Мне бы для порядку съесть усиленную порцию сливочного масла – а вдруг придется с кем-нибудь обильно потреблять, – но такового на столе не было. Пришлось заменить жирнючим фуа-гра. Хотя мероприятие официальное, можно даже сказать протокольное, надо держать ухо востро: скажешь вроде что-нибудь безобидное, а окажется, что оскорбил августейшую фамилию. У этой публики такое делается на уровне инстинктов. Так, на всякий случай.
Поэтому я скромно ковырял у себя в тарелке, подкладывая потихонечку паштетов, омаров и прочей необычной экзотики, которую и не в каждом ресторане попробуешь. С вилками и ножами все довольно просто: на каждую новую перемену блюд надо брать крайние, двигаясь к тарелке. Или подглядывать за соседями, если не уверен. Потому что у меня не хватит наглости заявить, как какой-то миллионер в кино, что ем любыми приборами, чтобы не забивать память всякой дрянью.
За столом я был окружен столоначальниками шестого-седьмого класса, все как один с женами. А у меня чина нет, потому что не служу. Приват-доцент, которым я числился, – это восьмой класс, коллежский асессор, поэтому и общались со мной скупо. Получше, чем с прислугой, но внимания уделяли немного. А я и рад. Дела «Русского медика» от этих господ зависят ничтожно мало, так что поулыбался, поглазел на князей во главе стола – и адью.
Наконец, устроители решили, что пора. Все встали из-за столов, и вновь началось общение на ногах. Это если знаешь кого-то. Но к великокняжеской чете мне самому первому подходить негоже, с застольными знакомцами мне разговаривать не о чем. Пришлось подпирать стенку и молча взирать на этот праздник жизни. Который разбавила Елизавета Федоровна, сев за рояль. Играла она изумительно – уверенно, быстро. А ведь это сложный Моцарт, Шопен… Я стоял и любовался княгиней – она была под стать великолепной музыке. Сама как произведение искусства.
Когда в игре на рояле случилась пауза, меня нашел Шувалов. Не знаю, выполнял ли он задание начальника или это была его собственная инициатива, но он принялся водить меня по залу и представлять присутствующим. За короткое время я переговорил вкратце о погоде с несколькими десятками человек. Даже уставать от этого занятия начал. Но что поделаешь, господь терпел…
Очередной тур расшаркиваний и вежливых поклонов прервал лакей, профессионально тихо и четко сообщивший, чтобы я шел за ним. Здраво рассудив, что вряд ли меня зовут на вечеринку нижних чинов, я двинулся в фарватере. Ага, хозяева опять про Баталова вспомнили. Честь им и хвала за это.
Расположились аристократы высшего разряда в отдельном кабинете. Мужчины в мундирах, которые, впрочем, уже расстегнули. И все курят. Разговорчики шли ни о чем. Я бы понял, если меня после демонстрации расположения мягко выставили за дверь. Но нет, интересуются скорой, расспрашивают о подробностях операции на сердце, восторгаются действиями медиков.
Константин Константинович оказался не просто генералом, а начальником всей столичной науки: возглавлял Императорскую Санкт-Петербургскую академию наук. А еще писал недурные стихи, переводил. Кое-что даже нам прочитал на память. Немного пафосное, про военную схватку на Кавказе. В стиле Лермонтова.
Нам подали коньяк с лимончиками, аристократы раскурили сигары. Предложили и мне, но я вежливо отказался. И даже пошутил, что видел в анатомичке легкие курильщика. Это дало дополнительную пищу для разговоров – пришлось рассказывать о вреде табака. Но больше намеками и догадками, без конкретики.
Пока пугал князей, те успели поднабраться. Движения стали раскованными, шутки совсем не аристократическими. Я даже порадовался, что затолкал в себя фуа-гра – опьянение не так сильно туманило голову. Наконец раскрасневшийся «два К» поблагодарил за ужин, попрощался с нами. А вот мне смыться из курительной так легко не удалось.
– Господин Баталов, не откажете мне в просьбе? – Сергей Александрович затушил сигару, встал. – Хочу, чтобы вы оценили достижения в лечении моей спины. И у меня будет к вам серьезный разговор.
Глава 14
– До вас наверняка дошли слухи обо мне и моих… скажем так… предпочтениях…
Сергей Александрович лежал на кушетке на животе, я ощупывал его голую спину, пытаясь понять, откуда вдруг взялась широчайшая мышца, которую я с трудом смог найти в прошлый осмотр. Неужели это результат массажа Ли? Искривление позвоночника стало менее выраженным, в целом князь явно шел на поправку.
– Я предпочитаю не обращать внимания на пустые слухи. – Разговор становился двусмысленным, особенно на фоне того, что я дошел до трапециевидной мышцы.
– И тем не менее.
– Ваше высочество! Уместно ли это сейчас?
Я вытер руки белой салфеткой, спрятал в карман часы, по которым мерил до осмотра пульс.
– Именно сейчас уместно. Ситуация стала совсем нетерпимой. И я помню, что разрешил вам наедине обходиться без титулования. – Сергей Александрович сел на кушетке, стал надевать рубашку.
Взгляд у него был слегка расфокусированным, Романов даже немного покачнулся. Сколько же он выпил коньяка? Бокалов семь или восемь. Это почти бутылка.
– Вы о… своих связях с мужчинами? – Я все-таки решился обозначить тему.
– И… об этом тоже. – Князь поморщился, но продолжил: – Вы, наверное, знаете, что у нас с Елизаветой нет детей. Во дворце все чаще задают вопросы, слухов и домыслов становится все больше и больше.
– Тут вам врачи не помогут. – Я пожал плечами. – Половая ориентация не поддается лечению. Да и не ясно, стоит ли такое вообще лечить.
– Я сейчас не об этом.
– А о чем?
– Елизавета Федоровна страдает. Слухи ее больно ранят. И то, что мы… не спим вместе… Одним словом, ей очень тяжело. Она строгих нравов и… Нашему браку уже одиннадцать лет. И все это время мы не живем как супруги.
Вся это непонятная недосказанность меня начала напрягать. Один – гей, другая – «весталка» при нем. Я тут при чем?
– Сергей Александрович, я ведь даже не ваш лечащий врач. Такие откровенности…
– Это наоборот к лучшему, я думаю. Меньше сплетен.
– Да о чем сплетни могут быть?
– Потише, пожалуйста. Держите себя в руках. Мне этот разговор тоже труден. Я долго не решался, но теперь, когда вы помогли мне с болями в спине, кроме того, я навел о вас подробные справки…
В Киеве – бузина, а в огороде – дядька. Ничего не понятно, язык у князя все больше и больше заплетался.
– Скажите ясно, чего вы от меня хотите!
– Вы понравились Елизавете. Она… очень одинока, несчастна. Да, я решился. Нельзя быть таким эгоистом. Она имеет право на женское счастье. И… даже материнство.
– Вы предлагаете мне…
Тут у меня ум за разум и зашел. Я сел на стул, потер лицо руками. Вот это поворот.
– С моей стороны обещаю полную тайну. И титул князя… Думаю, смогу устроить его.
– Вы… вы предлагаете мне… спать с вашей женой?! За титул князя?!
– Мне нужен наследник. Или наследница. При дворе снимут опалу. – Князь, покачнувшись, встал, налил себе в бокал коньяку из графина. – Будете?
Я покачал головой. Такие разговоры надо вести на трезвую голову. Или, может, наоборот? Такие разговоры только по пьяни и можно вести.
– Вы успешны, привлекательны, образованны. – Тем временем князь меня расхваливал, будто быка-производителя. – Дети могут получиться хорошими.
– Ваше императорское высочество, вы сейчас серьезно?
– Серьезней некуда. Поверьте, мне очень нелегко вести этот разговор. Но другого варианта я не вижу.
– Вы же сами можете иметь детей с женой. Даже при всех ваших особенностях.
– Увы, это не так. Страдаю половым бессилием. Еще со времен… Впрочем, это не важно.
– Нет уж. – Я встал, тоже налил себе янтарного напитка. Отказываться не надо, французский коньяк – это то, что мне сейчас нужно. – Раз начали, то рассказывайте все!
Князь замолчал, покачивая бокалом. Потом все-таки продолжил:
– Меня в детстве растлил воспитатель. Некто Арсеньев. В семье об этом не знали, я долгое время скрывал. Потом о моих вкусах стало известно царю. Он вызывал меня на беседу и спросил прямо. К этому времени у меня уже были любовники-мужчины из адъютантов. После разговора я был сразу выслан в Москву. Так сказать, с глаз долой, из сердца вон. Мне запрещено появляться в столице. К сожалению, недавно племянник подтвердил решение отца.
– Поверить не могу. – Я глотнул коньяка и не почувствовал вкуса. – Чтобы в царской семье учитель был растлителем малолетних?! Как такое может быть?
Сергей Александрович молчал, уставившись в пол.
– И что с ним? Его судили?
– Нет. Когда стало известно… Он к тому времени уже умер.
Мы опять помолчали. Предложить ему лечение импотенции? Но если князь – пассивный гомосексуалист, то проблема может быть в психике. Никакие афродизиаки не помогут. За окном ударил гром, в стекло начали хлестать струи дождя. Началась гроза.
А ведь если разобраться, Сергей Александрович – крайне несчастный человек. Под маской высокомерного аристократа скрывается глубоко травмированный калека. В душевном смысле калека.
– Что… что же вы предлагаете?
– Поухаживайте за Елизаветой, войдите в ее ближний круг. Потом можно съездить на какой-нибудь курорт. На воды. Инкогнито. Я все устрою, у меня есть верные люди, которые будут держать рот на замке. Да, на Кавказ. Идеальный вариант. В Европе писаки, могут пронюхать…
– Но зачем мне это?! Если родится ребенок, все будет считать его вашим!
– Ради Елизаветы! – твердо ответил князь. – Я, кстати, заметил, что она вам тоже глянулась.
Я заколебался. Бык-производитель в княжеском достоинстве. Расскажи кому – засмеют. История в духе царствования Екатерины Второй.
– Кроме титула пустите «Русского медика» в городской бюджет, – решился я. – Подстанциям скорой помощи должен оплачиваться каждый экстренный пациент.
Сергей Александрович на меня удивленно уставился:
– Печетесь в такой момент о больных?
– У нас тут тоже как бы врачебная история по своей сути, – вздохнул я. – Или так или никак.