ак и мы. Чья правда настоящая, а чья лукавая – время покажет.
Знал ли он Мэри Колвин из британской газеты «Sunday Times», убитую в Хомсе, сказать не могу, но тоже всегда поминал её добрым словом, как противника, вызывающего уважение своим профессионализмом.
Ещё он выделял француза и поляка, но время стерло их имена из памяти. Но всегда и везде он говорил о них только уважительно, несмотря на то что они, по сути, были, мягко сказать, противниками. Ребята рассказывали, как однажды он дал камеру то ли поляку, то ли французу, поскольку у того своя вышла из строя, и тот, отработав, затащил их в какую-то забегаловку и накрыл «поляну». Хотя опять-таки это слишком громко – «поляна»! Там просто ничего не было, кроме кофе и какой-то выпечки, но сам факт говорил о каком-то профессиональном единении на микроуровне отношений.
Мы работали на передовой вместе с сирийской армией. Наши кадры были всегда эксклюзивными и не постановочными – вот за это Марат мог точно убить, а в лучшем случае изгнать из агентства навсегда. И он с какой-то брезгливостью относился к тем, кто допускал постановку сцен участия в боевых действиях. Ну если слабо самому лезть под пули, так хоть не придумывай, не обманывай, что ты рискуешь жизнью, чтобы добыть эти кадры. Как только ты начинаешь прыгать с микрофоном вокруг танка, приседая, втягивая голову в плечи, уклоняясь от летящих пуль и осколков, которых нет и в помине, изображая сверхопасность, тебя перестают уважать. Это всё равно, что напялить на себя ворованное.
Поскольку петлёй душила нехватка средств на содержание «ANNA-NEWS», несколько раз предлагали Марату попытаться продать отснятый материал центральным каналам, но всегда он категорически отвергал эту мысль, хотя такая возможность была. Он считал, что главное – востребованность результатов работы, поэтому всегда сиял от счастья, если удавалось отдать те или иные сюжеты с условием сохранения логотипа агентства. Увы, это условие не всегда соблюдалось «потребителями», что приводило его просто в бешенство. Стирали даже не логотипы, стирали нас из истории войны или конфликта, стирали упоминание о нас.
Все попытки убедить его, что это, в общем-то, нормальный подход любого ресурса в условиях рынка, отвергались напрочь. Мы – конкуренты, и слямзить у конкурента его продукцию или вообще загасить его – вполне естественно. Читайте Маркса, дорогой профессор. Но он по наивности считал принципы честного партнёрства святыми в отношениях, за что не раз и не два, фигурально выражаясь, разбивал себе физиономию в кровь.
Выкричавшись и наоравшись, он успокаивался и опять наступал в очередной раз на одни и те же грабли. И всё же у него сложились добрые отношения со многими военкорами, которыми он дорожил и никому не позволял бросать камни в их огород.
Ливия, Сирия и далее по расписанию…
Марат занимался, ко всему прочему, ещё и серьёзными исследованиями о корнях сирийской войны, не рассматривая её как сугубо внутренний конфликт. И вот здесь ему как раз было интересно мнение в том числе и военкоров, их видение и их оценка происходящего. В конце концов он выделил три ключевые проблемы, которые легли в основу происшедшего с Сирией, но дающие ключ к пониманию и моделированию аналогичных ситуаций в других странах.
Вечерами, если не был занят на монтаже отснятого за день материала, я гонял «ящик» по всем каналам, ни черта не понимая, что говорит диктор, лишь улавливая смысл по картинке. А картинки давали красочные, особенно «Аль Джазира». Марат устраивался рядышком на диване и начинал рассуждать, выстраивая гипотезы, нанизывая их одна на другую, замыкал очередное звено логической цепочки и переходил к следующему.
Ему не терпелось услышать моё мнение, но оно так и не сформировалось, я знал слишком мало, чтобы соглашаться или спорить, а мои психологические наблюдения вряд ли могли ему чем-то помочь. Тем более это была мозаика разрозненных впечатлений, зарисовок, наблюдений, вырванных из целостной картины жизни, которую я не знал прежде, а нынешнюю видел фрагментарно. Это был взгляд дилетанта, окрашенный эмоциями, которые не добавляли объективности. Впрочем, её не стоило даже искать: видение из окопа одно, в окно третье этажа – другое, с минарета – третье, но всё равно ограниченное горизонтом, который лишь отодвигается и расширяется, но не даёт полной объёмности и целостности. Зато поднявшись выше, ты не видишь детали, а это тоже играет на целостность восприятия.
Но однажды Марат, пододвинув кресло и сев напротив меня, начал мозговой штурм энергично и напористо. Что-то писавший за столом Виктор отодвинул блокнот и весь обратился в слух. Даже приехавший на смену Павлову молодой шалопай, который уже ухватил Бога за бороду и к месту и не очень вечно оппонирующий профессору, и тот сидел молча, приоткрыв рот. Это не были ставшими привычными его вечерние рассуждения. Нет, это были исследования учёного, познавшего всю глубину проблемы и теперь выдающего лекала по её разрешению.
Марат говорил о том, чему я пока никак не находил объяснения, но вдруг ответил на все те вопросы, которые по возвращении задавали мне. Я пытался сформулировать простые и ясные ответы, но только это были уже рассуждения студента, не столь блестяще знавшего предмет, как его учитель. Причём он провёл параллель со всеми «цветными революциями», случившимися в Магрибе, Леванте и на постсоветском пространстве, указал на линии напряжения, по которым они непременно произойдут в ближайшее время, на слагаемые их неизбежного успеха. В своём предвидении он оказался абсолютно прав. А вскоре вышла его книга, написанная совместно с Анатолием Несмеяном (Эль Мюрид) «Сирия, Ливия, далее везде! Что будет завтра с нами», в которой оказалось многое из того, что мы услышали в тот вечер.
Казалось бы, он не сказал ничего нового – эдакий вольный пересказ ленинской теории революции с поправкой на местные особенности. Но каждый довод был не просто аргументирован, но и подкреплён математическими расчётами. Социальные различия – цифры, социальные лифты – цифры, конфессиональный состав властных структур, мухабарата и армии – цифры. Уровень жизни в столице, промышленных агломерациях, сельской провинции, друзов, алавитов, суннитов, курдов – цифры.
Впервые я так глубоко услышал о межконфессиональных проблемах. Виктор особо не откровенничал на эту тему, и оно и понятно. Наши СМИ и сейчас об этом в общем-то молчок. Единственное, что стали педалировать, так это тему гонений на христиан, но это не было особенностью «бармалеев».
Алавиты стали, по сути, правящей элитой и воспринимались суннитами и шиитами как исламские еретики, хотя они давно сформировались как социально-религиозная группа. Но между суннитами и шиитами тоже не всё гладко, и режут головы друг другу с упоением. А есть ещё христиане, друзы, исмаилитяне, исламские радикалы с лозунгами: «Христиан – на крест, алавитов – в землю».
Говорил об интервенции и её экономическом содержании. Непосредственные участники – Катар, Турция, Саудовская Аравия, США, чьи военные силы используются на стороне оппозиции. И это при том, что саудиты ненавидят Катар, который платит им той же монетой, турки не прочь придушить саудитов и вальсируют с Катаром, американцы терпят с зубовным скрежетом турок. Франция открыто не лезет, хотя и присутствует силами спецназа и кораблями. Ну и конечно же, куда без англосаксов! Эти разыгрывают турецкую карту, заодно натравливая оппозицию на Асада и подталкивая к активности ваххабитов – их любимое детище. И, естественно, исламский интернационал, прибывающий из разных концов света, но это уже пехота. А главное не столько в самом Асаде, сколько в вытеснении России из нефтегазовых рынков Европы. Удастся – и нам конец, потому социальный взрыв неминуем в условиях сырьевой экономики.
Марат вязал узелки, вытягивая нити клубка противоречий и интересов, и я не видел выхода. Вообще. А был ещё курдский фактор, и эту карту разыгрывали все, кто только мог, хотя в большей степени янки.
Он нарисовал на листе бумаги квадрат, перечеркнул его крест-накрест и сказал, что надо учитывать ещё терроризм, как средство свержения Асада, а значит, отстранения алавитов от власти. Получится – и тогда Сирия распадётся на государственно-территориальные образования суннитов, друзов, курдов, алавитов, где не найдётся места шиитам и исмаилитам, которых надо будет просто уничтожить. Но этого не позволит Иран. Значит, что? Значит, они опять начнут брать за кадык персов, причём не только и не столько экономически, сколько программируя молодежь и ликвидируя знаковые фигуры. Англосаксы по части политических убийств собаку съели, и янки вместе с ними трапезничали.
Марат встал и принялся колдовать с кальяном, а мы сидели, словно оглушённые, и молчали. Получается, хреново с Дону пишут, куда ни кинь – везде клин. Он вернулся, уселся в кресло, затянулся, выпустил дым и улыбнулся чуть-чуть до ямочек на щеках.
– По сути, на смену светскому протесту против центральной власти пришла вооружённая борьба исламистов за власть, которые никогда не пойдут на компромисс. Значит, гражданская война, начинавшаяся как социальный протест, трансформировалась в этнорелигиозную. – Он с видом победителя оглядел нас и неожиданно выдал: – Как ни парадоксально, но именно этот её окрас спас Асада – народ устал, он уходит от политики и хочет жить в мире и согласии.
Подумалось: вот лечили кровопусканием врачи занедуживших и ведь кому-то наверняка помогало. Ну почему так: чтобы осознать, что теряем, надо обязательно морду в кровь разбить. Ливийцы сидят теперь на пепелище и репу чешут. Тунисцы и египтяне обошлись малой кровью, сирийцы хлебнули вдосталь и тоже дошло. Что нам надо, чтобы мозги от шелухи очистились?
Презенты
Переулок в оба конца от ворот всегда был пуст – то ли так подгадывали, чтобы никого не было, то ли там и не должно было никого быть. Да и движение по нему только в одну сторону. Узкий переулок, из ворот в один прием не выехать и не въехать, и приходилось Фаруку выбираться на раз-два-три. Чистый переулочек, безлюдный, и даже при «втыкании» в одну и другую улицы ни палаток, ни магазинчиков, и даже продавца газет или сидящего на стуле любителя кофе тоже не было.