После третьей — попугая действительно сморило в мертвецки пьяный сон, и его упаковали в багаж. Перелета он, естественно, не заметил, поскольку дрых до самого конца путешествия и пришёл в себя только на таможне.
Вернувшийся домой военный советник сразу же приготовил блюдечко пива: — Н у как, Жакошка? Голова не болит?
Попугай встрепенулся, поднял хохолок и сказал:
— Холодно, блин! — потом подошёл к блюдечку и опохмелился. Видимо, по старым дрожжам опьянение вернулось, и он уже самостоятельно, пошёл к тубусу, в котором путешествовал, где и улёгся с комфортом.
— Прям, как ты, — сердито заметила жена хозяина, наблюдавшая всю эту несколько сюрреалистическую картину от начала и до конца.
— Пидар-р-расы! — уверенно выкрикнул Жако и уснул.
— Точно, как ты! — убеждённо сказала жена.
Рядом всё так же текла жизнь, ничего не нарушалось — со скоростью болотной черепахи бежало советское время. Бежало во все стороны. Но, почему-то, не вперёд…
На Родине жизнь военного пенсионера, видимо, не слишком понравилась бывшему военному советнику. Его военные советы стали никому не нужны. И он стал советником своего попугая. И его собутыльником. Оба души не чаяли друг в друге. Причём у попугая оказалась действительно широкая душа, романтический характер и глубокий наблюдательный ум. Правда, иногда он страдал приступами меланхолии и отпускал язвительные шуточки. Словом, Жако оказался настоящим русским.
Вместе с советником они ходили в магазин за пивом и водкой. Вместе пели магазинские народные песни под одобрительные возгласы околомагазинной общественности. В этих же кругах общественности попугай быстро стал знаменитым. Его любили и уважали. Но так продолжалось недолго. Сказалась разница в возрасте. Советник начал быстро стареть и часто болел. И вскоре он окончательно спился и окончательно умер, павший в неравной борьбе с советской действительностью, скоропостижно завербовавшись в «подземные войска». Тоже, наверное, «советником»…
А молодой попугай Жако остался. Он очень тяжело переживал потерю своего друга-советника. Стал ещё более меланхоличен и часто повторял в задумчивости: «А кто мы?.. Всё! Всё!.. Пора успокоиться. На красивую жизнь можно надеяться, но не стоит рассчитывать… Ну, будьте человеком!.. Дайте выпить мужику!..»
Вдова советника после смерти мужа стала видеть в очеловеченном и сильно пьющем попугае, оставшемся без своего друга и хозяина, непосредственную угрозу разумной жизни. По крайней мере, в её собственной квартире.
Поэтому давно и преданно не полюбившая попугая женщина подарила его вместе с клеткой и рассказами о том, какой он умный и говорливый, в «живой уголок» при одной из школ, умышленно не сообщив о его пагубной страсти к спиртному и нелицеприятным высказываниям.
После того, как Жако мужественно адаптировался к новой непривычной обстановке, он научил половину учеников младших классов таким изощрённым ругательствам на русском и английском языках, что возмущённые познаниями своих чад родители стали с гневом требовать у директора школы, чтобы тот избавил уважаемое учебное заведение от «заморского хулигана».
Но директор решил воспользоваться ситуацией и попросил родительский комитет в очередной раз организовать среди родителей сбор денег «на приобретение учебных пособий», а то заморская птица останется в школе на неопределённое время.
Однако время оказалось очень даже определённым. И определил его всё тот же директор: «Чтоб завтра же этого «чуда в перьях» я здесь не видел!».
А случилось это после очной ставки попугая с директором, на которой попугаю хватило всего нескольких мгновений, чтобы удивительно метко охарактеризовать директора:
— Привет, придурок, сволочь, сука! — сказал Жако и демонстративно начал серить.
Но и до этого уже вся школа знала, что попугай не только ругается, но и ведёт себя как-то странно: кусочки яблок и груш, которые ему среди прочего приносили посетители школьного «живого уголка», тщательно пережёвывались, и образовавшийся мякиш сбрасывался в поилку с водой. После чего попугай терпеливо ждал несколько дней, пока всё содержимое поилки не забродит. И, только когда бражка была готова, начинал активно пить. Потом набычивался, перья на холке вставали дыбом, и начинал голосить так, что дети младших классов начинали плакать, а кое-кто даже пускал жидким в трусики. Крики пьяного попугая явно были скопированы со звуков, издаваемых африканскими бабуинами перед боем. или спариванием.
А в последнее время было замечено, что в брагу попугай стал добавлять кору и щепки. Понимающие стали говорить:
— Коньяк готовит!..
Уже на следующий день Жако оказался на Птичьем рынке с помощью школьного завхоза.
А добросердечные колхозники, с которыми наш фотограф отмечал приобретение хомяков, не восприняли всерьёз его покупку и вручили ему напоследок клетку с попугаем, так убедительно говорившим, что он — «свой».
Каждый бы, наверное, с испугу закричал, что он «свой», если бы увидел тянущиеся прямо к тебе огромные колхозные ручищи, пахнущие соляркой и дешёвым табаком, и трясущиеся в каком-то непонятном вожделении.
Даже наш бывалый и хулиганистый попугай поспешил признаться, что в прошлом он — наверное, тоже колхозник, за что и попал в клетку. Выручай своих!
И вот этот-то приспособленец Жако станет у нас пробоваться на роль «птички-на-вылет» у нашего районного фотографа. Вернее, он ещё не знал, что будет проходить кастинг. Впрочем, фотограф этого тоже ещё не знал.
Но, скоро узнает. Ведь талант, как известно, не пропьёшь…
Итак, представитель заморской фауны с очень русским характером и нелёгкой судьбой метко и ёмко охарактеризовал состояние нашего фотографа после его пробуждения:
— Мррррааазь! — заорала экзотическая птица — Какккая мррраззь!!!
— Слышь, петух, ты это, базар фильтруй, — растерялся фотограф от столь неожиданного и, главное, необоснованного, как ему казалось, наезда.
— По-моему, вы найдёте общий язык, — убежденно сказала перед своим уходом жена и захлопнула дверь в комнату.
— А, по-моему, фигня какая-то, — наглое пернатое абсолютно не соответствовало представлениям фотографа о домашнем любимце.
— Соссаать!!! — вновь раздалось из клетки.
— Сам соси, павлин плюшевый! Я тебе клюв обломаю, если наезжать будешь!
— Подрррочи, мррразь! — не унимался хамоватый обитатель клетки.
— Щас ты сам у меня подрочишь, чучело пернатое! — фотограф не на шутку рассвирепел и, схватив клетку, потащил к балкону с явным намерением отправить её вместе с обитателем в неконтролируемый полёт с двенадцатого этажа.
— Если ты его хоть пальцем тронешь — мы разводимся! — неожиданно бросилась на защиту попугая жена, которая зачем-то вернулась.
— Прррелесть! — поддержали её из клетки. И фотограф понял, что проиграл. К такому резкому разрыву семейных отношений он ещё не был готов. «И чем только угодил ей этот недобрый обитатель небольшого зарешеченного пространства? Недаром говорят, что женщина никогда не знает, чего она хочет, но не успокоится, пока этого не добьётся».
После всего этого попугай, как ни странно, занял примирительную позицию и поселил в утреннем воздухе фразу, которая в дальнейшем имела обыкновение часто повторяться:
— Будь дррругом, сбегай за пивом… Поговорим как мужжжики!
Удивительно, но разговор после пива у фотографа с попугаем действительно состоялся. Оба высказали друг другу немало претензий. Но, в целом, остались вполне довольны собой.
Если хочешь достичь домашнего уюта в коммунальной квартире, то необходимо превратить всю остальную территорию квартиры как бы в прихожую перед твоей комнатой, а кухню, ванную и уборную отвоевать хотя бы на некоторое время у народов, населяющих другие комнаты квартиры. И такие захватнические войны постоянно велись и ведутся ещё в мире, жестоко поделённом по коммунальному принципу.
При этом, во время перемирий случались и преферанс по субботам, и околотелевизионная футбольная болтовня, и такое же обсуждение очередных сериалов, которым предавались якобы мирные жители, а на самом деле — полуживые покупатели валидола с глупыми враждебными лицами камикадзе.
Они когда-то оккупировали жилые дома сталинского типа и доходные дома дореволюционной эпохи, поселив в тёмных подъездах предчувствие нелюбви и поножовщины, а в самих коммунальных пустотах желание ругаться и жить всегда наоборот.
И вся эта обшарпанная многокомнатная реальность постепенно заполнялась такими же спивающимися разночинцами, как наш фотограф. Поэтому занос в квартиру очередных горячительных напитков здесь расценивался как подвоз боеприпасов.
Здесь всегда чего-то ждали: то ли вестей от Бога, в которого почти не верили, то ли нелепой решимости кого-то из соседей к убийству всех остальных, то ли внезапного наступления коммунизма, о котором будет объявлено по радио и телевидению. Словом, потакали какой-то невыразимой неосмысленности существования.
Здесь как-то не осознавалось, что такая жизнь превращается в одну большую, очень медленную попытку самоубийства.
И неудивительно, что появление говорящего попугая в одной из комнат коммунального театра военных действий, поначалу было расценено как прибытие давно обещанных подкреплений к одной из воюющих сторон.
Но, наш Жако на удивление быстро освоился в окружающей его обстановке и уже через несколько недель важно вышагивал по коридору, по пути на общую кухню, заглядывая в комнаты к соседям фотографа, предварительно перезнакомившись со всем заинтересованным и не очень заинтересованным коммунальным населением.
Благодаря жене фотографа попугай пользовался практически неограниченной свободой передвижения — в клетке он только ночевал.
Поэтому в квартире он обычно выполнял роль своеобразного парламентёра, заигрывая почти со всеми враждующими сторонами.
Его полюбили за мудрость суждений и простоту общения, хотя он мог иногда и поупражняться в пилотировании собственной пернатой тушки. Мог, например, неожиданно спикировать на кого-нибудь и клюнуть несильно в плечо или затылок. А мог незаметно нагадить кому-то из соседей в кофе или в кастрюлю с супом…