Екатерина ГодверКофе, космос, красный плед
Старик Клод Денбо пропал.
Со слов домочадцев выходило следующее. Вечером накануне он, как положено уважаемому отцу и деду, дремал в кресле в гостиной. Сыновья потягивали пунш и обсуждали будущий урожай, женщины вязали, дети возились на ковре перед камином — идиллия! Клод иногда открывал глаза, чтобы раскурить любимую грушевую трубку и вставить слово-другое. В десятом часу он встал, набросил на плечи плед, которым обыкновенно прикрывал колени, и вышел из гостиной. А затем — из дому: как был, кутаясь в красный клетчатый плед и в тапочках на босу ногу: сапоги и вся уличная одежда осталась на месте.
Домашние посчитали, что старик ушел спать и забили тревогу только утром, когда тот не спустился к завтраку. Обыскали дом и двор, разослали гонцов по округе, а когда те вернулись ни с чем — вызвали полицию. Пока полицейский фиакр тащился из города, попробовали пустить собак, но безо всякого результата: лучшим гончим Резервации словно нюх отшибло.
Комиссар, мсье Рауль Браден, в выходной день любил проспать до полудня и совсем не хотел вылезать из теплой постели ради того, чтобы двадцать миль трястись на кочках до усадьбы Денбо. Он не торопясь принял душ и позволил себе вторую чашку кофе. Позволил бы и третью — но кофемашина ответила отказом (RoboKitchen Inc: «Мы заботимся о вашем здоровье!») и загрузила в стереосистему аудиокнигу о правильном питании. Пришлось собираться и ехать. Причем одному: помощник перепил накануне и сказался больным…
Утренняя прохлада сменилась жарой, а серостеклянные пейзажи города с его благословенной системой климатконтроля — зелеными просторами Резервации. На место комиссар прибыл в отвратительнейшем расположении духа. Один вид огромного дома и запах навозных куч навевал тоску.
Жан и Франсуа Денбо — два чернобородых верзилы в одинаковых фланелевых рубашках и панамах цвета хаки — смотрели с надеждой.
— По законам Резервации нам запрещено использовать дроны и флаеры — так что на вашем месте я бы особо ни на что не рассчитывал, — сказал комиссар сердито: двадцать миль тряски в фиакре отдавались ноющей болью пониже спины. — Мнемонический имплант пеленговать тем более противозаконно: Контора на это не пойдет.
— Но если есть угроза жизни… — заикнулся Франсуа.
— А она есть? Кто это докажет? — Комиссар развел руками. — Ваш отец — и вы вместе с ним — самолично голосовал за закон о приватности: что посеешь, то и пожнешь! Хотя попытка — не пытка… Возможно он имел в прошлом проблемы со здоровьем? Случались ли эпизоды потери памяти, дезориентации? Может быть, лунатизм?
— Старик был в своем уме и с виду здоров для своих лет, — сердито сказал Жан. — Ума не приложу, что на него нашло. Случись чего — он бы вызвал помощь, или запрос все равно был бы отправлен автоматически. Имплант у него с функцией контроля жизненных показателей, весной проходил техобслуживание.
Франсуа кивнул с самым глубокомысленным видом, на какой только был способен:
— Задал батя задачку, да-а-а.
Комиссар, исполненный дурных предчувствий, принялся за дело.
— Это деда в прятки играет, точно вам говорю: а потом кааааак выыыыскочит! — заявил Денбо-младший, семи лет отроду, после того, как выыыыскочил на комиссара на чердаке.
— Дед в путешествие отправился, — сказала Денбо-младшая, которую комиссар обнаружил в стогу у конюшни, с книжкой в руках. — Как настоящий космопроходец!
— Старый хрыч опять обиделся на какую-нибудь глупость и решил доставить нам проблем… И вам, мсье комиссар, — протянула Мария, жена Франсуа, кокетливо улыбаясь. — Знали бы вы, какой у него скверный характерец!
— «Опять» обиделся? — насторожился комиссар.
— Франс хотел оформить на отца опекунскую доверенность, — охотно пояснила она. — Все же девяносто лет почтенный возраст, мало ли что? И ум уже не тот. А старик ни в какую! Да еще Жан с мегерой своей на уши присели: потребовали большей доли в завещании, мол, дети подрастают у них.
— Наверняка эта змея Мария что-то задумала, мсье комиссар, — быстро зашептала Люсьена Денбо, супруга Жана, зажав комиссара в углу. — Хотят облапошить старика… Вы уж проявите бдительность!
— Непременно, мадам, — пообещал комиссар, бочком протискиваясь к «тревожному» пульту — единственному очагу цивилизации в усадьбе. Нужно было связаться с начальством.
Командор Лавграв тоже любил в выходной день поспать до полудня. Комиссар уставился на заспанное лицо на экране с надеждой; но через минуту надежда эта — на то, что старик Денбо подался из Резервации в город, а не в противоположную сторону, и его засекли дорожные дроны — развеялась, как дым.
— Никто его не видел. К цивилизации он не приближался, — сказал командор, зевнув. — А ты не думал, что старику просто-напросто все надоело? Тупоголовые сыновья и их стервозные женушки, шумные дети, репа, капуста и навоз… Вот он и сделал ноги.
— Прямо в тапочках, не надевая сапог? — уточнил комиссар.
— Иногда сапоги — непозволительная роскошь: пока их натягиваешь, можно утратить честь, совесть и решимость, — Командор улыбнулся невеселой улыбкой человека, который знал, о чем говорил. — Доложишь о ходе поисков завтра в это же время. Удачи, Рауль!
Экран погас, и комиссар вновь остался в одиночестве.
Он вышел во дворе и сел на лавку под раскидистым деревом неизвестной породы. Прикрыл глаза: на губах горчила не выпитая чашка кофе, а перед внутренним взором на фоне скалистых горных вершин, увенчанных снежными шапками, брел по дороге сухопарый старик в красном клетчатом пледе и линялых меховых тапочках…
— Простите, что тревожу, мсье. — Комиссара аккуратно тронули за плечо.
Он открыл глаза: пейзаж заслоняла дородная мадам с похожим на аппетитную булку лицом: старшая горничная господ Денбо.
— Я думаю, вам первым делом стоит заглянуть к мадам Круан, мсье, — сказала она. — Ее дом через два участка от нашего к востоку. Если кто и знает, куда направился хозяин, то она.
— Отчего вы так думаете?
— Об их семье тут не любят говорить, мсье… — Женщина тревожно оглянулась. — Наш Жан и ее сын крепко разругались из-за пастбищ… Но Клод, то есть, господин Денбо по-прежнему с ней приятельствовал: несколько раз он спрашивал у меня совета, как бы ее порадовать по-женски, ну, там, хорошие травяные припарки для молодости кожи, тому подобное… Ничего неприличного, не подумайте, — она зарделась.
— И мысли не было, — заверил комиссар. — Вы очень помогли!
С чего-то надо было начинать: почему бы и не с мадам Круан?
Горничные — самые полезные люди в полицейском расследовании, думал комиссар Браден, сидя в шатком плетеном кресле на веранде у мадам Тристаны Круан. Еще полезнее были дроны: если б только законы Резервации не запрещали их использование!
— Зачем вам это нужно, мсье Браден? — Мадам Круан сидела напротив, изящно кутаясь шерстяную шаль, курила токую сигарету, держа ее кончиками ухоженных пальцев, и ей никак нельзя было дать восьмидесяти с лишним лет. Минуту назад слуга принес и разлил по бокалам молодое вино: без этого она вовсе отказывалась разговаривать.
— Зачем?.. — глупо переспросил комиссар.
— Не притворяйтесь, что не поняли вопроса, — сухо улыбнулась она. — Человек ушел. По своей воле: кажется, это понимает даже такой дурак, как Жан. Так чего ради вам его искать? У родственников свой интерес — но вы не обязаны выполнять их капризы.
— Вы правы, — согласился комиссар, пригубив вино. — Но я хочу квартальную премию. А еще мне интересно: зачем здравомыслящий пожилой мужчина, каким был Клод Денбо, отправился в путь среди ночи в домашних тапочках?
— Эту вещицу подарил мне Клод, мсье Рауль. — Мадам Круан любовно погладила шаль на своем плече. — Она сделана из шерсти горного таара. Которого он подстрелил в соответствии с местными законами — из арбалета… Здравомыслия у Клода ни на грош; почитайте, что о нем когда-то писали газеты — и переверните с ног на голову: не ошибетесь. Но вот что я вам скажу… Он человек чести. И упертый, что тот таар. Если Клод что-то задумал, то доведет дело до конца.
— Вам известно, куда он направился, — сказал комиссар. — А зачем — известно?
Мадам Круан смерила его долгим взглядом.
— Клод ушел в горы. К экимирам — наконец, сообщила она. — Сказал, что должен «кое-что прояснить». Вы верно поняли: он был здесь этой ночью. Сменил тапочки, которые вас так взволновали, на запасные сапоги моего сына, взял дождевик и кое-что из съестного — и был таков… Боюсь, больше ничем не могу вам помочь, мсье Браден. Я не спрашивала его о цели. В нашем с ним возрасте хранить пару-тройку дурных тайн — почти обязанность; а иметь цель — уже роскошь… Вы понимаете меня?
— Наверное, — глухо сказал комиссар. — Простите мою нескромность, но… кто он для вас?
— В нашем с ним возрасте, — мадам Круан слабо усмехнулась, — такие вопросы уже не имеют значения. Вам понравилось вино?
— Оно восхитительно.
— Тогда, — она сделала знак слуге, — если нагоните Клода, распейте с ним еще бутылочку. Прощайте, мсье Браден! Пусть судьба будет благосклонна к вам… к вам обоим.
Она отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Комиссар принял у слуги запечатанную бутыль и ушел, не решившись нарушить молчания.
Опасался ли Клод Денбо сборами всполошить домашних или же хотел загадать им загадку — вряд ли он в ближайшее время собирался возвращаться. Если вообще собирался. Старик в прошлом был опытным охотником и для своего возраста находился в неплохой форме; раз он озаботился тем, чтоб сбить с толку собак — не стоило надеяться запросто его выследить и нагнать.
Экимиры были разумными гуманоидами, исконными жителями планеты Кейренс, но различия между их культурой и культурой человеческой были почти столь же велики, сколь расстояние между Кейренсом и Землей. Большую часть жизни экимиры проводили в пассивном созерцании, пребывая в состоянии, похожем на анабиоз — но и во время бодрствования не проявляли большой активности. Если не считать таковой сложение н