Замечание это почему-то вызвало оживление.
– У Ивана Михайловича бездельники на кафедре не уживаются, – засмеялся Тимирязев.
– Ладно, пусть это сделают… – Я наконец-то догнал сыр и отправил его в рот, – трудяги. Надо просто отделить эритроциты от плазмы. Центрифугой, допустим. И красные кровяные тельца смешать с плазмой от других людей. Если есть агг… агг… короче, склеивание, группы крови разные. Если агглютинации нет, – повторная попытка произнести тяжелое слово удалась сразу, – то группа одинаковая. Потом трудолюбивые сотрудники сделают стандартные сыворотки для определения групповой принадлежности, напишут статьи, монографии, выступят с докладами нужное количество раз – и готово.
– Что именно? – спросил Чупров.
– Революция в медицине, Александр Иванович! Фурор! Торжество! Главное, проследить, чтобы на скрижалях истории фамилию правильно написали золотыми буквами.
– И все? – удивленно спросил Сеченов.
– Ну там непременно вылезет еще что-то, без этого никак. – Тут вилка предательски выскользнула из руки и полетела на пол. Остатками головного мозга я начал понимать, что меня далеко занесло. Пожалуй, даже слишком. – Вы извините, господа, – поднялся я, чуть не опрокинув стул, – кажется, я выпил лишнего.
Утром я чувствовал себя просто отвратительно. Наверное, под конец мне подсунули контрафакт. Вспомнилась песня, в которой автор желал закрыть глаза и слушать телевизор. Скорее всего, он имел очень богатый опыт по части похмелья. У меня говорящего ящика для идиотов нет, поэтому я со стоном открыл один глаз – исключительно, чтобы узреть, где находится стакан с животворящим рассолом. Кузьма не подвел – целебная жидкость ждала своего часа, а рядом с первопомощной посудой стоял кувшинчик. Вдруг покажется мало. Ну что же… Восстановим уровень электролитов.
Пара доз вроде слегка облегчила мое состояние. Я закрыл глаза и начал медитировать, следя за стремительным всасыванием жидкости в обезвоженный молочной кислотой и ацетальдегидом организм. Хорошо, но мало. Надо повторить через время. Кстати, почему никто не написал исследование про рассол? Золотое ведь дно! Но на этой мысли мозг, недовольный сверхвысокой нагрузкой, запротестовал головной болью. Точно, разбодяженный коньяк был.
– Барин, тут к вам Иван Михайлович. – Это Кузьма в спальню заглянул.
– Скажи, что я умер, – простонал я. – И уехал в Лондон. Позавчера.
– Евгений Александрович, доброе утро. – Сеченов отодвинул слугу и вошел, оскорбительно пышущий здоровьем и энергией. – Вставайте, нам пора!
– Куда? Сегодня никак…
– Так, что тут у нас? Рассольчик? Огуречный?
– Как можно, барин? – проворчал Кузьма. – Только капустный, никак иначе.
– Давайте еще стаканчик, и одевайтесь.
– Подайте, будьте добры… – показал я на стакан, залпом выпил жидкость и облегченно вздохнул. – Каюсь, болен… не могу…
Сеченов был непреклонен.
– Евгений Александрович, миленький, поехали!
– Зачем?
– Повторить опыт, который вчера описали. Надо обязательно проверить. Без вас никак нельзя. Ваша идея. И кто настаивал, чтобы без него ничего не делали?
– Да мало ли что я вчера спьяну наплел? Вы извините, что так получилось. Крайне виноват, не рассчитал… Сейчас уже не помню, что говорил…
– А вы знаете, что Мария Александровна – врач? Доктор медицины?
– Как?
– И до запрета женщинам практиковать была очень успешным офтальмологом. Она записала все, что вы говорили. Поехали.
– У меня работа…
– Господин Моровский сообщил мне, что они смогут поработать и в ваше отсутствие.
– Я его убью.
– Но сначала поедете со мной.
Через полчаса я трясся в пролетке рядом с Иваном Михайловичем. Голова вроде прояснилась, слабость только оставалась. Ситуация анекдотическая, конечно: Сеченов уговаривает меня поехать с ним и поставить опыт по доказательству существования групп крови. Рассказать кому – не поверят ведь.
Пока доехали, и вовсе почти пришел в норму. Легкая астенизация и сухость во рту жить мешали не сильно. Хотя первым делом, зайдя в лабораторию на кафедре физиологии, я потребовал самую большую из имеющихся кружек чаю.
Собрали восемь физиологов. И мы с Сеченовым до полного десятка дополнили. Решили взять по двадцать миллилитров, разделить в центрифуге, а потом приступить к проверке теории. И тут появилась неожиданная трудность. Лаборант решил брать кровь нестерильной иглой!
– Стоять! – закричал я. – Иван Михайлович, что они у вас творят? Про асептику и антисептику не слышали? У нас за такие фокусы любого сотрудника так оштрафуют, что потом год бесплатно работать будет.
Нашлись и стерильные шприцы, и спирт. Просветил ученых, получается. Взяли кровь, разлили по пробиркам, сунули в центрифугу.
– Интересно, для длительного хранения, чтобы предотвратить сворачивание, какие-то консерванты нужны… – начал вслух рассуждать Сеченов, наблюдая за процессом отделения плазмы крови от всего остального.
– А что, цитратом не пользуетесь? – ляпнул я. И только потом подумал, что, наверное, нет, ведь и нужды в консервации крови до сегодня ни у кого не возникало.
– Каким? – оживился Иван Михайлович. – Не читал об этом.
– Натрия. У нас в лаборатории случайно выявили, – я начал сочинять сказку на ходу. – Но насчет концентрации раствора не скажу, не определяли.
Ого, да за мной уже ходит какой-то хлопчик и все записывает. Надеюсь, ничего не перепутает, как было в романе, написанном одним врачом.
– Готово, – сказал местный начальник пробирок.
Через пять минут меня обозвали пророком и гением. Опыт удался. Тут же начали подводить теоретическую основу под выявленные три группы. Догадка, в принципе, лежала на поверхности, а сотрудники у Сеченова не глупые. Сейчас быстренько начнут статейки писать один вперед другого. Я с чувством глубокого удовлетворения допил чай, поставил кружку и бросил корифеям науки новый камень:
– Четыре, не три.
– Что? – повернулся ко мне приземистый и мордатенький молодой человек лет тридцати с чеховской бородкой и в пенсне. В отличие от писателя, ему эти детали солидности не придавали, а делали похожим на комнатную собачку после неудачного груминга.
– Групп, говорю, на одну больше.
– Это почему? – спросил тот же физиолог, при этом почему-то глядя на Сеченова.
– Потому что головой надо думать. Вот вы выявили фактор склеивания один и два. В одной крови – только первый, в другой – второй. И есть еще, где и первый, и второй. А где у вас, господа научные работники, та группа, в которой нет ни первого, ни второго?
И зачем я это завел? Да они сами бы обнаружили, не сейчас, так через пару лет. А теперь еще и гениальным физиологом обзовут. А мне ведь только и надо, чтобы сыворотки для определения групп сделали, а уж гемотрансфузией и без них займусь. И станцию переливания сделаю, только не мешайте.
Глава 20
«МОСКВА („Вѣдомости“), 30-го iюня. Пожарный велосипедъ.
Городская пожарная команда въ Москве, по иницiативѣ своего брандъ-маiора г. Шувалова, ввела у себя новинку, которая, по единодушному мнению знатоковъ пожарнаго дѣла, имѣетъ большую будущность. Это четырехколесный велосипедъ, приспособленный для трехъ человѣкъ. Построенъ новый пожарный велосипедъ фирмой „Юрiй Дреслеръ и К°“.
Длина пожарнаго велосипеда равна четыремъ аршинамъ, а ширина – двумъ. Вѣситъ онъ вмѣстѣ съ пожарными принадлежностями десять пудовъ.
Сзади велосипеда устроенъ большой ящикъ, в которомъ лежитъ насосъ длиною въ тридцать саженей, багры и топорики.
Всѣ трое пожарныхъ, работая вмѣстѣ ногами, могут придать пожарному велосипеду скорость въ 33 версты въ часъ.
Большую пользу оказываетъ велосипедъ при горѣнiи сажи и вообще при мелкихъ пожарахъ, когда необходима немедленная пожарная помощь».
Эту заметку в утренних «Ведомостях» я даже вырезал и сложил себе в папочку. Если можно пожарным, то почему нельзя скоропомощникам? Очень даже можно. Правда, только летом. Потому начинается полгода зимы и все, тушите свет. Для начала, пожалуй, куплю себе такой велосипед. И предложу со мной прокатиться Вике. Девушка как будто что-то почуяла – ходила, заглядывала в глаза, которые у меня очень-очень честные. Специально тренировал. Но обижать Талль не хотелось – поэтому да, велосипедная прогулка по центру Москвы с задачей фраппировать всех, кого только можно.
Во дворе раздался удар колокола. Это так Ли Хуань сигнализировал всем о начале тренировки, на которую ходил не только я, но и, к моему удивлению, еще пара врачей, включая Винокурова-старшего. Число учеников китайца все росло и росло, к преподаванию подключилась внучка Ли – Синцзюань. Она отвечала за стойки, растяжку, работу с мешками, ставила удары и даже помогала убирать каретный сарай после тренировок. Я настоял на том, чтобы платить ей за уроки – сам китаец брать деньги отказался. Впрочем, Сергей Александрович продолжал вызывать Ли на массаж и платил, как я слышал, очень щедро. Не скупился.
Сегодня у нас был день спаррингов, и меня поставили в пару к Лэй Чану. Это уже был привычный противник, которого я хорошо изучил. Статичные стойки, высокие, сильные удары. Лэй был поклонником стиля Орла и любил тычковые выпады. Не дай бог, такой попадет по нервному узлу – мигом скрутит от боли. Я отвечал рубящими ударами, периодически подлавливал соперника на вертушках «хвостом дракона».
В перерыве между спаррингами разговорился с Винокуровым. Тот пока только начал ходить на первые занятия, изучал самые простые стойки, связки и прочее добро, вроде бы скучное, но без которого никак.
– Читал на афише, что в Москве открыли курсы по французской борьбе. – Александр вытер пот со лба полотенцем. – Совсем недавно заинтересовался бы. Но тут, конечно, экзотика!
– Трудно? – поинтересовался я, сочувственно похлопывая по плечу.
– Очень! Особенно болят ноги. А ведь мне на вызовы, по этажам…