— Женщины, — с видимым отвращением пробормотал Клэр и, достав из кармана надушенный платок, вручил его Зельде, а потом помог ей сесть. — Никакого достоинства, самообладания и… Нет-нет, пожалуйста, не стесняйтесь, продолжайте плакать, пока вам не станет легче. Воды? Или, может, вам нужны нюхательные соли?
Зельда шумно высморкалась в его платок и простонала:
— Ох, не могу, ох, Лайзо, упрямый остолоп… Соли для ледей оставьте, а мне б покрепче чего глотнуть.
На мгновение выражение лица у Клэра стало нечитаемым… а потом он извлёк из внутреннего кармана пальто маленькую изящную фляжку, открутил крышку — и протянул Зельде:
— Вот, прошу. Исключительно для здоровья.
Из фляжки — уж это я после визита в «Клуб дубовой бочки» знала наверняка — пахло крепчайшим виски. Зельда сделала глоток, закашлялась, прижимая платок к губам, потом приложилась к горлышку ещё. Мало-помалу слёзы иссякли.
— Мы ведь знатно разбранились, когда он уезжать надумал, — призналась она тихо, окончательно успокоившись. — Ишь, чего надумал — за славой отправился, да ещё куда… Не шутки это. Много я ему дурного наговорила, а под конец погрозила материнским проклятием, если он ослушается. А он возьми и скажи: «Не бывало такого, чтоб недоучка, неумеха и вдруг прокляла настоящего колдуна». И глаза у него раз — и засветились будто… Ну, перепугалась-то я знатно, но всё же нрав у меня крутой. Взяла да отхлестала его по щекам. А он повернулся и ушёл молча. И снится мне с тех пор не каждую ночь, но частенько, что Лайзо, кровиночка моя, падает с большой высоты, с самого неба, а свет то вспыхивает, то гаснет. И так это страшно!
Перед глазами промелькнул вдруг образ, полустёртый из памяти, точно давний сон — выжженное поле, и пепел, и самолёт, взмывающий в небо. Меня охватила дрожь, и я с трудом подавила её, заставила себя улыбнуться и осторожно сжать руку Зельды, ободряя:
— Любой вещий сон, любое видение будущего — лишь часть истории, без начала и конца. Легко впасть в отчаяние, неверно истолковав увиденное. Вы ведь гадаете людям, верно? Иногда смерть, которую предсказывают карты, это лишь перемены. Старая эпоха уходит, наступает новая… Что же до Лайзо, то, поверьте, он не желал вас обидеть. Он, без сомнения, любит вас. Но если у человека есть цель, ясная и желанная, если он знает, что должно сделать, то удержать его не сможет ни родная мать, ни… ни… — я осеклась. А кто для него я? Не невеста даже… — Никто. Никто не остановит. Тем более такого человека, как Лайзо! У него строптивый, свободный нрав, и…
— Порола я его мало, — вздохнула Зельда, кажется, окончательно приходя в себя. — Да и всех их, чего уж говорить, потому и выросли здоровенные лбы, никакого сладу с ними нет. Но как на родную кровинушку-то руку поднять? Ох, и заговорилась я, — вздохнула она, поднимаясь. — Надо посмотреть, не выкипела ли похлёбка, а там, глядишь, и чайник вскипятить. Чаю-то у меня нет, но вот травы всякие есть, вот и мята, вот и шалфей, вот и тимьян…
Зельда продолжала бормотать, отщипывая от вязанок по листику, по веточке, а я деликатно промолчала, не напоминая, что теперь чай у неё был — он лежал в корзинке с остальными подарками. В отдалении послышался шум: в дверь, кажется, снова постучали, и Ян, изрядно сердитый, пошёл проверять, кого на сей раз принесло… Клэр же, воспользовавшись паузой, закрыл фляжку и убрал во внутренний карман.
— Гляньте-ка, ни печенья, ни сахара нет, нечем угощать! — расстраивалась тем временем Зельда. — Стыд-то какой! А ведь говорили же мне карты, что нынче надо ждать гостей…
— Что там насчёт гостей? — послышался знакомый голос. — Ступай-ка ты прогуляться, Ян, уж больно у тебя рожа хмурая… Зельда! Знаю, что ты дома, что бы Ян ни говорил! Отзовись! Я тут случайно проходил мимо, честное слово, совершенно случайно, Лайзо меня ни о чём таком перед отъездом не просил, и опять-таки случайно у меня с собой мёд, печенье, сыр, изюм, орехи к чаю и большой кусок говядины, который прямо просит, чтобы его приготовили… — продолжая болтать без передышки, Эллис добрался наконец до кухни. И — упёрся взглядом в Клэра. — Вы.
— Вы, — мрачно ответил Клэр.
С очевидной растерянностью Эллис повернулся в одну сторону, в другую — и наконец рассмотрел меня, разом посветлев лицом:
— О, и вы! Что ж, это многое объясняет. Ну, раз мы все здесь собрались, не перекусить ли немного? Не знаю, как вы, а отчего-то опять страшно голоден!
У Эллиса имелось прелюбопытное свойство: если он пребывал в хорошем настроении, то погружаться в печальные размышления рядом с ним было решительно невозможно. Вот и сейчас туман печали развеялся под напором бойкого, весёлого ветра с холмов — так весной иногда резко меняется погода в Бромли. Печенье, орехи, фрукты и сыр переместились наконец из корзин на стол; Зельда поохала над подарками, заварила новый чай — с непривычки очень крепко — и примерила бхаратскую шаль. Ей удивительно шёл глубокий, винный оттенок с золотистыми и угольно-чёрными узорами, и я не преминула об этом сообщить. Клэр тоже расщедрился на похвалу, по моему мнению, весьма двусмысленную.
— Тот самый цвет, который слабую женщину уничтожит, а сильную — сделает ещё сильнее, — произнёс он не то с сожалением, не то с осуждением. — Не вздумайте так наряжаться, если вам придётся свидетельствовать в суде или просить в долг — ни там, ни там не поверят.
Далеко не всякой… нет, пожалуй, даже вовсе никакой леди польстило бы подобное, однако Зельда расцвела:
— Ишь, какой подхалим! С этаким-то медовым языком, небось, от невест отбоя нет?
Лицо у Клэра вытянулось:
— Упаси Небеса. Я безутешный вдовец, им и намерен оставаться до скончания своих дней.
— Так если девиц вокруг много, жениться-то и вовсе не нужно, — хихикнула Зельда по-девичьи. И повернулась к Эллису: — А ты, Илоро, больше меня не хвалишь, рук не целуешь, красавицей не зовёшь… Или разлюбил?
— Конечно! — ответил тот, и глазом не моргнув. И прижал руки к груди: — Я ведь счастливейший из людей, считаю дни до того, как стану счастливейшим из супругов. И верность моя… и все комплименты принадлежат теперь только невесте!
Зельда загоревала напоказ, бормоча, что, верно, совсем теперь состарилась, если-де Илоро больше не хвалит. Я, поддерживая игру, сочувственно притронулась к её рукаву и заметила:
— Моё положение ещё печальнее. Вашу красоту он превозносил хотя бы прежде; а у меня за два года не заметил даже новую шляпку.
Эллис обернулся, комично задирая брови, и прочувствованно произнёс:
— Виржиния, но ведь вы особенный человек! Вы добрый и надёжный друг, я никогда и не видел в вас женщину!
— Какое смелое заявление, — вкрадчиво заметил Клэр. — Впрочем, в первую очередь стоило бы подчеркнуть, что перед вами леди, а леди не нуждается в двусмысленных комплиментах.
Это прозвучало как угроза — и, несомненно, ею и являлось. Но Эллиса было не так-то легко смутить.
— О, как я мог забыть про вас, позор мне! Будьте уверены, вы тоже мой добрый друг… — сделал он многозначительную паузу. И торжественно закончил: — И в вас я тоже никогда не видел мужчину!
— Дуэль, — жеманным тоном бросил Клэр, отворачиваясь.
На губах у него играла улыбка.
— Принимаю ваш вызов. Да, кстати, если вызвали меня, я ведь могу выбрать оружие? Тогда мой выбор — чашка чая! Боюсь, он заварен слишком крепко, и победит тот, кто сможет пригубить его и не поморщиться…
По некоторым обмолвкам я поняла, что Эллис заходит к Зельде довольно часто, не меньше двух раз в неделю, обыкновенно по утрам и приносит гостинцы. Кажется, он действительно беспокоился о ней, хотя о ссоре скорей догадывался, чем знал наверняка. Лайзо ведь, уходя, и ему почти ничего не объяснил, хотя и заглянул, чтобы попрощаться.
— Он иногда совершенно невыносим, — вздохнул Эллис, покрутив в пальцах сухой стебелёк, выпавший из вязанки под потолком. — Гордый, упрямый. Ему многое давалось слишком легко. Выучить язык? И двух месяцев не нужно, чтоб свободно болтать. Разобраться в том, как устроен автомобиль? Год — и этот нахал уже участвует в марсовийских гонках в окрестностях Лютье. Молчу уже о том, что любое, даже самое неприступное сердце он мог завоевать всего одной улыбкой… И вот очередная авантюра, но на сей раз ему может и не повезти.
— Полагаю, он всё продумал, — тихо ответила я, пусть и сама не была уверена в этом.
Мы сейчас остались наедине; в воздухе витали запахи трубочного табака, чая, дыма и бобовой похлёбки, добавляя уюта. Зельда, окончательно покорённая манерами Клэра, твёрдо вознамерилась подарить ему бронзовую чернильницу, которая ей самой явно досталась не совсем законным путём. И я не сомневалась, что подарок будет вручён, несмотря на деятельное сопротивление одаряемой стороны; по крайней мере, Зельда уже умудрилась увести Клэра в другую комнату и теперь с азартом перебирала содержимое большого расписного ларя, сопровождая каждый извлекаемый предмет остроумной ремаркой.
Это было очень… по-домашнему.
— Надеюсь, что так, — и Эллис снова вздохнул. Сжал пальцами сухую веточку чуть сильнее — и растёр в пыль. — Но люди иногда гораздо более хрупкие, чем сами думают. Ну, довольно о грустном, — и он улыбнулся; пусть и не вполне искренне, но я, не задумываясь, ответила ему улыбкой тоже. — Давайте лучше я развлеку вас занятной историей. Хотите знать, как продвигается расследование?
Разумеется, я хотела!
За прошедшее время — к слову, не такое уж большое — мистер Брэдфорд успел изучить подозрительные следы, оставленные в комнате с призраком. Он окончательно удостоверился, что пятна — это кровь, причём кровь человеческая.
— Видите ли, Виржиния, «красные шарики», присутствующие в крови у человека и у животного, на самом деле разные! Да и у животных они отличаются. Но это метод старый, ненадёжный, ведь полагаться приходиться лишь на собственные глаза… Хотя глазам старины Нэйта я, предположим, верю, — Эллис заговорщически наклонился ко мне, опираясь локтями на стол. — Но несколько лет назад в Алмании открыли и описали некую химическую реакцию, которая позволяет совершенно точно различить кровь животного и человека. Так что теперь мы можем быть абсолютно уверены, что пятна в комнате появились отнюдь не из-за того, что там какая-нибудь карманная собачка подралась с местным котом-крысоловом.