Всё случилось на рассвете. Ночь сдала свой пост быстро, даже как-то очень быстро, и сразу же стало тускло-серо, будто кто опрокинул ведёрко с приготовленной для побелки разведённой известью. Старший группы подобрался к нам вполуприсядку, шепотом поинтересовался настроением, предупредил, чтобы не разговаривали, потому что звук разносится по трещинам плато как по трубам органа, и настрого запретил высовываться со своими камерами до начала боя. Почему нельзя, и ежу понятно: блик оптики мог выдать с головой, а это уже не есть хорошо. Это даже совсем нехорошо.
Сначала появился змейкой поднимающийся бурунчик пыли, потом из неё вынырнула морда пикапа с ДШК в кузове, следом КамАЗ, ещё две «тойоты» замыкали. Их было прекрасно видно на фоне светло-ржавой пустыни. У нас за спиной возвышался Тель Маради, в тени которого мы ещё добрых пару часов наверняка оставались бы невидимыми для любого идущего по пустыне.
Били в упор, не оставляя «бармалеям» никаких шансов. Треск очередей порвал на мелкие части тишину и бросил к нашим ногам. Марат вскочил, прижав к глазу окуляр видеокамеры, но тут же оступился и покатился вниз в наше лежбище. Я потерял те доли секунды, которые смотрел на него, пытаясь понять, что произошло. Рёв: «Снимай!!!» вернул в осознанную действительность, но снимать уже было нечего.
Горела пара брутальных «шайтан-арба»[79] с ДШК на кузове, третья ткнулась носом в базальтовую осыпь на спущенных передних колёсах и повисшем на борту кузова «бармалее», словно собираясь совершить утренний намаз. Затюкованный перевязанными тюками и мешками выше кабины родной КАМаз осел на пробитых колёсах. Навскидку «бармалеев» должно было быть с полдюжины, но на поверку оказалось ровно дюжина. В остатке пятеро спецназовцев, трое друзов – итого восемь с барудой, и нас трое с двумя видеокамерами. Итого восемь охотников за караванами против двенадцати боевиков. Силы неравны, но мы же работали из засады, это напрочь обнуляет их шансы.
Нет, за что я люблю сирийцев, так это за то, что они наши, братья-славяне со всеми свойственными нам пофигизмом, леностью, извечным авось и далее по списку. Нашей крови, русской. И раскачиваются со свойственной южанам неторопливостью, словно вымороженные сибирскими морозами. Правда, если запряжёшь, то едут быстро, только поспешай.
Мы даже не успели ничего снять, как всё было кончено. Марат метался разъяренным тигром: ему нужен был сам контакт, от первого выстрела до последнего, панорама боя, а тут замершие машины и трупы. Да кто поверит, что это не постановка, что это настоящие «бармалеи», а не измазанные томатной пастой статисты, что дырки в бортах машин не просверлены ручной дрелью, а оставлены самыми настоящими «калашниковыми». Да, остались мы без «Оскара» и без ковровой дорожки. Но сам же виноват: не свалился бы нелепым мешком с опилками, всё было бы нормалёк.
Друзы не могли понять, почему так кипятится этот русский: всё же сделано ювелирно, а командир довольно улыбался: слава Аллаху, что в ответ не прозвучало ни одного выстрела.
Кто сказал, что сирийцы не умеют воевать? Умеют, и еще как! Поучиться у них не мешало бы.
Опять стала сеять мелкая в пыль влага, которую и дождиком-то не назовёшь. Может, кому-то и противная морось, а я подставляю лицо и улыбаюсь. Я счастлив. Сегодня не наш черёд отправляться к Господу платить по счетам.
Минут через сорок пришло два «борта» и ещё спецназ – резервная группа. Помощь не понадобилась, поэтому сегодня они – «сортировщики». Им потрошить КамАЗ, что-то грузить в «железяку», что-то сжигать или взрывать, получится – перегнать машины на ближайшую базу. Ближайшая по меркам пустыни рядом – с сотню вёрст.
Вспомнился репортаж Михаила Лещинского времён афганской войны, когда наш спецназ «взял» из засады душманский караван. Позавидовал: он вёл съемки с «первой линии». Но тут другое: а если бы всё обернулось иначе? Журналист в засаде со спецназом – это как? Значит, он один из них и никак иначе, кто бы стал разбираться. А если бы их окружили? А если бы в живых осталась горстка и одна граната на всех? Размахивал бы корочкой и кричал, что он журналист и под защитой международного права? Или взял бы в руки автомат? Нет, мы фронтовые корреспонденты с четко выверенной позицией, а вовсе не штатные журналисты какого-нибудь канала, спонсируемого олигархом.
Это к тому, что однажды мне «диванный» спец по экстремальной журналистике «впаривал», что журналист не имеет права брать в руки оружие, поскольку его оружие – слово. Что он должен быть над конфликтом, не поддаваться эмоциям, симпатиям и пристрастиям.
Оно-то, конечно, может и так, да только какой прок оттого, что такому «чистому» журналисту смахнут одним взмахом голову, хотя ещё пять минут назад он мог бы одной очередью положить этих правоверных и спасти не только себя, но и товарищей. И продолжать работать.
Не нашёл я аргументов для этого теоретика. Каюсь. Грешен. «Двоечкой» уложил на асфальт, потом помог подняться, поинтересовался, достаточно ли, и, получив утвердительный кивок, пинком отправил вдоль городской улицы на глазах прохожих, сделавших вид, что ничего не случилось. Что это в общем-то обычно, когда весьма пожилой дядечка посылает в нокаут розового хлыща, раза в два младше и весом в полтора раза больше. Да и росточком на голову повыше. Ну, не сдержался. Виноват. Стыдно за несдержанность. Нервишки подлечить не мешало бы, но, увы, бесконечный цейтнот времени.
Я ведь из тех, кто с «…с лейкой и блокнотом, а то и с пулемётом сквозь огонь и стужу мы прошли…». И Марат из тех. И Вася Павлов. И все из «ANNA», и военкоры из «Русской весны». Да и другие из всяких там официальных и не очень СМИ.
Мы вернулись к вечеру. Марат материл ни в чём не повинных сирийцев, лишивших его кадров ликвидации каравана. Орхан сочувственно кивал головой и разводил руками, но глаза светились радостью: во-первых, двое суток голова у его начальства не болела из-за нас, а во-вторых, с нами ровным счётом ничего не случилось. И тут же пообещал, чтобы успокоить разбушевавшегося профессора, что обязательно отправит нас ещё на одну операцию. Настоящую. Где нам обязательно продырявят головы.
В очередное место с библейской тишиной.
Военкоры
Темы военкоров на сирийской войне вообще не хотелось касаться, тем более в своё время обронил по случаю, что работа на передовой – это только наша прерогатива и других туда сирийцы просто не пускают. Но газета подала в присущей СМИ интерпретации, когда есть только фамилия интервьюируемого, а остальное уже полная отсебятина либо чей-то заказ. Это вызвало гнев одного из самых известных и заслуженных в медийных верхах, хотя не очень уважаемого коллегами журналиста, к тому времени выстроившего себе имидж бесстрашного и мужественного фронтового корреспондента.
Вот чем отличается военкор от других журналистов, так это тем, что он выдаёт в эфир непосредственно с места событий, без ретуши, без постановочных кадров, только то, чему является непосредственным свидетелем или даже участником. То, что бесстрастно фиксирует камера. Что касается стрингеров и фрилансеров, то и здесь не всё просто. Да, они вне международной правовой защиты, как журналисты с официальной аккредитацией. Они не связаны редакционным заданием. Они в свободном поиске сюжета согласно внутреннему посылу. Кто-то, как Грэм Филлипс, по зову души и с желанием разобраться с происходящем. Кто-то в интересах того или иного лица и группы лиц.
Можно приводить еще достаточно особенностей и отличий в работе, в том числе её оценке, но суть остаётся одна: независимо кто они и на кого работают, каким целям служат, какова мотивации их нахождения на линии огня, они в равной степени подвержены опасности и шансы быть убитым или покалеченным уравновешены.
Верховным командованием армией и Вооруженными силами Сирии и Политическим управлением 17 октября 2012 года были приняты «Общие правила, регламентирующие работу корреспондентов средств массовой информации». Маленькая такая книжечка на скрепке размером с ладонь цвета оливки. Её так и назвал оливкой Марат, суя мне по приезде и рекомендуя ознакомиться для повышения уровня общей эрудиции. А ещё он сказал, посмеиваясь, что многие положения этих правил к нам не имеют ни малейшего отношения, поскольку мы – особенные. И принял позу Бенито Муссолини или а-ля Буонапарте, вздёрнув подбородок и устремив взгляд в портрет Асада. Вот в ком пропадает актёрский дар!
Рождением своим эта книжечка обязана Анастасии Поповой. Отчаянная, она вела репортажи оттуда, куда не каждый мужик даже под страхом кастрации рискнул бы залезть. Она бабочкой порхала под пулями, не веря, что где-то пока затаилась и поджидает и её персональная.
Марат её уважал и, как мне показалось, даже ревновал к её отваге, хотя по безрассудности, мужеству и смелости он был на голову выше всех и превосходил даже самых орденоносных репортеров. Но Настю он выделял особо ещё и потому, что никогда она не прибегала к постановочным кадрам.
Мне не приходилось встречаться ни с кем из наших военкоров, если не считать бравших у меня интервью в пятизвёздочном отеле «Dama Rose» с шестью рубежами охраны. Зато на слуху были имена Алексея Ивлиева из НТВ, Дмитрия Стешина и Александра Коца, ребят из Russia Today и военкоров «Русской весны». О них Марат всегда говорил с восхищением и сожалел, что они не могут быть в нашем агентстве.
Может, и были наши стрингеры или фрилансеры в Сирии с начала гражданской войны и до первой половины 2013-го – не знаю, не видел, хотя, вполне возможно, и работали, не афишируя себя. Позже – да, одни только Саша Харченко и Серёжа Шилов дважды побывали там, чем вызвали недоумение Марата, граничащее с подозрением на проект спецслужб. Он не мог допустить, что есть ещё такие же сумасброды, как он. А вот с представителями «тлетворного Запада» доводилось пересекаться. Марат сразу резко и категорично отмёл возможные негативные оценки: да, они иначе подают события, но это их мироощущение. Это их понимание жизни, их кусок хлеба, но они так же рискуют, к