— Если вы говорите правду, то это государственное дело: у Денбо-Брейгеля наверняка на чипе секретов столько, что хватит еще на одну войну, — сказал комиссар.
Изабель покачала головой:
— Не совсем так. Его знания при нем, но все они — достояние ООН: ему позволили уйти на покой только с условием полного копирования чипа раз в год. Сбежав из дома, старик не совершил государственного преступления: вмешательство разведки в данном случае было бы незаконно. Но они и не проявляли интереса: должно быть, давно списали его со счетов.
— Все-то вы знаете, — сказал комиссар со вздохом.
— Зато вы быстро ходите по лесу и метко стреляете. Где научились?
— На корабле скучно — вот и развлекался в свободное время в тире у десантников, — честно ответил комиссар. — Ну а что насчет вас? Почему журналистика?
— Наш главный — не только зять Брейгеля. Но и мой двоюродный дядя, очень дружный с моим отцом. — Она слабо усмехнулась. — Так что карьерный выбор был прост. Но я им довольна.
— Я тоже на свой не жалуюсь, — сказал комиссар ей в тон. — Осталось только отыскать нашего Брейгеля и узнать, что за вожжа попала ему под хвост.
Вагончик чуть покачивался на рельсах. Изабель плотнее закуталась в плед и наполнила из термоса чашки.
— Непременно отыщем, — сказала она. — И узнаем. Но понравится ли нам то, что мы узнаем? Вот вопрос…
За окном две красно-оранжевых луны освещали тихую кейренскую ночь.
В начале осени ночи были еще коротки. Незадолго до рассвета поезд въехал в длинный тоннель, а когда выехал из него — в вагон через сырые от росы стекла уже пробиралось солнце.
— Скоро приедем, — заметил комиссар. Изабель, обрабатывая лодыжку мазью, рассеяно кивнула. За ночь они успели перейти на «ты» и научиться обходиться без бессмысленных споров.
Поезд плавно остановился. На маленькой платформе — как с изумлением увидел комиссар, едва ступив на землю — собралось больше полудюжины экимиров, глазевших на прибывших с большим интересом.
Экимиры походили на людей, не считая такой малости, как зеленоватого оттенка кожа, мощные шестипалые руки и гибкий длинный хвост, который они при ходьбе на двух ногах оборачивали вокруг пояса; черты их уплощенных лиц можно даже было счесть красивыми. Взрослые носили серо-зеленые облегающие одежды, сшитые из размягченных волокон кустарника тоби-кано; дети — не носили одежды вовсе.
Большинство пришедших к поезду были детьми; но один из сопровождавших их взрослых вышел вперед и степенно поклонился комиссару.
— Ожидание тянется, — певуче сказал он на хорошем галакте. — Я провожаю вас тайной тропой, лелея в сердце печаль о садов красоте, недоступной взгляду вашему.
Жестом же он просто пригласил следовать за собой, и это было куда понятнее. Дети, перекрикиваясь гортанными голосами, захватили вагончики: одни забрались на крышу, другие внутрь. Всякий интерес к пришельцам они уже утратили.
— Ожидание тянется, — напомнил экимир-провожатый комиссару, по-прежнему игнорируя Изабель.
— Кажется, у них патриархат, — шепнул ей комиссар.
— И зеленая кожа, — отрезала она без тени улыбки. — Идем уже быстрее!
Комиссар с удовлетворением отметил, что она почти не хромала.
«Тайная тропа» долго петляла по лесу, потом продолжилась обвитыми увядающими лианами галереями и вышла к большой хижине, построенной на нижних ветвях огромного дерева из листьев и палок. Экимир вновь пригласительно махнул рукой и, изящно обвив хвостом перила, полез внутрь.
Не без труда забравшись, вместе с Изабель, следом, комиссар поздравил себя с достижением первой цели: внутри, устроившись на циновке рядом еще с двумя экимирами, сидел не кто-нибудь, а сам Йозеф-Клод Брейгель-Денбо. Такой же сухопарый и бородатый — только, может, чуточку более изможденный, чем на его последней фотографии.
— Так и знал, что кто-нибудь за мной увяжется, — проворчал старик. Без особого, впрочем, недовольства.
— Поэтому и плед оставили? — с улыбкой спросила Изабель. — Спасибо! В вагоне было прохладно ночью.
Сидевшие рядом со стариком экимиры как будто вовсе не заметили вновь пришедших.
— Это вам от мадам Круан, уважаемый мсье Денбо… Или, вернее сказать, Брейгель? — Комиссар протянул старику бутылку.
— Как вам удобнее. О! — Глаза старика блеснули. — А вы знаете, что это такое, молодой человек?
— Отменное вино: я имел честь попробовать, пока уговаривал ее сообщить мне, где вы.
Старик засмеялся:
— Это взятка. За то, чтобы я вас не прогнал. Тристана остается актрисой до кончиков ногтей; если б вы не пришли «уговаривать» ее сами, очень скоро по вашему плечу постучал бы ее веер! Видите ли, она не доверяет мне: считает, что какую чушь бы я ни задумал — если буду действовать один, все равно напортачу… И знаете что? — улыбка сошла с его лица. — На этот раз она права. Помощники мне пригодятся.
— Вообще-то, мы всего лишь надеялись узнать, зачем вы ушли из дома, — заметил комиссар.
— О том и речь. Располагайтесь. — Он широким жестом указал на циновку у стены напротив.
Они сели. Двое экимиров рядом с Брейгелем сидели все так же молча и неподвижно; а третий, прежде игравший роль провожатого, открыл бутылку и уселся рядом с комиссаром. Перед каждым на циновке уже стояла глиняная пиала.
— Не берите в голову, — сказал Денбо-Брейгель, заметив удивление гостей. — Эти трое — жрецы Сайтара. Они знают все, что было и будет сказано в этой комнате. Но от вина не откажутся. Кто в здравом уме откажется от вина мадам Круан?
Экимиры пили маленькими глоточками, перед тем глубоко втягивая воздух. Их зеленая кожа в полумраке хижины казалась темнее обычного. В лесу больше схожие с нецивилизованными дикарями — здесь, молчаливые и торжественные, они выглядели как ожившие малахитовые статуи.
Комиссар с наслаждением пригубил вино, но Изабель демонстративно не притронулась к пиале.
— Мсье Брейгель, объясните нам, куда вы ушли из дому среди ночи, — сказала она. — И какой помощи хотите от нас теперь.
Старик не торопился отвечать; сперва погрел в руке пиалу, отпил, помолчал, разглядывая что-то невидимое на стене — и только потом заговорил.
— По роду занятий, как вам известно, я имел некоторое отношение к медицине, — сказал он. — И потому с уверенностью могу утверждать, что время моей жизни подходит к концу… Позволю себе опустить подробности; к сожалению, мне пришлось согрешить против закона и вывести из строя мозговой имплант, чтобы скрыть свое состояние от родни: иначе они из чувства долга замучили бы меня бесполезным лечением. Да простят они меня! Моя жизнь тоже едва ли заслуживает подробного рассказа. Она не была насыщена событиями, но полна непростого и увлекательного труда. Венцом которого, как вам также известно, стало уничтожение десяти миллионов разумных организмов.
— Варкаланы — враги, — поцедил комиссар. Вино вдруг показалось ему кислым. — Их бомбардировщики и штурмовые линкоры прежде отняли больше миллиона человеческих жизней. Только не говорите мне, что вы раскаиваетесь!
— Не раскаиваюсь, — спокойно сказал Денбо-Брейгель. — Но и не горжусь. Тут нечем гордиться. Если вам кажется иначе — вспомните о том, как на протяжении земной истории человечество истребляло само себя: мои предки и ваши предки наверняка много раз бывали врагами… Но если бы они истребили друг друга, мы бы не разговаривали сейчас. Варкаланы — враги, однако у нас с ними больше общего, чем различного: однажды мы станем союзниками. Но миллионы — уничтоженные вар-вирусом, стертые в пыль орбитальными бомбардировками, сгоревшие заживо в искореженных кораблях, сгинувшие в глубинах космоса — не увидят этого дня; миллионы! И миллиарды их потомков. Я ответственен за немалую долю этих смертей — а не только за то, что число жертв с нашей стороны не преумножилось, как любит расписывать флотская пропаганда.
— Хорошо рассуждать об истории и будущей дружбе народов, когда над головой висит ощетинившийся пушками флот! — язвительно сказал комиссар. Изабель успокаивающе тронула его за локоть.
— Мсье Брейгель не пытается тебя оскорбить, Рауль, — сказала она. — Просто объясняет свою позицию. Пропаганда — оружие, которым общество защищает само себя от сомнений. Иногда сомнения и муки выбора необходимы… Но иногда она губительны. Один кейреанский тигр может подтвердить.
— Ну… Будем считать, что одной кейреанской журналистке виднее, что тут хорошо, а что плохо: на то она и журналистка. — Комиссар вздохнул. — Простите, что перебил, мсье Брейгель. Продолжайте, пожалуйста.
— Ничего-ничего: это вы простите, если обидел. В конце концов, это мне нужна ваша помощь, а не вам — моя… — Старик примирительно улыбнулся. — Как вы наверняка знаете из новостной хроники, Старшие Расы напрямую не вмешивались в земляно-варкаланский конфликт — однако после вирусологической атаки дуалны выступили посредниками на мирных переговорах. Такова официальная версия. В действительности же они предложили посредничество раньше.
Старик выдержал паузу.
Если быть точным, они предложили его мне и сотрудникам моей лаборатории, — продолжил он. — Сразу после того, как мы получили штамм, но раньше, чем доложили о результатах. Посол дуалнов заявил о готовности взять на себя задачу показть эффективность нового оружия Земли. Другими словами, он предлагал мне задержать доклад, а сам обещал склонить варкаланов к переговорам на выгодных для нас условиях без заражения целой планеты вар-вирусом.
Старик допил вино. Экимир, не дожидаясь просьбы, наполнил его пиалу снова.
— И как же вы поступили? — взволнованно спросила Изабель.
— Вы знаете историю. — Брейгель натянуто улыбнулся. — Я человек. Как и ваш спутник — половину жизни я отдал службе человечеству. У дуалнов нет причин заботиться об интересах Земли, и у людей нет причин доверять дуалнам. Старшие расы — загадка, которую еще только предстоит разгадать… Я поступил так, как должен был поступить человек: отказал дуалну, но сообщил о его предложении наверх. Сильные миры сего рассуждали так же, как я: на закрытом совещании большинством голосов было принято решение об атаке… Дальше были долгие переговоры и мир, выгодный Земле; запоздалый обмен сожалениями о жертвах и постепенное возобновление экономических связей. Меня аккуратно отправили в отставку без громких почестей; спустя некоторое время я поселился здесь, на Кейренсе… Но много лет меня мучает вопрос: что было бы, прими я тогда предложение дуална?