[75] в курсе и при необходимости придёт на помощь. И то ладно, утешил, а то по рассказам знатоков, друзы у себя незваных гостей не привечают.
Вылетели во второй половине дня. Марат при посадке прикалывался, требуя у мутарджима абонемент на пролёт, но тот, не поняв шуток, резво ломанул от вертолёта. А может, всё прекрасно понял, бестия, но решил закосить под дурачка, лишь бы не лететь. Командир группы недипломатично показал ему кулак, и тот резво запрыгнул внутрь.
Сыпала мелкая морось. Не дождь – именно морось, мелкая, сквозь сито просеянная, но нам на руку. Ну кому взбредёт подставлять физиономию этой сеющей влаге, задирая голову и вслушиваясь в тарахтенье неведомо где что-то летящего. Правда, когда высаживались, то сито прочно законопатили, и лишь блеск камней напоминал о прошедшем дожде.
«Вертушку» нещадно трясло, словно телегу на булыжной мостовой. Марат расплывался в широкой улыбке, показывал большой палец и орал мне в ухо, что всё здорово получилось. Ну что ему ответить? Что ещё ничего не получилось? Что всё получится, если вернёмся целыми и невредимыми? Но если думать только об этом, то недолго и беду накликать.
Тяну губы в ответной улыбке и тоже поднимаю большой палец вверх: класс! Всю жизнь мечтал оседлать этот раритет и промчаться на нём вдоль древнейших караванных путей Египетского царства и Римской империи! И как только умудрился столько лет прожить без этого ощущения остроты полёта! Я ёрничал, Марат смеялся, новый переводчик был в недоумении: не двинулись ли часом умом эти сумасшедшие русские, и тоже улыбался, бледный и вцепившийся костяшками пальцев в сиденья. Впрочем, со стороны, наверное, и я выглядел не лучше.
Марат втыкается в иллюминатор, что-то высматривает, резко поворачивается и кричит, стараясь пробиться сквозь многотональный вой двигателей, что под нами путь в Дамаск. Ну и что? Эка, удивил, путь в Дамаск. Да тут все дороги, что под нами и идущие на север, ведут в столицу. Марат машет головой: да, это путь в Дамаск, которым шел Савл, будущий апостол Павел.
Я выворачиваю шею, уткнувшись в иллюминатор: дорога и дорога, почти ровная линия, словно прочерченная через всхолмленную равнину. Точнее, пустынное плато. С чего он взял, что по ней две тысячи лет назад шел Савл? Если и шёл, то, во-первых, она не была асфальтированной, а во-вторых, та, прежняя, наверняка шла вдоль моря через Палестину и нынешний Израиль, а это юго-западнее. Ну, в крайнем случае через Даръа, ну никак не через Сувайду. Впрочем, не спорить же? Я киваю головой, изображая удивление и восхищение его познаниями в истории христианства. Уместно и вполне в духе Марата в этой ситуации читать лекции о возникновении и становлении христианства на этой части земли. Не хватало только научного или антинаучного спора.
Уходим вправо, оставляя в стороне «путь в Дамаск». Теперь переводчик тычет пальцем вниз и говорит, что это пустыня Бадия Аш-Шам. Ты смотри, какие познания в географии! Ещё один знаток нашёлся. Отпустило, голосок прорезался? Мужики, да я лучше бы день и ночь напролёт штудировал историю, географию и все прикладные к ним науки, лишь бы оказаться не в чреве этой железяки, а как минимум в нашем дворце. Только ради бога не начинай мне втюхивать про историю этих диких камней.
Прилипаю к иллюминатору, стараясь запомнить хоть какие-нибудь ориентиры, но напрасно: плато, в общем-то, достаточно ровное, испещрённое кратерами, глаз не цепляет, если не считать горную гряду в синей дали да потухшие вулканы, далеко не камчатские. Так, пупырышки на озябшей коже.
«Пчела»[76] идёт невысоко над безжизненной каменистой пустыней, местами серой, местами желтовато-бурой. Вдруг цвет резко изменился на чёрный – вот оно, то самое вулканическое базальтовое плато Эс-Сафа. По цвету оно напомнило кальдеру в районе вулкана Мутновского на Камчатке, такую же плоскую, но только там чёрный песок с разбросанными валунами, а здесь растрескавшийся панцирь гигантской чёрной черепахи. И даже с высоты во множестве рассыпанные по плато базальтовые камни казались острыми. Чёрные камни, чёрное место, нехорошее, мертвое какое-то.
Забираем правее и идём на снижение. На стыке с полупустыней «вертушка» зависает, прочти касаясь поверхности. Торопливо выбрасываем мешки и рюкзаки, выпрыгиваем сами, а наша тарахтелка как ни в чём ни бывало продолжает облёт плато, уходя в сторону Эс-Сувайды. Ей надо «закольцевать» маршрут, сесть на военный аэродром и ждать нашего сигнала.
Нас встречают друзы. Их немного, всего несколько человек. Одеты в бурнусы с капюшонами поверх армейских курток, но под ними тёплые свитера из верблюжьей шерсти, «разгрузки», на спине вещмешки вроде наших РД[77], через плечо баруда[78] с фиксаций антабок на прикладе. Это уже по-нашему, по-спецназовски, чтобы автомат вылетал из-под руки и сразу же начинал беседовать с противником. Выигрыш в доли секунды от обычного положения, но как их порой не хватает. Молчаливые, суровые, лица тёмные и словно точёные из того же базальта, что под ногами и ощущение надёжности. Сразу же наступает состояние уверенности и покоя.
О чём-то совещаются старший группы с командиром друзов, отмашка – и начинаем движение. Впереди хозяева, потом спецназовцы, мы с Маратом и мутарджимом, замыкают опять спецназовцы. Интервал сокращён до пары шагов – значит, минирование тропы, которой, в общем-то, нет в природе, исключено. До темноты часа два, и надо успеть выйти на точку.
Цепочка растягивается из-за нас, но стараемся изо всех сил не сбивать темп движения. И вообще это ковыляние трудно считать нормальным передвижением – всё облысевшее плато изрезано до такой степени, будто кто-то специально искромсал базальт на части. Это сверху кажется всё ровным красивым нефритом, а на самом деле всё равно, что наступать на уложенные лезвием вверх ножи. Это же надо так рассыпать камни, рубленные кусками с острыми отполированными краями, чтобы ноге было невозможно ступить. А идти надо. Идём, молча, тяжело дыша, а бойцы еще тащат на себе вещмешки с боеприпасами и водой.
Справа возвышается плешивый Тель Муради – это наш ориентир. Точнее мой – сирийцы не заморачиваются, они ориентируются как у себя на кухне, не включая света. Тель Муради – точка отсчета, напротив неё надо будет «якориться» и ждать рассвета. Сегодня мы «охотники за черепами». Повезёт – наши останутся целы, не повезёт – тогда вопрос цены: сколько на сколько, натуральный обмен, бартер, как сказал однажды Юра Пух, но уже на другой войне.
Мы под цвет плато: в двух шагах пройдешь – не заметишь. Чёрно-серые бурнусы с капюшонами и всё остальное сливаются с цветом камней. Командир выбирает место на краю плато в расщелине, нас с Маратом и мутарджимом определяют под нависающим карнизом лавовым куском базальта метрах в двадцати сзади остальных. Эдакая чаша с песчаным дном и глубиною метра в два до верхнего гребня. Позиция – хуже не бывает. В случае контакта это не спасёт, и даже хуже – видимость противника будет равна нулю. Ну а если прилетит «дура» из «граника», то получит шикарная братская могила для героически усопших двух русских придурков и их сирийского брата. Но приказ командира не обсуждается.
А вообще-то вполне удачное место с точки зрения возможности двигаться. Попробуй сначала пролежать без движения всю ночь, а потом еще и войнушку затеять. Тут так каждая клеточка одеревенеет, что пальцы курок не нажмут. Нет, хорошее место выбрали, хорошее, полежал под карнизиком – встал, подвигался, поприседал, размялся-разогрелся и опять в опочиваленку. То бишь на коврик. В трёх десятках метров песчаная полоса – сирийская грунтовка на манер российской, только вместо чернозёма истёртый в крошево камень вперемежку с песком. Три десятка метров – это на бросок гранаты. Как раз то, что надо, если из автомата не достать, но совсем не годится, если в «обратку» прилетит. Ну что поделаешь, у медали тоже две стороны. По песочку и спозаранку должны пожаловать «бармалеи», но пройдут ли? Это что, расписание подмосковных электричек? Так и те порой срывают график, а тут кто его составлял? А может, пустышку тянем? А что, я, в общем-то, не против, только вот Марат… Уж лучше не разочаровывать профессора, иначе придётся топать к самой иракской границе в поисках фактуры и острых ощущений.
Тишина библейская. Базальт обжигает холодом – хорошо, что взяли коврики из пенополиуретана: стылость не страшна, так что за организм можно не беспокоиться. Наверное, так выглядит какая-нибудь затерявшаяся в космосе планета – безлюдная и безжизненная. Хотя нет, это просто невидимая нами жизнь, в которую мы вторглись. Да и относительно безлюдная: где-то рядом проходят пути бедуинов. А плато может быть окаменевшим солярисом, базальтовой субстанцией, замершим разумом… Это точно, что замерший. Или отмерший. А мы просто развлекающиеся сталкеры.
Нет, не надо лезть в философию, фантастика – это не моё. Это особый склад ума, это полёт мысли, опять-таки рождённой умом, а я всё больше по части души. Если что и сотворю, то это её порыв, эмоции всплеск, сознание бессознательного, где разум напрочь отсутствует. Был бы хомо сапиенсом, то не полез бы в это каменное крошево. Рядом посапывает ещё один хомо. Настоящий, с ученой степенью и даже с двумя. Ему до фени это фантастическое плато и мои неврастенические терзания. Он готовит свой организм к великим делам, которые ждут нас завтра. Нужен будет острый глаз, твёрдая рука и собранная в кулак воля, поэтому он банально дрыхнет.
Ночь проходит без сна, и вовсе не-за нервов. Здесь как раз всё нормально – а что терзаться, когда ничего нового, в общем-то привычная работа в прежние молодые годы, правда, изрядно подзабытая. Так, только смеживаю веки и вслушиваюсь в оглушающую тишину, ощущая её кожей. На небе ни звёздочки, ветер, гулявший днём, к ночи не так напорен, но всё равно дует, причём дует в одной тональности, словно кто-то невидимый включил вентилятор. Или турбонаддув в тоннеле. Наверное, базальт не просто впитывает в себя молекулы света, а пожирает их, поэтому не видно даже кончиков пальцев вытянутой руки.