Я впал в легкий ступор. Что отвечать? Привет, я из будущего, а вот попробуйте аскорбинку?
– Если у вас есть сомнения насчет архива профессора Талля, – я сложил руки на груди, – вы можете обратиться к вдове профессора. Она передала мне все документы, выполняя его волю, и там ничего не было на тему антибиотиков.
– Пф-ф… Что простая женщина может понимать в медицине?
– И тем не менее. В клинике есть своя лаборатория. У нее есть начальник. Можете приехать и все изучить лично. Откуда взяты культуры, какова эффективность и продуктивность, делал ли кто-нибудь исследования в этой области. – Я пошел ва-банк. Если не смогу убедить Манассеина… Путь в «Ланцет» и прочие мировые медицинские журналы мне заказан. Собственно, Манассеин меня и «похоронит». Начнет рассылать всем подряд письма о негодяе, присвоившем разработки учителя, и проверять никто не будет.
Мы молчали, и чем дальше, тем это молчание было тяжелее.
Глава 12
Наверное, я слишком сильно хлопнул дверью ординаторской. Ибо все врачи Склифосовского мигом разбежались, оставив на столах баранки и чашки с недопитым чаем. Я даже пожалел их немного – испортил людям заслуженный отдых.
– Что случилось? – Николай Васильевич появился почти мгновенно – похоже, его сразу оповестили.
– Вячеслав Авксентьевич обвинил меня в воровстве работ профессора Талля. – Я устало сел на стул, взял чистую чашку из шкафчика, налил себе из чайничка почти черного чифиря. Мощно тут, однако, заваривают.
– Не может быть!
Склифосовский сел рядом. Я заметил, как плохо он выглядит. Под глазами набрякли мешки, лицо потное, сероватое даже. Да, не для Николая Васильевича уже такие сложные операции. Возраст!
– Очень даже может.
– О каких конкретно работах идет речь?
– Мы в «Русском медике» исследуем бактерицидные свойства разных плесеней. И находимся только в начале пути – всего две культуры пока выделили. Вячеслав Авксентьевич считает, что идею мы позаимствовали у Талля.
Склифосовский засмеялся. Взял чашку, тоже себе налил чайку.
– Вы знаете, Манассеин сам изучал когда-то плесневые грибы. С профессором Полотебновым?
– Что-то слышал, но подробностей не помню, – ответил я.
Ну надо же! Россия – родина слонов. Даже антибиотики пытались открывать. А весь жар загребут англичане. Все как всегда.
– И там были кое-какие открытия, которые, впрочем, не удалось повторить. Детали я уже забыл за давностью лет, зато помню, с кем начинал писать свои работы Манассеин, когда Полотебнов занялся дерматологией.
– С кем?
– С вашим учителем, Таллем. Потом они с профессором разругались, и Вячеслав Авксентьевич заканчивал все соло.
Ну вот все и разъяснилось. Не на меня был зол фармацевт, на Талля. Думал, что тот себе сохранил исследования, а ученики решили продолжить.
– Я поговорю с Вячеславом Авксентьевичем, – вздохнул Склифосовский. – Он просто перенервничал после операции брата. Ждали они долго, а сами знаете: ждать и догонять – это самое сложное. Не принимайте близко к сердцу.
Чай допит, делать больше нечего. Я искренне пытался скинуть с себя эту историю с Манассеиным. Склифосовский мне все объяснил, обещал посредничество. А вот все равно не шел у меня из головы этот наезд. Авксентьевич, похоже, на посту главного редактора забронзовел вкрай. Или весь мозг в бороду ушел? Хорошо, что я не стал лезть на рожон. На одной дуэли я уже был и могу точно сказать: мне не понравилось.
Ладно, не буду мешать эмоции и работу. Я зашел в послеоперационную, посмотрел на приходящего в себя Манассеина-старшего, спросил у медсестры давление и температуру. Хорошо идем, в пределах нормы. Надеюсь, лошадиные дозы стрептоцида помогут, и всякие осложнения, которые непременно возникли бы без антибиотиков, нас минуют.
Попрощался со Склифосовским, переоделся и пошел искать Романовского, а то получается неудобно: вроде и рядом был, а не зашел. А дела у нас впереди – не только поздороваться, да по соточке за встречу накатить. Манассеин – не единственный микробиолог на свете. Дмитрий Леонидович тоже по этой стезе идет. Вот и предложу ему богатую практику с сифилисом, а фоном – изыскания на ниве плесневых грибков. Идея? Идея!
Но в институте Романовский отсутствовал – взял выходной. Я узнал его домашний адрес и пошел на улицу. Пока дойду, развеюсь немного. Да и рядом все – Дмитрий Леонидович проживает в доходном доме за нумером девять на Седьмой Рождественской улице. Как мне объяснил дворник, минут пятнадцать. С Кирочной повернуть на Греческий проспект, дойти до сада, слева от него нужная улица и будет расположена.
Не обманул. Кстати, в хорошем доме мой товарищ квартиру снимает. Пять этажей, новый совсем. Добротный, солидный. Дворник мне показал, куда идти, я поднялся. И этаж третий, господский. Не бедствует Дмитрий Леонидович. Если переманивать к себе, придется аргументы придумать хорошие. Денежные. Впрочем, с финансами у меня налаживалось. Новый платеж от Келера вышел почти на двадцать тысяч! Даже покупка зданий для новых скорых уже не казалась несбыточной мечтой.
Открыла прислуга, и оказалось, что я пришел просто поцеловать дверь: барин с супругой отсутствует, обещался быть из театра к девяти, приказал ужин накрывать.
Вот что тут делать? Ждать хозяина у него дома – не с руки. Схожу лучше прогуляюсь. До Склифосовского, на Моховую, шесть, идти не хотелось. Тоже почти рядом, но зайду-ка я в какой-нибудь трактир неподалеку, да съем чего попроще. Настроение такое, что вот как раз хочется вареной картошки с селедкой и квашеной капусткой. И сто граммов обязательно.
Оставил прислуге визитную карточку с загнутым правым верхним углом – надеюсь на встречу – спустился на улицу. Пока крутился по району в поисках кабака, совсем стемнело. Фонарщики начали зажигать освещение, появились дворники с совками – собирать конские яблоки.
Наконец, я вышел на крики и какую-то движуху к трактиру под названием «Яма». Находилась она и вправду в каком-то полуподвале, по типу того, где начиналась моя врачебная карьера в Москве. У дверей стояли обычные горожане, может, слегка плохо одетые и выпившие, но я не обратил на это внимания. Слишком хотелось есть.
Столик нашелся с большим трудом – в «Яме» было плотно. Веселились какие-то компании извозчиков, была и молодежь, то ли курьеры, то ли еще кто-то, по одежде не понятно, да и разглядывать недосуг – кишка кишке бьет по башке. Я крикнул полового, заказал холодца с хреном, щец, хлеба и водки.
Выпить беленькой я не успел. Только принесли запотевший графинчик, как в трактир ввалились два бугая в рубахах, в ярко-желтых жилетах, лаковых ботинках. Усы вразлет, подкрученные. Глаза шальные, навыкате. Двое из ларца – одинаковых с лица. Тут бы мне не выделываться, ведь явно какие-то «деловые», на движе, но у меня в кармане заиграл брегет. Колокольчик Паганини. Нет, чтобы сообразить и сделать покер-фейс. Я полез и по глупости достал на всеобщее обозрение золотые часы. Щелкнул крышкой, на автомате посмотрел на циферблат.
«Братья» тормознули, уставились на меня.
– Ты кто таков?
Левый посмотрел на часы, в мозгу у него явно закрутился счетчик, показывающий, сколько за такое счастье ему даст скупщик. Внутри начала закручиваться пружина, я расфокусировал взгляд, сказал «чок». Первый слой Садананды, второй. Я готов.
– А ты кто? – дослушав мелодию, я аккуратно налил в рюмку.
Интересно, а что будет, если во время боевого транса употребить алкоголь?
– Сема Жук я. Меня тута все знают. – «Ларцовый» повернулся к залу, картинно поклонился. Народ загудел, поднял чарки.
– А вот тебя мы тута не видели. Какая фря! – Левый повернулся к правому. – Брегет у него, пальчик он оттопырил…
– Неуважение нам показывает, – кивнул второй.
– Фря у тебя в портках. – Я убрал брегет подальше. Дорогой.
– Че?!
Меня попытались схватить за галстук, я легко стукнул снизу вверх по локтю «ларцового». Попал по нерву. Тот взвыл, отдернул руку. Правый, размахнувшись от всей души, ударил боковым в голову. Какие уж тут связки или комбинации. Раззудись плечо, размахнись рука. Я отклонился на стуле, пропуская удар, вскочил. Бьющего слегка развернуло, я вонзил ладонь-копье ему в печень. Достал. Даже через одежду.
– А-а-а!
Первый готов. Скрючился, повалился на пол. Удар по печени в ушу называется ху-чжан. И он очень болезненный, надолго выводит нападающего из строя.
– Тебе крындец!
Сема Жук вытащил нож, перекинул из руки в руку. Народ в кабаке ахнул, но кое-кто подался вперед. Шоу. Которое, как известно, маст гоу он.
Сема продолжал понтоваться, делать выпады. Рисуется. Я спокойно стоял на своем месте, опустив руки. Даже в стойку вставать не стал. Движения медленные, тягучие, чем дальше, тем больше меня засасывало в транс. В какой-то момент я просто взял и «вытащил» из воздуха нож Жука, который тот опять решил перекинуть из руки в руку. Воткнул его в стол. Новый «ох» и ошалевшая морда Семы были мне наградой.
И тут же меня «жизнь наказала». Один из извозчиков, внезапно взмахнул рукой, хлестнул меня кнутом. Да еще подло так, почти из-под стола. Я на автомате поставил блок, но кнут обвился сверху, стегнул по лицу. Сразу пошла кровь, и почти тут же ударил в голову Жук.
Тут уже миндальничать я не стал, опять отклонился и обратным движением воткнул ногу в живот. Через стол, прямым ударом. Попал точно в солнышко, опрокинул на землю. Меня попытались хлестнуть еще раз, но я уже был готов к этому. Подсел, перевернул стол под ноги набегающим парням-курьерам. Графин разбился, запахло водкой. Тут же выдал вертушку. Ногой по голове первому, сразу же двойку в корпус второму. Попутно пнул встающего на карачки Сему. Тот пролетел вперед, впечатался в стену. Начал подниматься его дружок – и тоже получил ребром ладони по шее. Со стоном рухнул обратно.
Народ отхлынул, извозчик начал подтягивать хлыст для нового удара.
– Что же… – Я достал из кармана носовой платок, вытер кровь со лба и прижал его к ране. Свободной рукой отряхнул сюртук, поправил галстук. – Ужин явно не задался.