– Хорошо, я согласен.
Обратно в клинику я ехал, мягко говоря, обалдевший. В голове – сумбур и тьма египетская. Гроза уже закончилась, пролетка весело катила по лужам Первопрестольной. А тут – без меня меня женили. И ведь отказ – это конец всему. Точно придется немедленно ехать в Цюрих. А еще лучше – в Буэнос-Айрес. Там имя поменять и заняться разведением коров. Чтобы никто даже заподозрить не мог, что я – русский, да еще и медик. Даже если предположить, что спецслужбы не так всесильны, как мне кажется, спокойно я себя почувствую где-нибудь в Канаде, в поселке шахтеров, куда почту раз в месяц привозят, да и то после пятого года, когда Каляев бомбу бросит.
Приехал к себе в полном раздрае. А там – работа. Я ведь, когда в это впрягался, не оговаривал последствия разговора с великими князьями в качестве причины отказа от операций. Да и сам подчиненным постоянно рассказывал, что эмоции надо оставлять за дверью. А тут, как назло, Моровский чуть ли не на пороге встречает. Видно, от нетерпения уже скоро по стенам забег начнет.
– Евгений Александрович! Как хорошо! Дождались! Там прободная язва! Только вас и ждали!
Конечно, сейчас все брошу и пойду рисовать тебе зайчика. Мне осталось только перфорацию оперировать.
– Вацлав Адамович, вы, наверное, запамятовали, где я сегодня был. Выпивал и закусывал. И в таком состоянии, по-вашему, я сейчас должен к столу встать? Кто из врачей свободен?
– Малышев и… Горбунов… кажется.
– Церковь рекомендует креститься, если вам что-то кажется. Смену принимали? И не помните, кто в вашем распоряжении?
– Они. Извините, не повторится.
– Да уж, постарайтесь. Готовьте операционную, я переоденусь и подойду.
Так, от этих хоть на время избавился. Вот чувствую: начну оперировать, накосячу. Не о том мысли сейчас. Успокоиться надо сначала. Но подчиненным показывать нельзя. Впрочем, они же мнят себя великими хирургами? Флаг им в руки, барабан на шею. Уж поруководить у меня морально-волевых качеств хватит.
Едва закрыл за собой дверь, как новая напасть: Вика выбежала из гостиной, обняла, как это пишут в романах, порывисто и начала выкладывать явно заготовленную загодя речь:
– Женечка, любимый, сил моих больше нет оставаться у маман! Я приняла решение переехать к тебе!
А у меня поинтересоваться слегка забыла. Да что же это сегодня творится?! Я посмотрел через плечо девушки: ага, чемоданы, шляпные коробки – все уже здесь. Я с трудом подавил желание выразить свой восторг с помощью тех слов, которых вроде и нет, но все их знают. Сейчас и знаменитый большой петровский загиб в строку пришелся бы. Что за день-то сегодня такой? Ретроградный Меркурий?
– Послушай, – попытался я смягчить удар судьбы, обнимая Вику за плечи и целуя в щеку, а потом и в губы, – давай обсудим это чуть позже. Там серьезная операция сейчас начинается, без меня не справятся.
– С тобой что-то произошло? У великого князя? У тебя лицо такое… Тебя там оскорбил кто-то? Опять дуэль? Да я этого не переживу!
Ох уж эта женская интуиция! Такие бы таланты да в мирное русло!
– Ничего не произошло. Может, омаров переел немного? – Я тут же попытался обратить все в шутку. – Извини, я ведь на минутку только забежал, переодеться. Там больной на столе уже.
Мягко отстранил Вику, пошел облачаться в рабочую одежду. Хорош бы я был, попрись в операционную во фраке! Ничего, я подумаю об этом завтра. Или после операции.
Спустился в операционную, помылся. Хоть и не собираюсь оперировать, но указующим перстом ткнуть в нужное место могу. И только когда тер руки щеточкой, обратил внимание, как они дрожат. Надо валериану пить, или что там рекомендуют? Хотя мне больше французский коньяк помогает. Или вискарь односолодовый. Хотя я в наших винных лавках ни «Шиваса», ни «Гленфиддиха» не видел. Или не заметил? Ну вот, мысли в сторону пошли, может, и получится отвлечься.
И я пошел в свою гордость – лучшую операционную Москвы. Все, кто видел, пальму первенства отдавали нам. Бестеневая лампа! Мечта идиота! Я крови попил из изготовителя порядком. Сделали как надо, и в кратчайшие сроки. Нужда заставит, будешь оперировать при свете горящих спичек, как вспоминал академик Вишневский, но когда есть комфорт, работать существенно приятнее! Стол операционный с наклоном, достаточно кого-нибудь запустить, чтобы ручку покрутил. Эх, много еще чего! Экскурсии скоро водить начнут. Билетики продавать будем, Викторию Августовну экскурсоводом назначу… Кстати, о птичках. Вот с этим счастьем мне что делать?
Осмотрел больного на столе. С диагнозом согласился. Случай для студентов, все на виду: и анамнез язвенный с кровотечением года два назад, и начало острое, с классической фразой «как ножом ударили». Давление, температура – терпимо. Пульс частит, но это как раз норма. И тут я заметил взгляд Моровского на своих подрагивающих кистях. Пусть думает, что я все же выпил лишку.
Дал команду анестезистке приступать и начал допрашивать графа, что они собираются делать. Как же, тонкий кишечник они ушивали без меня, гении хирургии. Пусть продолжают расти.
– Постараемся ушить язвенный дефект. Мы тренировались. Можно сказать, все освоили.
– Ну, с божьей помощью. – И все дружно перекрестились, за исключением пациента, который уже надышался хлороформа и впал в наркоз.
Поначалу все шло без особых приключений. Но вот когда добрались до двенадцатиперстной кишки, и Моровский нашел место прободения, тут и поперло. Уж не знаю, зацепил ли граф сосудик, или он просто ждал своей очереди, разъеденный процессом, но алый фонтанчик артериальной крови мы получили.
– Чего ждем, ветеринары? Срочно перевязываем! Бегом! – придал я правильный вектор движения операционной бригаде.
– Никак не найду, откуда кровит, – сообщил мне поляк.
Кровит? Да тут хлещет! Сам знаю, что там в складках, попробуй найти, но можно ведь более крупную ветку зажимом временно перекрыть. Наконец нашли, перевязали. М-да, случись с ним такое дома, похоронили бы в считаные минуты. Так что повезло мужику с прободением, можно сказать.
– Салфетки, и перемываться всем, – скомандовал я банде мясников, еще пять минут назад бывших бригадой хирургов. – Санитара срочно, пол протереть. Не хватало только, чтобы кто-нибудь поскользнулся и упал.
Вернулись, сняли салфетки, которыми прикрывали операционное поле. Моровский сказал:
– Мы продолжаем.
Надо, конечно, ввести более продвинутый вариант? Когда там Селлан-Джонс свою операцию сделал с тампонадой язвы большим сальником? Году в тридцатом, наверное. Ну вот, значит, на треть века опередим. Будет операция Моровского. Пусть погреется в лучах славы. У меня тут все легендами станут, это я им обеспечу.
На утреннюю конференцию явился в разбитом состоянии. Ночью меня измучила Вика – все никак не могла насытиться. И откуда только в ней это? Еще полгода назад стеснялась всего, пугалась, а тут и так давай, и вот так попробуем. Впрочем, сам виноват. Обучил всему, а девушка, что называется, вошла во вкус. И вот мы развлекаемся, значит, а я все думаю про то, как сюда врывается «теща» – Елена Константиновна. Вот ей будет весело наблюдать дочку с ногами на моих плечах. И только под утро Виктория догадалась мне сказать, что маман-то на богомолье уехала. Именно поэтому дочка оказалась такой смелой. Кот из дома – мыши в пляс.
– А ты такой ненасытный! – Под утро мне достался еще один страстный поцелуй, крепкие обнимашки счастливой девушки.
А я так долго продержался, ибо не мог никак выкинуть из головы ситуацию с князьями. Которые настолько «великие», что готовы выстраивать жизнь окружающих людей под себя – кому с кем спать, кому с кем размножаться…
В итоге на конференции сидел просто никакой, глаза красные, как у вампира, рукой то и дело прикрываю рот, чтобы не зевать на подчиненных. Чтобы никто лишнего не вообразил, начал собрание с наезда.
– Вацлав Адамович! Где сводные сведения о майских пациентах клиники?! Уже неделя прошла, а отчета у меня как не было, так и нет!
Поляк растерялся, встал, начал оправдываться. Я его сразу оборвал:
– Господа! Это всех касается. У нас на носу открытие еще двух подстанций. Есть немалые шансы, что город… – тут я споткнулся, не зная, как подать новость, – возьмет клинику на свой кошт.
Господа резко оживились. То, что мы можем стать полугосударственным предприятием, всем было бальзамом на душу. Не надо волноваться, что выставят за дверь, дополнительные выплаты к окладам. Я оглядел зал. «Господ» в нем прилично так прибавилось. Моровский нанял еще четырех врачей, девятерых фельдшеров из студентов. Плюс новые медсестры, работники аптеки. На конференции ходили и девушки из лаборатории Славки Антонова – поднабраться опыта и знаний. Ну и глазки построить врачам. Я не препятствовал. Но в целом уже тридцать с лишним сотрудников. Не все имена даже успеваю запоминать.
– Так что прошу! Требую! – продолжил я. – На каждый чих должна быть бумага. Отпуск лекарств, выезды экипажей, все прошу документировать. Бумаги пойдут в МВД, медицинский комитет городской думы. И по этим документам будет выделяться финансирование.
Тут я заметил, что доктор Горбунов прячется где-то на галерке. Пригляделся. Бог ты мой… Михаил Александрович пришел на конференцию с расцарапанным лицом.
– Это что еще такое?! – я переглянулся с Моровским. – Вацлав Адамович, вы в курсе?
– Только что сам увидел, – покачал головой поляк. – Михаил Александрович, извольте объясниться!
Врач встал с грустным лицом, тяжело вздохнул. На него обернулся весь зал.
– На последнем выезде безумная женщина в меня вцепилась… Все лицо исцарапала.
– Кто принимал звонок? – Я повернулся к нашим телефонисткам, которые сидели плотной группой.
– Я!
Руку подняла совсем молоденькая брюнетка с большим румянцем на щеках – Анастасия Злотникова.
Я поискал взглядом Вику – начальницу наших диспетчеров – и не нашел. Вот же негодяйка! Отлеживается… А мне тут разгребай.