В «Teasing» вошли многие классические номера салуна, такие, как «Ротор», «Искусство соблазна» и «Я — хорошая девочка! И, конечно, финал «Ты меня возбуждаешь!». Но многое было сделано заново. Этот спектакль стал классикой Lart du nu. В «Кадрясь», самом ключевом танце спектакля, когда танцовщица показывается публике со спины, прикрытая до талии занавесом, работают только бедра и ноги, наиболее четко выражено его кредо — вызвать влечение, не влекущее за собой обладания ни в какой форме. Один раз мне пришлось быть на спектакле, на который пришли сильно подвыпившие американцы. Каждый номер они встречали, как принято в их бурлесках, воплем и гоготом. Служителям это быстро надоело, и янки тихо вывели из салуна. «Смотреть можно, — объяснили им. Восторгаться тоже, но лучше молча. Орать нельзя. Это мешает другим».
«Teasing» весьма тонкий спектакль. Его главная героиня — это Женщина-Соблазнительница, образ которой создается в каждом сольном номере и дополняется штрихами кордебалета. В этом образе женщина роковая, «femme fatale», как говорят французы, далеко не обязательно главенствует. В «Соблазнительнице» Софии Бальмы есть много и от озорной девчонки, которая может задрать юбку и показать мальчишкам голую попку точно так же, как язык. Спектакль сам по себе — это синтез балета, современного танца, стриптиза в его лучших формах и художественной гимнастики. И все это так изрядно сдобрено юмором, что Эрос отступает на задний план перед Афродитой.
Та же линия выдержана и в юбилейном спектакле «Taboo» («Табу»). Его поставила Софи Бальма к 50-летию салуна. К этой дате более комфортабельными сделаны места для VIP-посетителей, подновили интерьер. Бальма ввела немало новшеств в спектакль, но классика — «Отношение», «Ротор», «Страсть весталок», «Я — хорошая девочка», «Ложись, лазер, ложись» и другие — осталась.
Конечно, я бы погрешил против истины, если бы сказал, что парижский салун «Crazy Horse» — это невинное заведение для девственников. Конечно, нет. Эрос здесь поселился надолго и прочно. Но именно Эрос, а не Сатир и не Фавн. Похотливым козлам это шоу не понравится. Когда смотришь, как работает красавица Лола Фрагола в сценке «Каторга», понимаешь, какой удивительной силы может достичь экспрессия женского тела и какой черт сидит в каждой настоящей женщине. Сцена проходит как бы в тюрьме, из которой страстная женщина-грешница рвется к своему возлюбленному. Но как рвется! Каждой клеточкой своего тела. И Лола умеет это показать. Вспоминаешь наше, российское: «Старый муж, грозный муж…»
За всем этим видна огромная работа. И поэтому я так ждал встречи с Софией Бальмой. И вот в один из дней мне позвонила Николь Бжезинская из секретариата «Crazy» и сказала, что Бальма готова меня принять. В зале, где не раз я уже смотрел ее спектакли, меня ждала хрупкая, изящная женщина с такой гибкой и выточенной, как статуэтка из эбенового дерева, фигурой, что не веришь ее же собственным словам: «Я работаю в “Крейзи хорс” вот уже более 30 лет. Сначала я танцевала на этой сцене почти 18 лет, а затем стала работать здесь балетмейстером…» Мы встретились незадолго до начала репетиции. Времени было мало. И все же мы поговорили. София многое помогла мне понять в этом феномене современного искусства по имени «Crazy Horse». Как она пришла в этот салун? «Сначала, — говорит София, — я специализировалась на классическом танце. Любила современный танец. А потом меня позвал Бернарден. И с тех пор…»
Я привожу буквальную запись нашего интервью. Тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить.
— Вы танцевали «nu» т. е. обнаженной?
— Да. Все 18 лет.
— Как вы воспринимаете Fart du nu?
— Это экспрессия тела. Очень тонкая. В это надо вкладывать много духовного. Да-да, духовного, — настаивает она. — Танцовщица должна уметь много сказать именно телом, не говоря при этом ни слова. Искусство «nu» очень коварно. Надо быть очень внимательной всегда. Если переступить определенную грань, танец обнаженной женщины может стать просто вульгарным. Женщина в таком танце должна манить, но допускать к себе не должна. Даже предположить, что она доступна, она не имеет права. Нужно уметь поэтому работать на нюансах.
— Для этого, однако, не всякое тело годится.
— Вы правы. Надо поэтому работать не только над телом, но и над выражением лица. Намерение выражает лицо, выражают глаза. Не только танец.
— Есть танцовщицы, которые соблазнительны по самой своей природе, а есть…
— Есть танцовщицы, которые способны танцевать только в кордебалете. Они хорошие танцовщицы, но недостаточно артистичны для соло. Поэтому иногда мы выбираем девушек, которые даже хуже танцуют, но они могут танцевать сольный танец. Тут нужна определенная порочность, если хотите, для того, чтобы быть одной на сцене и сразу же взять публику. Это дано не каждой.
Бернардена однажды спросили, как он «угадывает» в ходе просмотров танцовщиц, кто подойдет для его салуна, а кто нет. Он сказал: «Я руководствуюсь правилом старых циркачей. Они, когда просматривали кандидатов в клоуны, говорили: «Рассмеши меня!» А я говорю танцовщице: «Соблазни меня в танце!» По-своему Бернарден работал по системе Станиславского. Ему надо было поверить артистке.
— С какого возраста может танцевать артистка в «Крейзи Хоре»? — спрашиваю я Софию.
— Это все индивидуально. Сейчас идет новое поколение. Они начинают танцевать рано. В 16–17 лет.
Мимо нас проходят две девчушки. На вид совсем еще школьницы. «Привет, дети мои», — говорит им Софиа. И продолжает: — Ну вот, вы видели этих двоих. Им по 17, они только начинают у нас работать. Но очень способные девочки.
— Это работа тяжелая, между тем.
— Да, весьма. Очень тяжелая.
— Они работают без выходных?
— Нет, отдыхают, конечно. Но не по календарным выходным. По очереди. Каждый вечер четыре танцовщицы у нас в отгуле.
— Мне рассказывали, у вас весьма жесткие требования к танцовщицам. Утверждают, что если кто-то из них поправился на полкило и за три дня вес не сумел сбросить, то таких увольняют.
Публика в предвкушении шоу
— Врут. По контракту у нас они имеют право изменять свой вес на два-три кило. Или больше, или меньше. Если по своему росту танцовщица не добирает веса, то ей разрешают поправиться на три-четыре килограмма. Но не больше. Но, если она набирает, допустим, вес выше разрешенного по контракту, ей предоставляется отпуск, чтобы она привела себя в форму. Но обычно с весом проблем не бывает, потому что им физически приходится много трудиться. У нас не поправишься.
— Есть ли какие-то особые требования к ним у вас в салуне?
— Они всегда должны быть в форме. Это утомляет, конечно. Раз в неделю у нас генеральная репетиция. Мы не стремимся к тому, чтобы воспитать здесь звезд балета. Но наши девушки должны быть хорошо натренированы, обладать нужной для нашего дела мускулатурой, быть в тонусе и обладать выносливостью. Они работают каждый день с восьми часов вечера до часу ночи. И к тому же репетиции. Генеральная идет три часа. И еще мы репетируем отдельные номера. Работы хватает.
Свет, как скульптор лепит тело танцовщиц. Особенно четко видишь их вроде бы незаметную в ярком свете мускулатуру в танце «Страсть весталок». Свет придает обнаженным телам то оттенок бронзы, то старого мрамора и поэтому каждая мышца рельефна. Видишь, что девочки крепкие, здоровые и хорошо тренированные. А в здоровом теле, как говорили древние, должен быть непременно здоровый дух.
На сколько времени заключается контракт с танцовщицей?
— Мы следуем французским законам. Сначала на восемь-десять месяцев. А затем он практически бессрочный. По этому контракту, однако, танцовщица, если она почувствовала, что не может дальше работать или не хочет, должна предупредить нас за месяц. Таков закон.
— У вас тем не менее строгостей немало.
— Мой патрон (она так до сих пор называет Бернардена. — В.Б.) говорил: «Суров закон, но это — закон». И он был прав. Мы требуем, чтобы танцовщицы приходили на работу вовремя, не опаздывая. Им запрещено после спектакля прохаживаться перед салуном, их доставляют домой наши специальные такси. Есть у нас и служба охраны. Наши девочки не имеют права разговаривать с публикой, особенно с мужчинами. У нас строгая дисциплина. Но разумная. Нет строгостей ради строгостей. В праве на личную жизнь им никто не отказывает. Но это вне салуна. Здесь они работают.
— Вы работали вместе с Беранрденом. Каков был его стиль?
— У него была отлично развитая интуиция. И он умел чувствовать людей. Он точно знал, кого на какой номер поставить. Он умел слушать свой внутренний голос. Он знал, какая танцовщица будет в танце выкладываться до конца, какую лучше использовать в ритмическом танце, какую в медленном. И, как правило, первое впечатление его не обманывало. В хореографии мы не можем навязывать себя танцовщице. Мы должны приноровиться к тому, что танцовщица может сделать и что создать. Мы обязаны иметь, по меньшей мере, четыре танцовщицы для каждого сольного танца, чтобы не возникало ненужных проблем. Но для каждой хореография своя. Это все индивидуально. Этому учил меня Бернарден.
— Вы срабатываетесь с новыми владельцами «Crazy Horse»?
— Да, особенно с моей тезкой, Софи Бернарден. У нее тонкий вкус, ибо она помимо всего прочего хорошая художница. Мы с ней говорим на одном языке.
— А что делает Лова Мур?
— Поет.
— Сколько нужно репетировать для постановки одного номера, сольного танца?
— Три-четыре месяца. А потом репетиции, чтобы поддерживать девочек в форме. Здесь тоже все индивидуально. Есть танцовщицы, которые очень быстро входят в танец и держат нужную хореографию при всей своей индивидуальности, а есть такие, которые сначала входят в танец, а потом начинают свои импровизации, и их каждый раз приходится возвращать к исходным позициям. Все индивидуально. Есть такие, кто быстро все осваивает. А с другими надо больше репетировать, больше объяснять и больше с ними разговаривать. Одним надо уметь смотреть в зал, чтобы понять, какое они производят впечатление, другие и так себя видят на сцене в силу присущей им интуиции. Одним надо говорить, как поставить голову, как посмотреть через плечо, как держать спину, попку. Другие и так это чувствуют. Но над всем надо работать. Даже ставить дыхание. Это так же важно, как и экспрессия.