«Хранилища Сан-Паулу переполнены и больше не принимают кофе из внутренних районов, – гласило сообщение из Бразилии в конце ноября 1932 года. – Складские площади исчерпаны. Для временного размещения кофе используются подвалы и дома. Ситуация безвыходная… Невозможно справиться с наплывом новых партий кофе. Приходится сжигать в срочном порядке».
Великая депрессия и падение кофейных цен привели к волнениям и переворотам в Центральной Америке. Крах 1929 года резко ухудшил и без того нелегкую жизнь рабочих. Во всех странах (за исключением Коста-Рики) встревоженные олигархи поспешили привести к власти «сильных» людей, чтобы восстановить «порядок и стабильность». Все диктаторы рассчитывали на иностранный капитал и поддержку США, сопротивление безжалостно подавлялось. После 1929 года в руки олигархов перешло много мелких ферм: прежние хозяева либо не смогли выкупить закладные, либо вынуждены были продать свое состояние. Пропасть между имущими и неимущими углубилась еще больше.
В Сальвадоре военные свергли законного президента и в конце 1931 года привели к власти диктатора Максимилиано Эрнандеса Мартинеса. Более 10 лет он железной рукой правил Сальвадором и с каждым годом позволял себе все более экстравагантные выходки. В народе Мартинеса прозвали El Brujo (колдун): он увлекался теософией, оккультизмом и любил рассказывать по радио о своих видéниях. «Это хорошо, что дети ходят босиком, – вещал он. – Так они лучше впитывают благотворные испарения планеты, вибрацию земли». Мартинес утверждал, что его охраняют «незримые легионы», состоящие в прямой телепатической связи с президентом США. Диктатор верил в переселение душ, но только человеческих: «Убить муравья – больший грех, чем убить человека. Человек перевоплотится, а муравей погибнет навсегда».
В 1930-х годах на кофе приходилось более 90 % экспорта Сальвадора. Индейцы работали 10 часов в день за 12 центов. Как писал один канадский журналист, они сильно страдали «от мизерной зарплаты, невыносимых условий жизни, полного отсутствия заботы со стороны плантаторов и совершенно бесправного положения, близко напоминавшего рабство».
Не имея средств платить по закладным, плантаторы объявляли себя банкротами, урезали зарплату до минимума, прекращали уход за плантациями и массами увольняли рабочих. «Тогда наступило время, – рассказывал потом один рабочий журналисту, – когда у нас не было ни земли, ни работы… Пришлось мне уйти от жены и детей. Я не мог заработать достаточно, чтобы прокормить их, не говоря уже об одежде или образовании. Не знаю, где они сейчас. Нищета разлучила нас навсегда… Поэтому я и стал коммунистом».
22 января 1932 года по призыву харизматического лидера коммунистов Аугусто Фарабундо Марти индейцы западных нагорий (где выращивалась основная часть кофе) восстали и убили почти 100 человек – главным образом надсмотрщиков и солдат29. Вечером того же дня, словно вторя всплеску долго копившейся ярости угнетенных, началось извержение соседнего вулкана Исалько. Восставшие, вооруженные дубинками, пращами, мачете и считаными винтовками, не имели никаких шансов против карательной экспедиции. Мартинес приказал не щадить никого и распорядился о создании национальной гвардии из числа состоятельных граждан.
Кровавую расправу потом назвали просто La Matanza (резня). Солдаты, к которым присоединились плантаторы, убивали всех индейцев без разбора. Группами по 50 человек их расстреливали у церковной стены. Других заставляли копать могильные рвы и косили из пулеметов. Обочины дорог были усеяны телами. Смерть грозила любому человеку, одетому в национальную индейскую одежду. В некоторых районах произошел форменный геноцид. Мертвых никто не хоронил: они стали пищей для бродячих собак и хищных птиц. Фарабундо Марти был схвачен и расстрелян. В течение нескольких недель погибли почти 30 тысяч человек30. Коммунистическая партия фактически перестала существовать, и на многие годы всякое сопротивление в стране прекратилось. Память о резне омрачала историю Сальвадора до самого конца столетия. «Все мы родились полумертвыми в 1932 году», – написал сальвадорский поэт.
В номере своего журнала за июль 1932 года Кофейная ассоциация Сальвадора (Coffee Association of El Salvador) высказалась по поводу восстания и резни: «В каждом обществе всегда были два основных класса – правящий и подчиненный… Теперь они называются богатыми и бедными». Это разделение, говорилось в статье, сродни природной необходимости, и все попытки устранить его «нарушают сложившийся баланс и провоцируют распад общества». Так сальвадорская элита оправдывала бесконечные бедствия кампесинос. Эрнандес Мартинес, убежденный, что только фабрики могут быть рассадниками коммунизма, издал законы, которые препятствовали индустриализации. И Сальвадор стал еще сильнее зависеть от кофе как главного источника дохода.
В Гватемале, Никарагуа и Гондурасе тоже появились диктаторы. Хорхе Убико Кастанеда воцарился в Гватемале в 1931 году и быстро пресек всякую оппозицию тюрьмой, физическим устранением или изгнанием. Понимая, что нужно замирить угнетенных индейских батраков, он запретил долговое рабство, но ввел закон о бродяжничестве, который означал примерно то же самое. Гватемальские крестьяне жили в такой же ужасающей нищете, а страна по-прежнему зависела от иностранного капитала и экспорта кофе. После 1933 года, когда Кастанеда истребил около 100 профсоюзных, политических и прочих деятелей, а потом издал указ, разрешавший владельцам кофейных и банановых плантаций убивать рабочих за неповиновение, – ни один батрак не осмелился восстать.
В Никарагуа в 1934 году к власти пришел генерал Анастасио Сомоса Гарсиа. Незадолго перед этим он приказал убить лидера национальных повстанцев Аугусто Сесара Сандино, которого прежде считал своим союзником31. В 1936 году Сомоса официально стал президентом и начал строить кофейную династию, экономическую основу которой составляли 45 плантаций. С помощью устрашения и подкупа Сомоса сколотил крупнейшее состояние в стране. Потенциально опасных людей он без колебаний приказывал убивать.
Правивший в Гондурасе диктатор Тибурсио Кариас Андино показал себя более человечным, чем коллеги в сопредельных странах. Он поощрял производство кофе, и Гондурас вскоре вступил в клуб центральноамериканских производителей кофе, хотя бананы остались главной статьей его экспорта.
Тем временем в Коста-Рике и Колумбии Великая депрессия и падение цен на кофе тоже породили немало проблем, но законодательные компромиссы и демократические режимы позволили избежать крайностей. В Коста-Рике, где преобладали владельцы мелких финок, трудовых конфликтов практически не было. Но при этом фермеры были вынуждены почти за бесценок отдавать урожай на обрабатывающие фабрики. В 1933 году власти наконец вмешались и обязали фабрикантов платить более или менее пристойные деньги.
Колумбийские фермеры, которые, как правило, сами обрабатывали свой урожай, страдали от высоких процентных ставок и давления импортеров – А&Р American Coffee Corporation, Hard & Rand и W. R. Grace, контролировавших местную кофейную промышленность32. Трудовые конфликты на крупных асиендах нарастали. Колоны и арендаторы отказывались платить, утверждая, что земля принадлежит им. Скваттеры, которых уничижительно именовали «паразитами», претендовали на пустующие участки асиенд. Правительство приняло законы об экспроприации пустующих земель, что ускорило упадок крупных плантаций. Кофейная элита начала вкладывать деньги в цементные заводы, обувные фабрики, недвижимость и транспорт.
Впрочем, колумбийский кофе продолжал пользоваться повышенным спросом. В 1927 году была учреждена Национальная федерация производителей кофе Колумбии (Federación Nacional de Cafeteros; Colombian Coffee Federation). Она быстро приобрела политический вес и стала «частным государством внутри государства не слишком общественного», – как выразился один обозреватель. В Соединенных Штатах федерация рекламировала колумбийский кофе как «лучший среди „мягких“ сортов».
В 1930-х годах США стабильно потребляли те же самые 13 фунтов кофе на человека в год, но структура поставок в период Великой депрессии изменилась. В то время как бразильцы сжигали все более крупные партии кофе, Колумбия, Венесуэла и страны Центральной Америки соответственно наращивали экспорт. В 1936 году отчаявшаяся Бразилия созвала в Боготе международную конференцию. Участники решили создать Панамериканский кофейный комитет (Pan American Coffee Bureau), который должен был поощрять потребление кофе в Северной Америке. В ходе конференции делегаты Колумбии и Бразилии заключили специальное соглашение по ценам: высокосортный колумбийский «манизалес» стоил не ниже 12 центов за фунт, а менее качественный бразильский «сантус» – 10,5 цента.
В 1937 году Бразилия сожгла 17,2 миллиона мешков – невероятное количество, если учесть, что все мировое потребление составляло 26,4 миллиона. В том году лишь 30 % бразильского урожая попало на мировой рынок. Между тем Колумбия отказалась поддерживать согласованную ценовую политику как «слишком обременительную» и начала продавать «манизалес» по 11,6 цента за фунт. При столь незначительном ценовом отрыве от «сантуса» колумбийский кофе расходился прекрасно.
В августе 1937 года возмущенные бразильцы созвали в Гаване вторую конференцию. Делегат Бразилии Эурико Пентеадо подчеркнул, что «почти ни одно принятое в Боготе решение не выполнено, а соглашение по ценам нарушено». Все страны, кроме Бразилии, продолжают экспортировать зерна низких сортов. «И Бразилия вынуждена в одиночку поддерживать цены, испытывая невыносимые трудности».
В начале Депрессии на Бразилию приходилось 65 % кофейного импорта США. В 1937 году ее доля снизилась до чуть более 50 %, а 25 % рынка захватила Колумбия. Правда, к этому времени зависимость Бразилии от экспорта кофе заметно ослабела. В 1934 году он давал 61 % поступлений, а всего через два года – лишь 45 %. «Положение таково, господа, – подытожил Пентеадо, – что мы вы