В музее мне рассказали, что территория нынешней Ниццы была обжита человеком уже 400 тысяч лет назад, а в 4 веке до н. э. там появился греческий полис под названием Никея. Ницца стояла на пути всех завоевателей и всех великих переселений народов. После греков здесь осели лигуры, а со 2 века до н. э. — покорившие их римляне. От римской крепости Семенелум на холме Симье остались только развалины. А когда-то это был один из крупных военных и административных центров юго-восточной Галлии, продержавшийся вплоть до развала Римской империи. Спасаясь от набегов варваров и сарацинов, Ницца уже к 5 веку получившая от папы римского епископскую кафедру, перешла под покровительство графов Провансальских, правивших южной Францией. В 1388 году Ницца добровольно перешла под корону Амадея VII, графа Савойского, и сохраняла верность этой итальянской династии вплоть до 1860 года, а затем при Наполеоне III окончательно стала французской.
С тех пор начинается ее история как курортного города, непровозглашенной столицы французского Лазурного берега. Если ехать к Ницце из Канн, то сразу же на съезде с авторута увидишь непривычный в галло-романской окружающей среде указатель «Английский променад». Именно сюда надо свернуть, чтобы проехать по самому красивому и самому длинному на Лазурном берегу приморскому бульвару, увидеть Ниццу с ее фасада и заодно сразу же прикоснуться к ее истории.
Немногим более ста лет назад никакого променада здесь не было, и там, где стоит сейчас дворец Массена, названный так, как и прилегающая к нему площадь, в честь наполеоновского маршала — уроженца Ниццы, жители города охотились на бекасов и водяных курочек. В начале 20-х годов XIX века любившие отдыхать в этих местах англичане проложили в складчину вдоль берега моря узкую, но прямую дорожку для ежедневных прогулок. Отсюда и пошло название самого красивого приморского бульвара Ниццы — «Promenade des Anglais», то есть «Английский променад», а точнее — «Променад англичан». Однако присутствие Англии в Ницце больше ассоциируется с многочисленными войнами, опалявшими Средиземноморье, чем с мирными променадами. Впоследствии здесь строили свои особняки, дворцы и отели и немцы, и испанцы, и голландцы, и шведы. А от англичан остался только их Променад.
В богатой истории Ниццы каждый народ Европы отыщет для себя, если не главу, так страничку либо строку. Для нас, русских, столица Приморских Альп в силу ряда исторических обстоятельств и поворотов — это целая книга, увы, послереволюционными поколениями не прочитанная. Мало кто знает, что именно на Английском променаде танцовщица Айседора Дункан, жена великого русского поэта Сергея Есенина, села в тот роковой автомобиль, на колесо которого намотался ее легендарный длинный шарф, мгновенно удушивший ее. В доме № 57 на том же Променаде снимал квартиру Владимир Набоков. На Лазурном берегу не раз бывали, а то и жили подолгу Гоголь, Салтыков-Щедрин, Саша Черный, Стравинский, Сухово-Кобылин, Цветаева, Куприн, Чехов, Бунин, Мережковский, Гиппиус, Марк Алданов… В королевском салоне отеля «Негреско», разместившемся на том же променаде, рядом с портретами европейских монархов можно и сегодня увидеть бюст Марии Федоровны, матери Николая IL Во многом Ницца — это символ России, ушедшей в прошлое, сгоревшей в огне революции. В советском обыденном сознании она долгое время оставалась где-то в одной связке с буржуями, поедающими ананасы и жующими рябчиков, с ресторанами экзотической Ривьеры и «осенью в прозрачном бреду» из песен Александра Вертинского, с белой гвардией, бежавшей на Запад после Великого Октября и замышлявшей начать отсюда новый поход против нас. Все это и так, и совсем иначе. Хотя бы потому, что помимо Герцена и Огарева, Кропоткина и Плеханова, здесь бывали и почти все вожди Октябрьской революции 1917-го, включая Ленина, который писал своей сестре отсюда, что Ницца ему очень нравится…
Русский след
… С площади Массена, стоит пройти небольшую крутую лестницу и ступить на брусчатку узеньких улиц старой Ниццы, сразу переносишься в другой мир. Первое, о чем думаешь, — сколько же простояли эти дома, сколько видели и сколь прекрасны они сегодня по сравнению со своими современными многоэтажно-бетонными братьями. Туристическое восхищение, однако, сменяет прозаический вопрос: как живут люди в этих исторических развалюхах? Как умудряются туда провести современные коммуникации, электричество, газ, телекабели?
«Дворец Ласкари?» Задумавшись на минуту над моим вопросом, прохожий — чистенький старичок в соломенной шляпе, затараторил в почти что итальянском стиле: «Пройдете налево, направо, потом — по лестнице прямо, а там через двор выйдете на соседнюю улицу и уткнетесь во дворец».
Переплетение улиц и проходных дворов, где дома смотрят друг на друга окно в окно, — наследие Средневековья, с которым приходится жить и сегодня. Старая Ницца, хоть и превращена в заповедник, тем не менее населена плотно. И живет здесь люд небогатый. Поэтому я не удивился, увидев сразу по два служителя на каждом этаже (а они не столь уж и просторны — всего две-три небольшие залы) Дворца Ласкари — мэрия, отремонтировав его, дала работу «первоочередникам». И поэтому они, хоть и вежливы предельно, ничего рассказать о дворце и его истории, а уж тем более об экспозиции не могут.
Из разложенных в холле проспектов я узнал, что дворец начали строить еще в начале XIII века и закончили в 1261 году, постепенно приращивая к нему те дома, что удавалось купить поблизости. Одним из его владельцев в 1802 году стал 55-й Великий магистр Мальтийского ордена, а затем после его смерти он переходил из рук в руки, пока не был выкуплен окончательно городскими властями, и устроившими здесь музей.
Экспозиция его достаточно эклектична — тут тебе и Рубенс, и фламандские гобелены, и восстановленная специалистами аптека конца XVIII века.
В одном из залов музея неизвестно почему были выставлены под стеклянными колпаками макеты декораций старых балетных спектаклей. Я просто замер от неожиданности. Над макетами значилась надпись — «Дягилевский сезон в Опере Монте-Карло 1932–1935». Автор их — знаменитая русская художница, эмигрировавшая во Францию Наталья Гончарова. Рядом — работа Александра Бенуа, декорация к постановке «Петрушки» 1912 года и к «Шехеразаде» Римского-Корсакова, где танцевали Нижинский и Карсавина.
«Откуда у вас все это русское?» — спрашиваю уже внизу у служителя, обложенного рекламными проспектами, путеводителями и незатейливыми открытками с видами Старой Ниццы.
«В Ницце не следует этому удивляться, месье, — отвечает он. — Русские появились здесь раньше французов, хотя и несколько позже римлян…»
Последнее уточнение дает ему возможность сбыть мне путеводитель «Ницца и Древний Рим», и я, следуя напечатанной в нем карте, поднимаюсь по крутой лестнице на холм Шато, на вершине которого сохранились развалины римских терм и какое-то старинное сооружение, превращенное ныне в смотровую площадку.
На холме Шато есть еще и старое кладбище, а там — могила А. И. Герцена. Он умер в Париже 9(21) января 1870 года от воспаления легких — простудился на митинге протеста против режима Наполеона III. Поначалу его похоронили на кладбище Пер-Лашез, а уже потом перевезли сюда, в Ниццу. И теперь памятник Герцену глядит с вершины холма на Средиземное море, которое поглотило его мать и малолетнего сына во время кораблекрушения на их пути из Марселя в Ниццу. Вместе с легендарным Искандером похоронена его жена, которая умерла во время родов через несколько месяцев после той катастрофы. На пьедестале памятника Герцену вместе с их именами выбито и имя его дочери Лизы, которая по воле безжалостной к Герцену судьбы покончила с собой в неполные семнадцать лет. Так соединили их всех смерть и земля Ниццы. В том была их последняя воля остаться неразлучными хотя бы в смерти. В том и причина, почему и в советские времена прах «нашего Герцена» так и оставался на чужбине, и не было никаких попыток перевезти его на Родину.
Плана кладбища у меня не было, я пошел наугад, но, побродив с полчаса меж семейных склепов местных миллионеров, все же отыскал служителя, объяснил, что я из России, и попросил его помочь. «Александр Герцен? — спросил он, ставя, как все французы, ударение на последнем слоге, к чему русскому человеку привыкнуть никак невозможно. — Это очень просто, месье. Идите прямо и увидите бронзовый памятник, он, кстати, единственный на этом кладбище…» Мягкий, скрытый упрек прозвучал в этой фразе. Только у самой могилы, увидев единственно бронзового Герцена работы украинского скульптора П. П. Завелло на фоне ослепительно белых мраморных скульптур и гранитных кладбищенских стел, я понял, почему упрек служителя был адресован именно мне, а в моем лице и всем моим соотечественникам. Из-за близости моря и от времени памятник Герцену почернел и покрылся зеленой грязной пленкой, от которой бронзу надо очищать регулярно. Но кому это делать?
… Улица Лоншан — когда-то, в бытность Ниццы в составе Сардинского королевства, именовавшаяся Виа ди Кампо Лонго. На самом углу русский православный храм, освященный по старому стилю 31 декабря 1859 года. На двери табличка сообщала, что богослужения проводятся здесь по вторникам еженедельно. Было восемь часов утра и как раз вторник. Я поднялся по лестнице, прислушиваясь к звукам заутрени.
Роскошный иконостас псковско-новгородского стиля из мореного дуба. Великолепной работы иконы с позолотой. Царские врата с кружевной резьбой по дереву. Церковные хоругви, пудовые свечи. И на фоне всего этого старинного великолепия — седой священник, тихо подпевающий ему с клироса розовощекий дьячок с косичкой да три старушки, сохранившие при всей своей дряхлости легко узнаваемый даже нашим поколением «старорежимный» облик. Видно было по этой немноголюдной заутрене, что православных в Ницце осталось совсем немного и что некогда многочисленная русская колония неизбежно ассимилируется. Подобно тому, как ассимилировались, переделавшись на местный лад, старинные русские названия: знаменитая когда-то вилла Апраксина, где разместился приют для слепых и глухонемых, теперь названа «виллой Апраксин», а ведущая от нее крутая улица в планах Ниццы 30–40-х годов нашего века именовалась последовательно — «Апраксинский спуск», затем «Спуск святого Апраксина» и наконец — «Святая Апраксия»…