Или не стать.
— Понимаю, — ответила я наконец осторожно. — Но не вполне представляю, как туда попасть. У меня, видите ли, нет супруга — члена парламента.
— Большое счастье, поверьте, — мрачно пошутил Эллис. — Зато у вас есть замечательная подруга — леди Чиртон, а её муж как раз просиживает в парламенте штаны. Говорят, что в последнее время леди Чиртон часто видят в «Старом гнезде». Неправда ли, чудесное совпадение?
На то, чтоб всё устроить, у меня ушло три дня.
К каждому человеку нужен свой подход. Иным проще, чтоб их обманули, и таким образом сняли с них ответственность за происходящее; других надо уговорить; третьи делают вид, что ненавидят интриги и манипуляции, но на деле только и ждут, чтобы их вовлекли в игру… Леди Чиртон слыла особой легкомысленной, пустоголовой и слабовольной, а всё из-за миловидного лица, напоминающего сердечко, и больших серых глаз с поволокой. Сложение у неё было хрупкое, а рост небольшой. В компании она чаще помалкивала или ограничивалась восклицаниями вроде «Ах!» и «Неужели!» — а ещё могла расплакаться из одной только сентиментальности. Если мы стояли рядом, то нас нередко принимали за одногодок, хотя на самом деле она уже воспитала двоих сыновей и ровесницей приходилась, скорее, моей матери.
Леди Чиртон недооценивали — а ведь она была одной из немногих, к кому я могла подойти и без увёрток изложить суть дела.
— Ах, — тихонько выдохнула она, и длинные ресницы затрепетали. Волосы, убранные сейчас в аккуратный узел, в зависимости от освещения меняли цвет, и выглядели то рыжеватыми, то прохладно-тёмными. — Значит, вам необходимо попасть в «Клуб дубовой бочки»?
— Именно так. Мой друг, детектив Эллис, ищет одного человека, чьей жизни угрожает нешуточная опасность… и это в лучшем случае, если ещё не поздно, — пояснила я, понизив голос. Мы беседовали у ширмы, в конце зала; всё внимание же сейчас было приковано к Элейн Перро, которая за общим столом показывала некий забавный фокус с принадлежащей ей карточной колодой. — С прислугой он намеревался побеседовать сам, но деликатную часть поручил мне. Вы ведь знаете, леди не всегда говорят прямо… — и я многозначительно умолкла.
— И не всегда отвечают на вопросы, — понятливо кивнула леди Чиртон. Сейчас, когда мы стояли так близко, тонкие морщинки в уголках её глаз были отчётливо видны, но возраст выдавали отнюдь не они. — Что ж, понимаю. Пожалуй, что многие в «Клубе дубовой бочки» и вовсе могли бы отказаться разговаривать с обычным детективом без веской причины.
— И очень зря, — качнула я головой. И добавила осторожно: — А ведь именно детектив Эллис раскрыл тайну «Сада Чудес» и разоблачил злодея, который стоял за всеми несчастными случаями в цирке, включая самый первый. Вы помните, наверное, медведицу, которая взъярилась без видимой причины…
Леди Чиртон, без сомнения, помнила — как помнила и то, что именно я помогла ей выйти из амфитеатра и отыскать супруга.
— Правила клуба вполне допускают пригласить на чаепитие приятельницу, — ответила она так же тихо. — Тем более что мы собирались на этой неделе обсудить благотворительность, а вам, леди Виржиния, есть что сказать.
— Приют имени святого Кира Эйвонского, — догадалась я сразу. — Не стану лукавить, моя помощь не так уж значительна, и, признаться, хвастаться нечем, однако я рада буду поделиться тем, что знаю… Только, прошу, держите мою просьбу в тайне.
Леди Чиртон пообещала и это; не знаю, право, что она сказала супругу и как всё объяснила. Не думаю, что солгала, скорее уж, просто кое о чём умолчала… Он, впрочем, после случая с амфитеатром был расположен ко мне и вряд ли сильно возражал. Или, возможно, свою роль сыграла репутация леди Милдред; подозреваю, что многие по привычке оказывали небольшие любезности лишь из уважения к бабушке, верней, к её памяти.
Так или иначе, но через два дня двери «Клуба дубовой бочки» распахнулись перед нами — ровно в тот момент, когда Эллис явился с чёрного хода, чтобы ещё раз опросить прислугу.
…И почти сразу же я почувствовала себя лишней.
Хотя в этот клуб, в отличие от многих других, приходили с жёнами, а жёны нередко звали с собой подруг, тут как никогда сильно ощущалось верховенство мужчин. Даже сами комнаты пахли как-то по-мужски: виски, табаком, грубой сапожной кожей, одеколоном из розмарина и лаванды, который отчего-то пользуется необыкновенной популярностью у брадобреев… Конечно, окна держали открытыми, а значит, запах был едва уловимым; его безжалостно вытесняла газолиновая гарь и смрад Смоки Халлоу, который долетал даже сюда. Чиртоны представили меня своим друзьям — сперва одной супружеской чете, затем другой, и так до бесконечности, пока мы шли сквозь комнаты и залы. И всюду были одни и те же взгляды — любезные, но изрядно снисходительные.
Уверена, что на герцогиню Хэмпшайрскую так бы не смотрели.
И вовсе не потому, что её муж имел огромное влияние, нет. Просто она никогда не была просто украшением гостиной, а напротив, разделяла его идеи и помогала воплощать их в жизнь. А я в глазах этих людей оставалась лишь «очаровательной леди», наследницей титула и состояния, которая имела одно экстравагантное увлечение — кофейню, и некоторое количество сомнительных знакомств. Как и любая светская кокетка, впрочем. Вот леди Абигейл знала, что дела я веду сама, пусть и полагаюсь на помощь мистера Спенсера, а они… Они смотрели на меня добродушно и покровительственно, а между приветствием и полагающимся по случаю комплиментом думали в лучшем случае о том, как могли бы через меня оказать влияние на маркиза Рокпорта.
Пустые мечты, между прочим; маркиз — не тот человек, который позволил бы дёргать себя за ниточки кому бы то ни было.
Через некоторое время мужчины сообща отправились в курительную комнату, а мы с леди Чиртон присоединились к другой компании, к женской, тем более что как раз подошло время для чая. Поначалу мне и здесь тоже мерещились снисходительные взгляды; волей-неволей про себя я начала подбирать оправдания, словно мне уже наяву задали с десяток едких и коварных вопросов… Только изрядным усилием воли удалось избавиться от этой навязчивой мысли. Вспомнилось, как миссис Скаровски говорила: «В тот же миг, как поэт начинает спорить в стихах с живым, настоящим человеком, воображая его ответы, он начинает творчески гибнуть! Видите ли, люди куда больше, чем наше представление о них».
Что ж, от поэзии я была бесконечно далека, но в целом считала так же: нельзя судить о ком-то по одному поверхностному впечатлению.
Не подвело это правило и теперь.
Сперва мы говорили о пустяках — о погоде, о фасонах шляпок, обсудили некоторые из последних новостей и снова вернулись к погоде. На самом деле не стоит недооценивать значение такой пустой с виду болтовни: она разрушает лёд отчуждения, позволяет приглядеться друг к другу, по интонациям оценить настроение и, пожалуй, найти нечто общее. А что может быть более общим, чем небо над головой? Ледяной дождь и ветер одинаково мучают всех, хотя некоторые романтически настроенные особы склонны говорить, что любят дождь… но, разумеется, только издалека, из тёплого и уютного дома.
Через некоторое время — разговор о погоде зашёл на третий круг — я наконец-то почувствовала себя свободнее. Особенно дружелюбной оказалась леди в зелёном муаровом платье, которая сперва виделась мне крайне суровой и к тому же повторила несколько раз: «У меня непростой нрав! Не повод для гордости, упаси Небеса, но скрывать не стану — нрав непростой!» Звали её леди Уоррингтон. На коленях у неё сидела собачка с огромными печальными глазами, бело-коричневый спаниель; временами собачка принималась тявкать, причём очень яростно, словно тоже хотела вставить в разговор слово-другое, и хозяйку это изрядно раздражало.
— Умолкни, Друмми! Немедленно! — строго произнесла она, когда собачка залаяла в очередной раз. — Не берите в голову, леди Виржиния, моя девочка тявкает не на вас, она всегда такая шумная. Как маленький барабанчик! Бедняжка должна была стать охотницей, но уродилась слишком слабой и, видите ли, я даже дома её боюсь оставить одну.
— Вам следует больше доверять прислуге! — жеманно посоветовала ей белокурая, сильно нарумяненная леди Итон, чей супруг занимал видное положение в Парламенте. — И позвольте не согласиться: собака нынче лает куда больше обычного, но дело, разумеется, не в леди Виржинии. Думаю, это из-за виски! Запах до сих пор витает, клянусь Небесами! — в сердцах добавила она.
— Виски? — переспросила я. — Мне тоже почудился поначалу какой-то запах…
— В подвале на днях лопнула одна из бочек, — пояснила леди Уоррингтон, которая наконец утихомирила свою питомицу. — К счастью, небольшая. Воображаю, какой смрад стоял бы, если б разбилась та, в честь которой назван клуб! Хотя почти наверняка она пустая, и в ней нет ни виски, ни воды.
Третья леди, чьё имя я не запомнила, зато отметила совершенно изумительные серьги с изумрудами, тут же возразила:
— Тут вы совершенно не правы! Мистер Гибсон говорил, что там внутри именно виски, а он служит тут уже лет двадцать, если не тридцать. Кому знать, как не ему!
— Мистер Гибсон?
— Ах, это дворецкий, редких достоинств человек. С исключительной памятью! Хотя надо признать, что в последнее время он изрядно сдал…
Разговор как-то сам собой свернул к тому, как нелегко отыскать хорошую прислугу. Мысленно извинившись перед Рене Миреем, которого никогда не считала слугой, я рассказала, как искала повара в «Старое гнездо». Это окончательно растопило лёд: многие из присутствующих знали леди Милдред или хотя бы слышали о ней — и о кофейне. Так что дальше беседа текла более непринуждённо и живо; полагаю, именно на такой исход и рассчитывал Эллис, озвучивая свою просьбу.
Пожалуй, сложней всего оказалось направлять разговор в нужное русло, потому что собеседниц было слишком много… но, с другой стороны, стоило только задать вопрос, и ответы сыпались со всех сторон, ибо каждая леди стремилась прослыть самой осведомлённой.
— Знаете, я заметила, что здесь так тихо. А ведь курительная комната недалеко! — удивилась я вслух, до того похвалив изысканный оттенок обивки дивана, изум