И еще, не претендуя на неположенное место в иерархии ученых, тянущих научно-исследовательский воз сивых меринов, в один странный миг он приободрил себя на стезе выдвижения и проявления: «А ведь интересен не только полученный здесь опыт, но и интересны наблюдения живой жизни в соревновании дарований и интеллектов из плеяды докторов наук, перепрыгнувших барьеры двух защит диссертаций. Ведь многие претенденты достойны избрания. А сколько недостойных, абсолютно никаких, но требующих для себя незаслуженного признания и упоминания во всевозможных справочниках и энциклопедиях. Но опыт-то на этой стезе уже сам любопытен даже без соответствующего результата и понимания… Амбиции и тщеславие движут многих, кому абсолютно не интересны любопытные детали и факты борьбы и осуществления надежд и мечтаний… Только признание ничего не значит, если нет того, за что можно и нужно признавать исследователя – зависимого и независимого…»
Чисто спортивное начало: с детства любил соревноваться Иван Николаевич, что в индивидуальных видах спорта – в беге, прыжках в длину и высоту, на лыжах и коньках – что в командных, особенно, в хоккее, футболе и прочих. Только любовь к соревнованиям и куражная жажда победы в соревнованиях, по его разумению, была несовместима со средствами нездоровой или подлой конкуренции. Противна победа в соревновании, если достигнута применением недостойных средств и приемов. Схитрить иногда позволительно. Это, как в футболе, потянуть время при вбрасывании мяча из аута при выигрываемом матче. Но сыграть «в кость», чтобы насмерть вырубить соперника, отправив его в больницу, лишь бы выиграть тяжелый принципиально нужный матч – кому это надо? Какого черта такие игры – такой футбол, такой хоккей, как говорил Озеров, нам не нужен…
Вот и в науке, исследованиях Ивану Николаевичу интересно было честно соревноваться и честно побеждать сильнейших соперников на отечественных и зарубежных дорожках и полях… И докторская его диссертация была самого высочайшего мирового уровня, со значительным, сильным опережением достигнутого уровня развития его специализации и тогдашних конкурентов по всем мыслимым и немыслимым параметрам.
Но если наука с ее исследованиями и выборами лучших из лучших – это великолепная, красивая игра, то какой смысл в ней суетиться, химичить и халтурить, рубиться только за коврижки и пьедесталы не по заслугам. А не выдать в результативных прорывных исследованиях нечто удивительное, фантастическое, похожее на умопомрачительные скоростные финты и «сухие листы» Пеле, голевые проходы с шайбой Боброва и Харламова.
Вот и выбрал Иван Николаевич своё спортивную бескомпромиссную стезю в только что организованном академическом институте, которым руководил директор-академик Владимир Андреевич, его бывший аспирантский шеф. И выбор Ивана Николаевича, и переход на новое место работы на стыке рубежных для страны 1986-го и 1987 годов ускорила чернобыльская катастрофа, когда вдруг тот осознал стремительное время распада страны Советов и необходимость сделать свой научно-исследовательский рывок невероятно конкурентного прорыва выше мирового уровня с новыми академическими возможностями.
Но из песни слова не выкинешь, Ивану Николаевичу всегда неудобно будет вспоминать об этом эпизоде своей бурной научно-мистической жизни. Как-то все вдруг накатилось неизвестно откуда странно и нелепо при всей его принципиальной жизненной позиции, не принимающей простых и не простых человеческих отношений, основывающихся на понятиях: «Ты мне, я тебе». Как-то само собой принималось, что при переходе его в академический институт директора-академика, с которым сложились добрые дружеские отношения с давних аспирантских времен, его завлаба и исполняющего обязанности профессора на его кафедре шеф двинет в членкоры на следующих декабрьских выборах 1987-го, через год после чернобыльской катастрофы, перевернувшей все в науке.
Но до декабря еще времени целый воз с небольшой тележкой, а ранней весной директор вызвал завлаба для конфиденциального, доверительного по душам разговора.
– Помнишь, ты хлопотал за Юрку?
– Было такое, Юрий Васильевич обратился ко мне с такой просьбой, чтобы вы поддержали его на выборах, где его потенциальное избрание висело на волоске…
– И я его поддержал, и мой голос оказался решающим, я ведь и Билля вашего склонил голосовать за Юрку, а тот до моей поддержки тоже был настроен против него категорически… И другие академики отделения прислушались ко мне, хотя у удивлялись моей позиции… Мы ведь раньше с Юркой ни в науке, ни в жизни никогда не пересекались… Но я выполнил твою просьбу, не зная зачем это было нужно тебе…
– Зато сейчас знаете, – угрюмо ответил Иван Николаевич. – Мы ведь нашим обзором в Радиоэлектронике выломали всем руки – и МЭПу и МРП – делать БИС по новейшим технологиям интегральных транзисторов с двумя поликремниевыми слоями по методам сверхсамосовмещения… И ваша Электроника ССБИС МЭПа и старшие модели Эльбруса МРП все по этим технологиям делаются на Зеленоградском Микроне…
– Это само собой, – смягчился Владимир Андреевич, – но ты, Иван, должен знать, что ты мой должник, потому что у Юрки тогда не было никаких шансов пройти наше отделение, где мы с Биллем были первыми замами академика-секретаря… И мы с Биллем перевесили общее мнение академиков отделения, следовавших на поводу академика-секретаря, метившего в кресло президента, да не прорвавшегося туда из-за Чернобыля… Это тебе надо знать, Иван, перед тем, как я тебя тоже попрошу об одной услуге… Не удивляйся, земная жизнь чудна коловращениями… Ты мне, я тебе… Только здесь немного наоборот вышло: я тебе подыграл с Юркой, теперь твоя очередь помочь в одном тонком деле… Понимаешь, в одном тонком деле твоя помощь мне нужна…
– Каком таком тонком деле, – поежился зябко Иван Николаевич, – смогу ли?..
Сможешь, – коротко и напористо произнес Владимир Андреевич. – Не твоя лично помощь нужна одному азербайджанскому академику, обвиняемому в коррупции, а мой персональный выход на одного высокопоставленного правительственного деятеля, друга вашей семьи…
– Друга семьи, – растерянно переспросил Иван Николаевич.
Владимир Андреевич назвал фамилию этого деятеля, действительно бывшего когда-то другом их семьи и, попросив по селектору свою секретаршу полчаса не связывать его по телефону, мол, совещание, – изложил суть своей просьбы. Он должен попасть на прием к тому официальному лицу, которому должен был заранее позвонить Иван Николаевич, предупредив о контакте и потенциальном содействии «тонкого дела» Владимира Андреевича. Фамилия азербайджанского академика ничего не говорила Ивану Николаевичу, но, по словам Владимира Андреевича, его давнего знакомца-математика-системщика в ранней совместной работе, оговорила местная научная мафия, приписывает ему то, чего не было и не могло быть: под началом и оком академика-математика были все коррупционные дела в научно-исследовательских институтах и вузах республики. И его защиту надо было искать в высоких кабинетах Москвы.
Только в стране нового генсека Горби не было очередей в защиту опального азербайджанского академика, незаслуженно обвиняемого в коррупции, наоборот, росли очереди его обвинителей.
– А это не так, – горячился Владимир Андреевич, – знаю его с юности, хоть ни разу не был в Баку, уверен, что тот горелой спички не возьмет без спросу высокого руководства. Подставили его… Я пытался втравить в это тонко дело нашего академика-секретаря, не состоявшегося президента, заступится за опального бакинца… Он подсказал, к кому надо обратиться, чтобы из Москвы была поддержка опальному, не от академии, а от правительственного чиновника, имеющего соответствующий вес и авторитет в Баку… Позвонишь?.. Чтоб я пришел на прием к нему не с кондачка, а с кратким пояснением, кто я и откуда, и зачем…
– А что сказать по сути – зачем?..
Владимир Андреевич задумался и, прежде чем ответить по существу вопроса «зачем?», выдал необычную для него преамбулу. Мол, Горби вслед за своим бывшим шефом в ПБ пошел с открытым забралом на коррупцию в партийном и административном аппарате, МВД, медицине, вузах, везде на всех фронтах. Требуется порядок в стране, да вот под метлу, с обвинением в коррупции попадают часто не злодеи, а невинные. Знамо дело, лес рубят, щепки летят… А надо зорко следить за тем, чтобы на сломе эпохи и государства не менялись местами коррупционеры и невинные люди, чтобы невинные деятели не забегали вперед на место обвиняемых. Пусть их кто-то и намеренно «из местной мафии» и выталкивает из очереди париев и ягнят на заклание – на публичное осмеяние и позор «незаслуженного обвинения в коррупции». А вопрос «зачем» академик раскрыл с дрожью в голосе:
– От того заслуженного азера все его друзья и покровители отшатнулись. Утопающий хватается за соломинку, вот и он уцепился за меня, думая, что эта соломинка его как-то удержит на плаву… Так позвонишь?..
– Позвоню, конечно, но… Ничего не гарантировано, Владимир Андреевич, даже в том случае, если он вас примет и выслушает, и даже пообещает обтекаемо…
– Понятно… Но если пообещает, пусть обтекаемо, то…
– Ничего не гарантировано, ничего… Я постараюсь выполнить ваше поручение…
– Какое поручение, просьба, Иван… Не хватало тут, чтобы ты воспринял мою просьбу за поручение… Просьба… За то, что я тебе помог Юрку… то бишь твоего уважаемого коллегу Юрия Васильевича провести в академики… Да, ладно, знаю, что ты для нашего общего дело старался… Ценю то, что ты, Иван никогда ни в чем не разочаровывал меня и, надеюсь, не разочаруешь… Как созвонишься, дай знать…
Иван Николаевич позвонил ответственному лицу в тот же день по домашнему телефону и сообщил Владимиру Андреевичу день и время, когда его ждут для разговора тет-а-тет.
И больше долгое время Иван Николаевич не надоедал своему директору расспросами, как завершилась его беседа, какие распахнулись перспективы защиты азера от местной мафии – или, наоборот, перспективы сузились?.. Своих исследовательских дел и проблем было выше крыши… Ведь надо было торопиться и писать новый аван-проект по развитию нового перспективного суперкомпьютера «Электроника ССБИС» на принципиально новой элементно-технологической базе «Электроника СССБИС-2» и «Электроника СССБИС-3», при расшифровке новой аббревиатуры СССБИС как сверхскоростные сверхбольшие интегральные схемы… Сколько тогда было совещаний и командировок Ивана Николаевича на передовые микроэлектронные предприятия: и в Минск на «Интеграл», и в Киев на «Кристалл», и в Воронеж на «Электронику», Ленинградскую «Светлану». Конечно, базовым предприятием для производства элементной базы советского Крея или «Электроники ССБИС» был Зеленоградский Микрон, как запасный вариант «Ангстрем», но совещания в Научном центре у гендиректора Дьякова, где присутствовали Владимир Андреевич и Иван Николаевич, показывали, что Зеленоград захлебывается на текущих разработках, а на перспективу работать не в состоянии. Пока или вообще – вот в чем был вопрос…