– Не будем тянуть кота за яйца. – Я даже и не думал подавать руку прокурору, сразу кивнул в сторону лестницы. Лекционный зал у нас располагался на втором этаже, и конференция еще не закончилась. – Пройдем?
– Кота? Остро… Может быть, тут можно уладить наш вопрос? – промямлил Хрунов, растерянно моргая.
– Ну уж нет! Арестовывали при сотрудниках, извольте извиняться при них же!
Мы поднялись на второй этаж, зашли в зал. Моровский уже отпустил телефонисток, остались только люди в белых халатах. На трибуне стояла раскрасневшаяся Вика, которая что-то объясняла почтенному собранию про беспорядок в укладках и наркотиках. О да, больная тема. Отношение к морфию тут поверхностное, я себе поставил галочку в памяти при возможности поговорить с кем-то из корифеев, что пора заканчивать свободный оборот лекарств на основе кокаина и морфина в аптеках. Это вполне можно «продать» властям, подкрепившись разными заключениями.
– Виктория Августовна! – Я слегка поклонился. – Извините, что прерываю. Пожалуйста, уступите трибуну господину Хрунову. Ненадолго, буквально на минутку.
Талль удивленно посмотрела на прокурора. Еще больше покраснела. А тот совсем пал духом, смотрит в пол. На секунду даже неудобно стало за эту экзекуцию. Впрочем, Емельян Федорович справился. Поднялся на трибуну, что-то промямлил про досадные недоразумения, извинился. Последнее у него вышло совсем тихо, без души.
– Вот, господа. – Я встал рядом с Хруновым, решив воспользоваться оказией для небольшого внушения. – Все это нам полезное напоминание об ответственности за нашу работу. Власть бдит и дальше будет смотреть за нами еще строже. Не дай бог оступиться, что-то не так сделать. Прокурор тут как тут. В компании судебных следователей, ревизоров и прочей правоохранительной братии.
– Евгений Александрович! – Вика сострадательно смотрела на топчущегося у трибуны Хрунова. – Зачем же так строго?
Вот сказал бы девушке пару ласковых о том, как в будущем у медиков разные проверяющие будут пить кровь литрами, да не могу. Но кое-что заложить в головы все-таки есть шанс. Врачи – это особая каста в обществе. С которой много чего спрашивается, но и дается тоже немало. Например, некоторый иммунитет перед правоохранительной системой. Поди осуди хирурга, который ошибся на операции и убил пациента! Ни один другой хирург не даст показаний на суде. Я поймал себя на мысли, что заранее придумываю оправдания в случае возможной неудачи при операции на боталловом протоке. Ведь убей я ребенка, тот же Хрунов мигом вцепится в меня.
– Вы правы, Виктория Августовна. – Спорить с девушкой я смысла не видел. – Давайте отпустим Емельяна Федоровича и продолжим наше совещание.
Облегченный вздох прокурора услышали почти все собравшиеся в зале.
Вода в Москве начала спадать. Перед самой Пасхой мальчишка-курьер принес записку от Бестужевой. Приглашает зайти. Есть повод. Эпопея со зловещими инъекциями закончилась, Антонина Григорьевна списалась с киевскими светилами и теперь ждала очереди на операцию, но по своей суетливой сущности все искала чего-то еще лучшего. А у меня к ней тоже разговор есть, но я сам не навязывался – эта дама должна считать, что инициатива исходит от нее.
Встретила меня та же служанка. А чего ждать нового? К такой хозяйке прислугу еще поискать надо, рисковать своим здоровьем каждый день многократно не все желают, даже за деньги. Ну ничего, получит Бестужева новый нос, жизнь наладится.
А сама Антонина Григорьевна была полна энтузиазма. Наконец-то поверила в светлое будущее и перспективы нормальной жизни, потому что удивить сейчас кого-то дефектами внешности очень трудно. Даже в среде аристократов. Оспа, системная красная волчанка, гнойные осложнения и прочие напасти уродуют население не хуже сифилиса. Писаной красавицей моей пациентке не стать, но при желании даже замуж выйти сможет. Особенно при ее капиталах.
Ну и разговор завела из серии «спасибо мне, что есть я у тебя». Я дождался конца словоизлияния (а если его не поддерживать, то фонтан быстро иссякает).
– У меня есть предложение, Антонина Григорьевна, – осторожно приступил я к своей части беседы.
– Слушаю вас, Евгений Александрович.
– Вы же понимаете, что ваш случай имеет огромное значение для науки. Не только отечественной, но и мировой. – С этой дамой лести много не бывает.
– Да что я, – легкомысленно отмахнулась Бестужева. – Если бы не вы…
– Предлагаю вам сфотографироваться. У вас будут фотокарточки до и после выздоровления. А мы сможем их использовать, конечно же, на условиях полной анонимности, для демонстрации метода.
Я уже прицеливался на научную статью в «Ланцете». А чего стесняться? Это открытие уровня лечения чумы и оспы.
– В фотоателье? С этим? – Вдова коснулась вуали. – Ни за что!
– Никуда не надо идти и показывать нынешнее состояние вашего лица, – начал успокаивать ее я. – Моя помощница Виктория Августовна, да вы видели ее у меня на приеме, – и я дождался утвердительного кивка, – приедет к вам с портативной камерой… Тайна гарантирована… При демонстрации мы не только скроем ваше имя, но и закрасим глаза, чтобы никто даже подумать не мог!
– Только ради вас! – с пафосом воскликнула Бестужева.
Вика увлеклась фотографией внезапно, после наблюдений за работой специалиста в этом в буквальном смысле слова нелегком деле. Фотограф таскал за собой тяжелую камеру, штатив, упаковку с пластинами, еще какое-то добро, включая магниевую вспышку. Впору нанимать специального мальчика, как у игроков в гольф. Но оказалось, что есть и более портативные решения. Для этого времени, конечно же.
Зараза подействовала моментально. Вика ездила по магазинам фототоваров, посещала всяких самоделкиных, которые на волне фотолюбительства начали изготавливать аппараты собственной конструкции. На меня, соответственно, хлынул вал информации о пластинах, объективах, штативах, фокусировке на точке съемки и прочий мусор, который меня волновал крайне мало, а потому воспринимался исключительно как звуковой шум. Но временами я кивал, говорил «угу» и в паузы между рассказами вставлял «ничего себе!». Не промахнулся ни разу. Такой опыт пропить невозможно.
Дальше – больше. Виктория Августовна записалась на занятия фотографов. А когда я спросил, не будет ли это в ущерб ее курсам при обществе естествоиспытателей, она только отмахнулась:
– Климент Аркадьевич разрешил. Он сам очень увлекается фотографией и поддержал мое жела…
– Тимирязев, что ли? – Такие имя с отчеством могут быть только у одного человека.
– А вы знакомы? Да, он у нас ботанику ведет.
Вот это да! Мастодонтов от науки в моем окружении все прибывает и прибывает. А я думал, что курсы эти – шарашкина контора какая-то. А тут сразу такая глыбища!
– Нет, слышал только, не представлен, – ответил я. – А еще кто у вас ведет?
– Ну много… По зоологии – Александр Андреевич Тихомиров. Физиологию – Мороховец Лев Захарович читает. По химии – Сперанский. Преображенский еще…
– Филипп Филиппович? – улыбнулся я.
– Нет, Петр Васильевич. Это по математике.
Кончилось все приобретением фотографического аппарата фирмы «Кодак» с пленкой на сорок восемь кадров. Тридцать семь рублей за «мыльницу»! Натуральный грабеж! А пленка по три рубля? А проявка и печать? Первые дни мы переживали настоящее стихийное бедствие. Только и слышал «Внимание, снимаю!», пока кадры не закончились. Ужас, к тому же пипец какой дорогостоящий.
Вернувшись от Бестужевой, начал разбирать почту. Первичный фильтр в лице Моровского вроде отсекал большинство спама в виде рекламных листовок с обещанием вечной молодости, красивой груди, мужского здоровья, а также избавления от всех возможных болезней – и все с помощью волшебных пилюль. Но ко мне на стол все равно попадало немало. Вот официальное, предписывается прибыть завтра к трем пополудни на совещание в Историческом музее по поводу холеры. Там, правда, сейчас Московская городская дума, но место не изменилось.
Так, приглашения прочитать лекцию в Казанском университете… в Харьковском… Одесском… Спасибо, коллеги, но нет. Пока никак. Уж лучше вы к нам. Чиркнул резолюцию «пригласить к нам».
Надо срочно заводить секретаря, без него уже никак. Я встал, выглянул из кабинета и крикнул в неизвестность:
– Чирикова ко мне пригласите!
Сейчас кто-нибудь сбегает, позовет.
А здесь у нас что? От Романовского! Что же пишет Дмитрий Леонидович?
«Дорогой Евгений Александрович!
Помня наш разговор, я по возвращении в Санкт-Петербург немедленно начал опыты по определению содержимого посева из твердого шанкра. После некоторого количества попыток мы получили при посеве на кровяном агаре в анаэробной среде культуру, которая не окрашивалась методом Грама, но зато мой метод окрашивания дал результат! Спирохета имеет от восьми до двенадцати витков. Конечно же, я буду неоднократно проверять результат, но и сейчас почти уверен, что это и есть возбудитель сифилиса!»
Ура! Шампанского сюда, шампанского!
Глава 7
Все нормальные люди на Пасху чем занимаются? Правильно, разговляются, ходят христосоваться к соседям и родным. А что делает приват-доцент Баталов? Водку пьет? Яйцами стукается? Нет, он сидит на бессмысленных заседаниях медицинского комитета городской думы, куда согнали всех самых значимых врачей Первопрестольной, чинов из МВД, отвечающих за медицину, и прочую околоврачебную публику. Говорильни очень много, и все больше бессмысленной. Ну да, наводнение нарушило водоснабжение Москвы, размыло скотомогильники, выгребные ямы, коих еще полно по частным дворам. Зафиксирован первый случай холеры у хитровской семьи: отец, мать, мальчик двух лет. Их срочно доставили в барачную больницу. Ребенок уже успел умереть.
Напуганное МВД в лице уже знакомого мне взяточника Назаренко настаивало на срочном повальном обыске во всех хитровских ночлежках, для чего, собственно, и нужна мобилизация московских врачей. Сеченов и прочие наши мастодонты резонно отвечали, что одна семья – это еще не эпидемия, а надо заняться в первую очередь очисткой воды, починить водопроводные фильтры, а если надо – поставить новые. Ну и с нечистотами что-то делать. Короче, всячески отпихивались от чести шляться по Хитровке и выискивать холерных. Максимум на что было готово медицинское начальство – расконсервация холерных корпусов больниц. Да и то