– Скорее всего, этот Грегиан продался Огории, – Тэйт первым шагнул в подъёмник.
– Почему ты так решил? – нахмурился Ирвин.
– Сам посуди. Всё очень грамотно спланировано. Часть охраны подкупили, Исске подлили снотворное, тебя и Файриана задержали допоздна, чтобы ни жених, ни брат не заглянули к невесте. Если бы не Мэй, тревогу подняли бы лишь утром.
Мы вышли в коридор, Ирвин поискал взглядом притаившихся нейссцев в сером.
– Файриан в ярости. Из семи человек охраны на этаже трое пропали, двое заколоты, один без сознания, и ещё один крепко спит. Гвардейцы на других этажах ничего не видели и не слышали, так тихо всё это провернули. Летту Летиáну еле разбудили, но без толку: последнее, что она помнит, – как пила с Илоной чай. На подземной стоянке без досмотра пропустили везиль, принадлежащий пропавшему гвардейцу. Наверное, ты прав. Только очень высокопоставленный человек вроде Грегиана мог подобное прикрыть.
Ирвин завладел моей рукой, начал с жаром целовать.
– Счастье моё, жизнь моя, Мэй, я никогда бы себе не простил, если бы с тобой что-нибудь случилось по моей вине.
Тэйт подался вперёд.
– Ирви, мне нужно с тобой поговорить. Не посреди коридора.
– Сейчас я провожу Мэй и зайду к тебе.
– Нет, – перебила я. – Ирвин, это касается нас троих.
Ускорила шаг, распахнула дверь в свою комнату и вошла первой. Ничего не изменилось. Море, дождь и капли на стёклах.
– Не пугайте меня, – жалобно улыбнулся Ирвин. – Я и так весь дрожу с тех пор, как обнаружил этот ужас в покоях Илоны! А после – ваше исчезновение и платок в крови у тебя в комнате, Тэйт. Когда я вижу вас живых, понимаю, что мне больше нечего бояться, только вы так смотрите… Словно кошмар не закончился.
– Мэй согласилась стать моей женой, – произнёс Тэйт.
– Что?.. – губы Ирвина ещё улыбались, но в глазах возникло смятение. – Это ведь шутка?
– Это правда, – сказала я и заставила себя не опускать голову.
– Неудачная шутка, – повторил Ирвин. – Не верю. Тэйт, в Орлисе ты упрашивал меня расстаться с Мэй. Называл её неподходящей. Ты месяц не хотел о ней слышать, кривился при одном упоминании! А теперь ты заявляешь, что увёл у меня невесту?! – он сорвался на крик.
– Ты влюбился в девушку, которую я принёс в дом. И ни разу, бесы тебя раздери, не спросил, почему я это сделал! – Тэйт тоже повысил голос. – Ирви, в Орлисе я уговаривал не тебя, а себя! Я готов был отказаться от Мэй ради твоего счастья! Отталкивать её, бороться с собой, даже сдохнуть! Но только не тогда, когда мне ответили взаимностью!
Ирвин рванулся, навис над Тэйтом, ноздри его носа раздувались, руки вцепились в ворот рубашки и потянули вверх.
– Бездна, Тэйт! Ты мог бы сказать! Ты мог просто сказать!
– И что? Ты уступил бы?
Взгляд прозрачных глаз Ирвина встретился с моим. В этом взгляде билась боль – неподдельная, мучительная, режущая.
– Нет. Я люблю Мэй всем своим сердцем.
Мне хотелось закричать: «Прости!», но что изменили бы слова?
– А я пытался отступиться, Ирви.
Ирвин отпустил ворот, отступил на шаг и продолжил смотреть – на меня, на брата. Тихий стук в дверь заставил вздрогнуть. В проёме показался нейссец в тёмно-сером костюме и поклонился Тэйту.
– Летт Гирел, вас ожидает Его Величество.
Тэйт повиновался, на пороге задержался и оглянулся. В его глазах не было сожаления или страха: он беспокоился лишь за то, что бросает меня одну в трудной ситуации. Нейссец выразительно кашлянул, поторапливая, и дверь за Тэйтом закрылась.
Ирвин не отводил взгляд от моего лица. Я никогда не видела его в таком состоянии: всегда уравновешенный, рассудительный, сейчас он кусал губы, еле сдерживая чувства. Не получалось.
– Мэй, – тихий стон. – Мэй… Как же так… Что ж теперь…
Слова ударили болью узнавания. Вспомнился Орлис и рыдающая катизска.
– Ирвин, прости меня. Я просила не торопиться с помолвкой.
– Тебе не за что просить прощения, – его губы дрожали. – Ты не виновата.
Он часто заморгал. Слёзы всё равно поползли. Огромное, распирающее чувство жалости заставило сделать шаг навстречу – и тут же отступить обратно. Нельзя давать надежду. Жалость – это не любовь.
– Виновата. Мне были приятны твои ухаживания, я восхищаюсь тобой как человеком. Ты красивый, образованный, талантливый, добрый, великодушный. Из тебя получится выдающийся дипломат и блестящий политик, я буду гордиться тем, что знакома с тобой.
– Но выбрала ты не меня, – выдохнул он вместе со слезами. – Почему? Почему не я, Мэй? Почему Тэйт, который только и делал, что грубил и насмехался?
У меня не было ответа.
– Я не знаю. Наверное, у наших богов извращённое чувство юмора.
Ирвин упал на колени – не опустился, а именно рухнул, – прижался к моей опущенной руке пылающей щекой.
– Мэй, подумай. Я не хочу говорить о том, что богат – это низко. Скажу лишь, что для тебя я готов на всё. Сделаю твою жизнь беззаботной и счастливой. Увезу, куда захочешь, стану, кем пожелаешь.
Я ждала фразы: «Тэйт тебе этого не даст», но благородство Ирвина никуда не делось. Он не позволил себе подчеркнуть разницу между своим состоянием и бедностью Тэйта, не сделал попытки обнять или поцеловать, беззвучно плакал у моих ног.
– Пожалуйста, Ирвин. Не надо. Я не стою твоих слёз.
Он поднял голову и заглянул в мои глаза.
– Ты его любишь?
– Да.
Ответ заставил его встать и вытереть слёзы – грубо, рукавом, забыв про платок в кармане.
– Тэйт мне самый близкий человек, Мэй. Он мой младший брат… и это не изменится. Только попроси его не подходить ко мне какое-то время. Боюсь, я сделаю что-нибудь, о чём потом пожалею.
Даже в таком взвинченном состоянии Ирвин не хлопнул дверью. Хотелось догнать его, самой броситься в ноги и умолять о прощении, но я не шевельнулась.
Любовь – жестокое чувство.
***
Снег залепил окно – мокрый, рыхлый. Я отвела взгляд. В Кирее в это время зеленели поля, распускались тюльпаны, зацветали сады. Больше всего меня угнетала бесконечная зима, не хватало тепла, ясного неба и солнца, не скрытого тучами.
Тяжёлые шаги Ардена не вызвали прежней дрожи. В какой-то момент его посещения перестали волновать. Я просто закрывала глаза и терпеливо переносила ласки. Мысли уносились далеко-далеко от неприятных прикосновений, механических движений и сопения мужа над моим телом.
– Ме-ей, крошка, как я соску-учился!
Уже от порога пахнуло вином. Арден опять был пьян. Полез со слюнявыми поцелуями, затем облапал живот.
– Сыночек мой, кровиночка… Скучал по папе?
Я безучастно начала раздеваться. Быстрее получит своё – быстрее уйдёт. Муж перехватил мои руки, обнял со спины, начал мусолить шею. Раньше я с отвращением отталкивала его, потом прекратила. Чтобы сопротивляться, нужно хоть что-то чувствовать, а с некоторых пор все мои чувства были с приставкой «без». Безысходность, безнадёжность, безразличие.
– Мей, а я тебе подарочек принёс! Смотри, какая красивая штучка! В цвет твоих глазок.
Кулон действительно был неплох – камень в оправе переливался от тёмно-синего к ярко-голубому и зелёному, редкая разновидность лабрадорита. Подношения Ардена заполнили всю шкатулку, которую он вручил мне в день обряда в храме. Я ни разу не примерила ни одно из них, даже не притрагивалась.
– Дай я сам надену на твою чудесную шейку. Богиня моя, красавица, Мей…
Арден вполне мог бы обхватить мою шею пальцами одной руки. Раньше я часто представляла, что произойдёт, если он даст волю своему гневу. Защитила бы меня беременность? Не уверена. В порыве ярости гидарцы становились неуправляемыми, я видела, как озверело, до полусмерти дрались мужчины в Орлисе.
Огромная ручища зацепилась за цепочку с подвеской с символом Отрешённого. Я перерыла всю палатку, но нашла подарок мамы. Соединила разорванные звенья зубами и носила, не снимая. Арден морщился, когда глядел на символ чужой веры, но ничего не говорил. Вплоть до сегодняшнего дня. Муж резко дёрнул, кожу царапнуло. В сжатом кулаке хрустнул металл.
– Отдай, – с нажимом произнесла я.
– Не-а, – пьяно ухмыльнулся Арден. – Попроси по-хорошему, крошка.
Вспыхнувшая на миг злость угасла. Я продолжила раздеваться. Муж в страсти не соизмерял силу, рваное бельё занимало отдельную полку в шкафу.
– Мей, – выдохнул он над ухом. – Мей… Ты не представляешь, кем ты стала для меня! Ну что мне для тебя сделать? Чем порадовать? Скажи, всё куплю! Родишь – в Ридо́н отвезу, там магазины не чета нашим. Только не молчи, прошу, хоть словечко мне скажи, улыбнись ласково.
Сжала зубы, развернулась, встала в позу, осторожно придерживая живот. С языка рвалось: «бери и убирайся!». Вместо оглаживающих липких ладоней я услышала судорожный всхлип.
– Колдунья… Бесы мне тебя подкинули. Знал бы – никогда б не тронул! Душу всю вытянула, сна лишила, моя и не моя. Отдаёшься – и всё равно чужая! Ребёнка моего под сердцем носишь, а в глаза не смотришь. Как мне всё исправить, Мей, как?! Пожалей ты меня, хочешь, на колени встану, в ногах буду валяться, лишь бы прощение вымолить!
– Верни мне мою жизнь, – сказала тихо, не оборачиваясь. – Хотя бы с того места, где ты её растоптал. Сделай так, чтобы никогда не было – ни насилия, ни этого ребёнка. Тогда я тебя прощу.
Муж замер. А потом завыл – глухо, сдавленно. Я не шевелилась. Тяжёлые шаги по направлению к двери, кожу обдало холодом – Арден ушёл. Будет он напиваться дома или отправится в кабак, не имело значения. Сегодня он меня не тронет, а понятие «завтра» для меня давно перестало существовать.
***
Слова Тэйта о том, что нам придётся уехать, я запомнила. Собрала свои вещи, порадовалась, что вымокшая вчера под дождём блузка высохла. С грустью провела рукой по шикарному платью: о том, чтобы забрать его с собой, не могло быть и речи. Усмехнулась, подумав о жалованье за уроки нейсского языка. Последнее, о чём я заговорю с Ирвином, так это о денежных вопросах. А вот попросить обратно документы придётся.