было странно. Попробовала пошевелиться. Тело затекло, но слушалось. С трудом села и осмотрелась. Длинное помещение напоминало лекарскую: пустые крашеные стены, лампы на потолке, закрытые ставнями окна без занавесок и два ряда железных кроватей. Большинство из них занимали неподвижные девушки в неестественно ровных позах с вытянутыми ногами и сложенными на груди руками. Как и я, они были раздеты до нижнего белья. Ни подушек, ни покрывал, ни простыней, одни голые полосатые матрасы. Без особой надежды я поискала свою одежду – разумеется, безрезультатно. Удивительно, что мне оставили цепочку с подвеской – чудо Отрешённого, не иначе. Когда я поднялась, жёсткое ковровое покрытие на полу неприятно кольнуло ступни. В спёртом воздухе стоял удушливый запах каких-то лекарств, не трав, а именно химических препаратов.
На соседней кровати лежала совсем юная блондинка, пшеничные кудряшки закрывали лицо. Я потрясла её за плечо – она даже не шевельнулась. Если бы не тёплая кожа, можно было бы подумать, что девушка мертва. Остальные тоже не подавали признаков жизни. Проверять всех я не стала, очевидно, они находились под воздействием сильных снотворных. Меня усыпить не смогли из-за врождённой невосприимчивости, это показалось мне вторым проявлением божественного милосердия.
Впоследствии я часто вспоминала этот момент и благодарила Отрешённого. За то, что не медлила, действовала по какому-то наитию. Что не поддалась слабости, заставила себя не думать о боли, от которой раскалывалась голова. За невероятное стечение обстоятельств или моё удивительное везение. Погружённых в глубокий сон девушек никто не сторожил. В конце помещения находились две незапертые двери, первая из них вела в коридор, вторая – в полутёмное помещение, то ли кладовую, то ли подсобку. Над вёдрами и швабрами на крючке висел синий халат уборщика – я не побрезговала его надеть. Смешно, но сразу стало спокойнее, словно линялая ткань сделала меня невидимкой. В кармане обнаружились чехлы для обуви – натянула и их. Выскользнула в коридор, прислушалась. За одной из дверей разговаривали на рыкающем языке Огории.
– Иди забери свеженьких, – приказал властный голос. – Не калечить! За каждый синяк на девочке получишь взыскание.
– Слушаюсь, – пискнул второй. – Шмотьё их куда?
– А то ты не знаешь! – рыкнул первый. – В мешки и в топку. Выполняй!
Я бросилась обратно в кладовую. Отчаянно обвела взглядом помещение. Кучке ветоши для мытья полов обрадовалась, как подарку Небес, спрятала косу под халат, замотала голову первой попавшейся тряпкой, собрала с полки пыль и размазала по лицу. В коридоре темно, может, ко мне не станут приглядываться. Кто обращает внимание на уборщиц? Схватила ведро и швабру, быстро набрала воду из крана. В коридоре начала сосредоточенно тереть шваброй пол, старательно пригибаясь пониже. Из двери вышел огориец в чёрно-жёлтой форме, я следила за ним из-под свешивающихся концов грязной тряпки. Пятая дверь налево. Страх подстёгивал, наполнял злостью. Огориец отсутствовал долго, к этому времени я «домыла» пол до той самой комнаты. Распахнувшаяся дверь глухо стукнула по ведру, имперец вывез в коридор каталку, с которой безжизненно свисала тонкая девичья рука. Меня обругали неприличным словом, я же шмыгнула в оставленную открытой дверь. Три огорийца споро раздевали неподвижных девушек, которые лежали на составленных друг с другом столах. Одежду кидали в угол, где уже высилась внушительная гора. Рослый огориец оглянулся на меня, дыхание перехватило от ужаса.
– Эй ты, поломойка! – гаркнул здоровяк на кирейском. – Собери тряпки и вынеси!
Так страшно мне не было ни разу в жизни. Сейчас он заметит отсутствие обуви, и…
– Что замерло, чучело?! – сильная рука схватила меня за плечо. – На! – мне сунули огромный мешок из грубой ткани и подтолкнули к углу с одеждой.
Одежды оказалось много. Глаз выхватывал нужные вещи. Пальто, тёплые лосины, ботинки… Я постаралась положить их сверху.
– Печь там! – огориец ткнул в сторону двери на другом конце комнаты. – Да брось ты своё ведро, заполошная!
Мешок я перекинула через плечо и под громоподобный хохот имперцев всё же прихватила швабру и ведро. Печь для мусора оказалась огромной, в ней уже горела одежда. Одевалась быстро, стараясь не думать о судьбе предыдущих владелиц вещей. Оставшееся забросила в топку, туда же отправились ведро, из которого я чуть не забыла вылить воду, швабра, халат и тряпка. На голову я намотала чей-то шарф со смешным вышитым зайчиком и прикрыла капюшоном пальто. Из мусоросжигателя должен быть выход наружу. Эта дверь тоже была не заперта и вывела меня в пустой ночной двор. За высоким глухим забором суетились люди, слышалась огорийская речь, ругань, рокот двигателей. Тёмные дома молчали, фонари освещали безлюдные улицы. Осторожно двинулась, прижимаясь к стенам, запретив себе думать о том, что мне некуда идти, у меня раскалывается голова, я устала, давно не ела и страшно хочу пить. Пусть я умру от истощения, это лучше, чем стать рабыней в Огории и ублажать своего господина. Время от времени я нащупывала подвеску на груди. Отрешённый помог мне сбежать, он меня не бросит…
***
– Мэйлин!
Я очнулась и поймала обеспокоенный взгляд Илоны.
– Вы словно заснули с открытыми глазами.
– Простите. Это воспоминания о прошлом.
Слава Отрешённому, она не спросила, о чём именно я воспоминала.
– Ненавижу долгие переезды, – поморщилась Илона. – Нечем себя занять. Тоска. Пока добиралась в Рисар, локти искусала со скуки.
– Чтение вас не увлекает?
– Прежде мне нравились романы о любви, теперь я их терпеть не могу. А прочие книги навевают зевоту.
– Это ваш первый визит в Нейсс? – я сочла за лучшее переменить тему.
– Отец брал меня с собой, когда мы ездили за Тэйтом, – Илона посветлела. – Мне тогда было восемь лет. Я ничего не запомнила, кроме бесконечных дождей и гостевого дома, где мы жили. И ещё плюшевого зайца, из-за которого мы постоянно дрались. Вы знаете, что Тэйт – приёмный ребёнок?
– Да, Ирвин сказал.
– Мама Тэйта была дочерью посла Нейсса в Рексоре. Так случилось, что друг отца увлёкся ею, женился и уехал с ней в Скелосс. Потом отец случайно узнал, что они оба погибли и остался сын, полукровка. Посол к тому моменту скончался, родня со стороны матери прибрала к рукам наследство, а ребёнка отдали в приют. Отец страшно рассердился, помчался в Нейсс, оформил у родственников отказ от прав и забрал Тэйта с собой. В Гидаре он его усыновил и дал свою фамилию. Тогда никто не подозревал, что Тэйт – одарённый. Его родной отец не имел дара.
– Так бывает? – удивилась я.
– Служители говорят, это особая милость Богини, когда дар не наследственный, а обретённый. Тэйт ещё и целителем оказался. Мы в дороге подрались, я упала, напоролась на что-то острое и ногу разрезала. Тэйт ладошку положил и приказал строго: «Не реви!» Рана на глазах и затянулась. У отца такое лицо стало, словно он сейчас в обморок грохнется. Он Тэйта на руки схватил и как начал целовать! Смешно… Столько лет прошло, а словно вчера было.
– Значит, у летта Тэйта есть родственники в Нейссе?
– К бесам таких родственников! – скривилась Илона. – Когда они пронюхали, что у Тэйта открылся дар, заявились в Рексор и посмели потребовать его обратно. Отец их дальше порога не пустил, напомнил про приют и документы официальные показал. Мол, Тэйт – мой сын, убирайтесь прочь!
– Ваш отец – великодушный человек. Теперь я понимаю, в кого Ирвин.
– Тэйт тоже замечательный, – Илона рвано вздохнула. – Но иногда он бывает очень жестоким.
Мне ли не знать!
– Он наотрез отказался переехать со мной в Нейсс, как я ни умоляла.
– Насколько я в курсе, ему не позволил бы Совет управителей. Одарённые – сила Гидара, – осторожно заметила я.
– Глупости! – вспыхнула Илона. – Это касается только стихийников, не целителей.
– Ирвин вчера при мне утверждал обратное. Напоминал брату, что тот не имеет права заниматься массовыми исцелениями на территории Нейсса.
– Целители не подчиняются никому, кроме своего Кодекса! – не сдавалась Илона. – Если бы Тэйт захотел, он поехал бы со мной. Но он не захотел.
Я покосилась на неё: она выглядела слишком раздосадованной. Слишком… для сестры. Мне тоже был дорог Лайд, но я никогда не стала бы настаивать, чтобы он переселился в дом к моему будущему мужу.