– Не полыхнет здание-то? – хохотнул я. – Или мне лучше страховку купить?
Шутка не зашла.
– Евгений Александрович! Я на Библии поклянусь! Жизнью вам обязан! – Жиган вскочил на ноги, заговорил без нарочитой простоты.
Здоровяк рухнул в ноги.
– Что ты, что ты… – Я попытался поднять с колен Жигана, но какое там… Сто с лишним кило.
– Нельзя тебе пока так рану утруждать! – Я все-таки смог поместить здоровяка на койку. – Это же сердце! Понимать надо. Разойдутся швы, и закопаем мы тебя.
– Так меня уже закапывали. Пугали так одни залетные. На Хитровке меня все знают, с почтением. А эти набросились в кабаке стаей и…
– Тормози! – поднял я руки. – Знать не хочу про такие приключения. Мы с полицией сотрудничаем. Уясни это себе. Дворник околоточному все сообщает, и с приставом у нас полное понимание!
Кое обошлось мне в пять рублей подарка на Пасху.
Я задумался.
– Темных дел на тебе нынче нет? Не в розыске ли ты?
– Богом клянусь, нет! – Жиган перекрестился.
– Давай свою настоящую фамилию, имя, возраст. Узнаю у знакомых, если все чисто, вернемся к этому разговору.
Я записал данные хитровца, опять задумался. Своя охрана клинике нужна. И заниматься этим вопросом так или иначе мне придется.
На Вознесение Господне в клинику приехал Бобров. Расстроил меня тем, что операции на боталловом протоке не будет: передали записку от Филатова, ребенок умер.
– Как же так? – расстроился я, разливая чай в чашки.
– Эх, Евгений Александрович! – вздохнул хирург – Помните, как говорил Победоносцев? «Да знаете ли вы, что такое Россия? Ледяная пустыня без конца-края, а по ней ходит лихой человек».
Ничего такого я не помнил, но насчет ледяной пустыни и лихого человека засомневался. Культуры и образования в обществе и правда мало, но наивно думать, что крестьяне – суть нынешней России – это какие-то отсталые варвары в пустошах. Нет, достаточно разок скататься в Кижи. Умел русский народ, рукаст. Есть в нем и духовное начало, и память о предках.
– Родители не дали согласия? – сообразил я.
– Не дали. Сначала умоляли помочь, а потом как подменили… Говорят: мол, идите, упражняйтесь сначала на кошках, а потом уже на живых людях. Бог дал – Бог взял.
Бобров попил чаю, сходил вместе со мной к Жигану. Посмотрел фотографии, лично открыл рану, все изучил.
– А вы говорите, Бог дал – Бог взял. Не-ет! – засмеялся я. – Как там говорил Мичурин? «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее – наша задача».
– Это какой Мичурин? Ботаник? Эти могут, – покачал головой Бобров. – Но эта операция… Что-то феноменальное. Записываю вас на июнь на съезд хирургов в университете! Даже не отговаривайтесь! Еще раз про методы реанимации повторите, а также извольте доложить нам про операцию на миокарде.
Деваться было некуда, согласился.
Бобров уехал, а мне принесли свежие газеты. Я погрузился в изучение новостей. Сначала медицинских.
«ВАРШАВА. Здѣсь появилась новая болѣзнь; медики называютъ ея stomacace. Донынѣ было констатировано три случая этой болѣзни, первыми симптомами которой бываютъ: ознобъ, боль въ спинѣ и потомъ жаръ, доходящiй до 39°; затѣмъ на деснахъ и языкѣ показываются опухоль и прыщики, причиняющiе при малѣйшемъ къ нимъ прикосновенiи такую боль, что въ ротъ нельзя взять даже куска размоченной булки. Вслѣдствiе этой боли больной говоритъ съ большимъ трудомъ. По мнѣнiю медиковъ, болѣзнь эта находится въ связи съ извѣстною заразною болѣзнью рогатаго скота, именно съ ящуромъ, поражающимъ языкѣ и копыта. Полагаютъ, что зараза попадаетъ въ человѣческiй организмѣ съ молокомъ коровъ, больныхъ ящуромъ. Эта болѣзнь, не захваченная вовремя, можетъ кончиться потерею зубовъ и даже антоновымъ огнемъ десенъ и языка. Stomacace появилась въ первый разъ въ началѣ нынешнего вѣка во Францiи и приняла тамъ эпидемическiй характерѣ».
Хм… похоже, что это язвенный стоматит. Тут отлично поможет стрептоцид. Надо будет потом положить на бумагу итоги с опытами.
«Московский листок, происшествiя. Въ бѣлошвейную мастерскую г-жи Данцигеръ на Пятницкой в д. Ирмишъ обратился нѣкто П., какъ позже выяснилось, приказчикъ московскаго купца 2-й гильдiи Г., который попытался заказать дамское бѣлье совершенно непристойнаго фасона, за что и былъ со скандаломъ задержанъ посѣтительницами. Прибывшему на мѣсто происшествiя околоточному надзирателю Дмитрiеву приказчикъ П. объяснилъ, что нашелъ папку с рисунками бѣлья въ пролетке, отъ поясненiя целей заказа отказался».
Тут я не сдержался, засмеялся в голос. Да так, что слезы из глаз потекли. Вот она, раздавленная в прошлом бабочка. Под пятой полиции и МВД. Прогресс в моде на марше.
– Чего это ты такой радостный? – в кабинет заглянула улыбающаяся Вика.
Как же она расцвела. Уже без стеснения носила врачебный халат, причем приталенного фасона. Ушила? И прическа такая… взрослая: гладкое сверху, узел из кос на затылке, да еще с украшениями… Ничего в этом не понимаю, зато вполне себе осознаю, что рано или поздно мне придется устанавливать свой дресс-код в клинике. Что можно врачам, а что нельзя. Мытье рук, ношение масок в палатах и операционной – это я все поборол рублем. Но вот женские прически, прочие вольности… Тут надо крепко думать. И не обидеть никого, и к единому виду все привести.
– Анекдот вспомнил. Один муж привез в больницу на обследование свою жену. После осмотра врач остался один на один с мужем и говорит: «У вашей жены одно из двух: либо склероз, либо сифилис». Муж спрашивает: «И как же мне узнать, что именно?» Врач советует: «Высадите ее из пролетки по дороге домой, если домой вернется – разводитесь!».
– Фу-у… как пошло.
Анекдот Вику не развеселил. Пришлось срочно менять тему:
– Мы, Виктория Августовна, и прошу держать это пока в тайне, скоро будем сифилис лечить.
– Неужели Бестужева?
– Она. Один знакомый врач смог выделить ее возбудителя. И он довольно легко погибает после несложных манипуляций.
– Это же… такая победа! Как чуму вылечить!
– Так сифилис и есть чума нашего века.
Вечером принесли телеграмму от Склифосовского: «Прошу помощи в консультации. Телеграфируйте сможете ли». Странное дело. Николай Васильевич и сам диагност великолепный, и хирург из тех, у кого учиться надо, пока видишь. Поехать недолго, курьерский поезд не то за двенадцать часов, не то чуть дольше до Питера едет. Сутки на дорогу, день-два на месте. Заодно встречусь с Романовским, он уже спирохету изучил вдоль и поперек, пора переходить к следующему шагу. Схожу на всякий случай к Боброву, он ведь буквально за углом живет, в Борисоглебском переулке. Вдруг он просветит, что там его бывший начальник может хотеть.
– Скорее всего, задача из нерешаемых, – предположил Александр Алексеевич. – Из-за ерунды беспокоить не стал бы. Да не думайте даже, проветритесь хоть. А то со своей скорой уже на привидение стали похожи.
И я телеграфировал согласие. Собрался быстро, у меня два дармоеда по квартире шастают. За билетами послал Кузьму. Удобно. В итоге я ехал первым классом за пятнадцать рублей, а Кузьма – третьим, за шесть. А я ведь поначалу и не планировал брать слугу с собой, но сразу же получил ликбез:
– А кто вещи за вами носить будет? Одежду и обувку в порядке содержать? Эти бездельники из нумеров, или где вы останавливаться собрались? Обворуют, сожгут, да еще и еду подсунут дрянную. Вы, барин, людей лечите, а я своим делом заниматься должон.
В поезде мне понравилось. Красота! Комфорт! Вот как передвигаться надо! Вагон чистый до скрипа, внутри дорожки ковровые, в купе диванчик мягкий, бархатом обитый, умывальник и сортир индивидуальные. И никаких попутчиков со мной не ехало. Никто не разворачивал жареную курочку с вареными яичками, не предлагал дернуть по соточке или перекинуться в картишки.
И я отдохнул, как говорится, душой и телом. Шестнадцать с половиной часов от одного Николаевского вокзала до другого – и ни капли усталости. Вот что синий цвет вагона с человеком делает!
Склифосовский встречал меня сам. Стоял у края перрона, и мимо него я бы не прошел никак. Поприветствовал тепло, Кузьму отправил на извозчике с вещами к себе домой, а мы поехали на личном экипаже директора Императорского клинического института. Ехать от Николаевского вокзала до хирургической клиники на Кирочной – даже пешком не очень дальнее расстояние. Но за это короткое время Склифосовский обрисовал картину. Член Госсовета и бывший министр юстиции Манассеин тяжело болеет. Рак кишечника. Просит провести операцию.
А я ведь в столице империи не был никогда в этой реальности. Да и в своей в Питере был… давно. Николаевский вокзал, потом ставший Московским, вроде такой же. Как называется площадь перед ним, на пересечении Лиговки и Невского, не спросил. Хотя нет, гостиницу на Лиговке еще не построили, там сейчас что-то несуразное. А остальное, кажется, не изменилось. Памятника на площади, естественно, тоже нет. Ну и конные экипажи вместо машин. А на Невском только вывески магазинов не такие, да. И конка в сторону Дворцовой площади ходит.
Зато погода без изменений: прохладно, ветер и сыро. Сразу захотелось достать носовой платок и держать его поближе. Чувствую, скоро пригодится.
Действительность сильно отличалась от ожиданий. С диагнозом рака толстого кишечника я согласился. Трудно сказать что-то против, течение заболевания типичное: быстрое истощение, потеря аппетита, тошнота, боли в животе. Ну и проблемы со стулом как вишенка на торте. То запоры, то поносы. До непроходимости дело не дошло еще, но она уже не на горизонте, гораздо ближе. И свежая кровь со слизью в стуле. Часто. Даже анализы делать не надо, и так понятно.
На пару со Склифосовским мы больного осматривали долго. Он сейчас худой как щепка, весь толстый кишечник как на ладони. И лимфоузлы прощупываются. Если делать операцию, пациент может не выдержать. А без антибиотиков – это опять чистой воды авантюра. Но больной целиком на стороне врачей. И жить хочет, причем трудности его не пугают. Железобетонный дядька. Видать, получил крепкую закалку в битвах на почве юриспруденции.