cerrado вновь могут стать пригодными для плантаций. Еще больше осложнить ситуацию грозили новые высокопродуктивные гибриды. Их вкусовые качества были не столь хороши, но это мало кого заботило. Деревья, способные выдерживать прямые солнечные лучи, не нуждались в затенении, но при недостаточном количестве перегноя требовали много удобрений55.
В 1968 году бразильцы приняли радикальное решение: выкорчевать или сжечь миллионы старых деревьев. Международная организация по кофе (International Coffee Organization, ICO) создала Фонд диверсификации (Diversification Fund) для помощи фермерам, переходящим с кофе на другие культуры. Однако в Бразилии с ее гигантскими фазендами организовать такую переориентацию было значительно легче, чем в африканских странах, где множество мелких землевладельцев полностью зависели от крошечных участков. В Кении, например, кофе выращивали 250 тысяч фермеров. Председатель совета ICO Роджер Мукаса из Уганды задавал риторический вопрос: «Допустим, мы сведем эти деревья. А что посадим вместо них?»
Были и другие проблемы. В частности, Индия и Индонезия увеличили производство, но квоты им не меняли. «Даже абсолютно справедливые требования менее влиятельных стран игнорируются; их заставляют выполнять решения, навязанные господствующей группой, у которой подавляющее большинство голосов», – писал один фермер из Индии.
Поскольку обсуждения квот всегда протекали крайне болезненно, соглашение решили пересмотреть под углом ценовых рамок. Если цена опускается ниже базового минимума, квоты автоматически уменьшаются в необходимой пропорции; если же она поднимается выше базового максимума, квоты в соответствующей пропорции увеличиваются. Кроме того, был введен принцип индивидуации – разные ценовые рамки для разных сортов: «робусты» (прежде всего африканской и индонезийской), «арабики» (обработанной сухим методом, преимущественно бразильской), «колумбийских мягких» (в том числе из Кении) и прочих «мягких» (в основном из Центральной Америки). Но никакая схема не могла удовлетворить всех. Несмотря на обязательность сертификатов происхождения, многие страны находили способы превышать свои квоты; процветала контрабанда и подделка сопроводительных документов.
Вскоре назрел очередной кризис. В 1967 году президент Джонсон призвал латиноамериканские страны наращивать индустриальные мощности и переходить на экспорт переработанных продуктов вместо сельскохозяйственного сырья. Однако когда Бразилия в том же году поняла совет Джонсона буквально и начала экспортировать значительные партии растворимого кофе в США, многим кофейным дельцам Америки это очень не понравилось. «Бразильская пудра», как за глаза называли этот продукт, на вкус была лучше американских аналогов с большим количеством «робусты». А поскольку бразильское правительство не облагало растворимый кофе (в отличие от зеленых зерен) экспортными пошлинами, он стоил заметно меньше, чем произведенный в США. В 1965 году на «бразильскую пудру» приходился 1 % «растворимого» рынка США, а к концу 1967 года она отхватила 14 %.
Кризис чуть не сорвал перезаключение Международного соглашения по кофе (ICA) в 1968 году. Уилбур Миллс, влиятельный глава постоянной бюджетной комиссии конгресса, заявил в прессе, что выступит против ICA, если Бразилия не прекратит свою «дискриминационную» практику. Соглашение все же перезаключили в виде временного компромисса, но проблема сдвинулась с мертвой точки только в 1971 году, когда Бразилия согласилась не облагать экспортной пошлиной 560 тысяч мешков зеленых зерен, предназначенных для производства растворимого кофе в США. Так удалось несколько выровнять условия игры.
«Растворимая» эпопея вызвала у латиноамериканцев самые неприятные чувства. «В нашем полушарии сейчас царит всеобъемлющее разочарование протекционистской политикой Соединенных Штатов, – писал бизнесмен из Коста-Рики. – Всякий раз, как мы пытаемся предложить что-нибудь особенное, индустриальные государства проявляют свои тщательно закамуфлированные интересы… и закрывают для нас рынки».
И все же ICA худо-бедно действовало. Главной задачей соглашения было не дать средней цене зеленого кофе упасть ниже уровня 1962 года (34 цента за фунт) и вместе с тем не позволять ей резко подняться. В 1968 году цена не превышала 40 центов, следовательно, со своей задачей ICA справлялось. Относительная стабильность сделала Нью-Йоркскую кофейную и сахарную биржу местом спокойным и скучным. Фьючерсы отмирали, поскольку при вполне предсказуемых ценах хеджирование и прочие биржевые игры потеряли смысл.
Однако странам-производителям в условиях ICA жилось совсем не сладко. Зияющий разрыв между богатыми развитыми и бедными развивающимися странами увеличивался. В 1950 году доход на душу населения в странах – потребителях кофе втрое превышал соответствующие показатели стран-производителей. К концу 1960-х годов разница стала пятикратной. Американский рабочий за четыре дня мог заработать больше, чем среднестатистический труженик Гватемалы или Берега Слоновой Кости за год. «Недоедание и болезни желудка – отличительная черта стран, где не хватает белковой пищи; там из каждых шести детей один не доживает до 5 лет, – писала Пенни Лерну в «The Nation». – Кофе не имеет питательной ценности. Для крестьян он ценен только тем, что позволяет купить еду и одежду. А поскольку он позволяет купить очень мало – это горький напиток, вобравший в себя вкус нищеты и человеческих бедствий».
В середине 1960-х годов в среднем потребление кофе на душу населения в США продолжало снижаться. В качестве контрмеры Международная организация по кофе (ICO) постановила отчислять на рекламу скромные 15 центов с мешка, что в 1966 году в мировом масштабе составило всего 7 миллионов долларов. Половина этого бюджета была выделена на США. Комитет ICO по пропаганде и рекламе нанял McCann-Erickson – рекламное агентство, обслуживавшее Coca Cola. Ему поручили пристрастить к кофе молодежь в возрасте от 17 до 25 лет. Творцы рекламы измыслили слоган «Пей и думай». Если молодому человеку, рассуждали они, предстоит принять трудное решение или разобраться в сложной проблеме, он должен взбодрить свой ум с помощью кофе.
Затея была обречена на провал. Столь рациональная установка подходила скорее для сотрудников IBM, где каждый стол был украшен надписью «Думай», чем для поколения, открыто бунтовавшего против логики и разума. Другое рекламное агентство в специальном внутреннем докладе о поколении «до 30» отметило «падение престижа рациональности и логики как инструментов „понимания“ и возросший статус чувств и интуиции». Юные бунтари неизмеримо охотнее экспериментировали с наркотиками, чем с кофеином, желая испытать мгновенное озарение от ЛСД или марихуаны. «Думай» не привлекало. А «таблетка радости» – да.
Тем временем Американская национальная кофейная ассоциация, чей бюджет был еще скромнее, пропагандировала молодежные кафе в студенческих кампусах, при церквях и гражданских организациях. Панамериканский кофейный комитет с гордостью отметил, что поддерживает связи с «принципиально важным юношеским сектором», угощая кофе опрятную консервативную молодежь в рамках программы «Вместе с людьми». Эти искренние попытки привить молодежи привычку к кофе продолжались пару лет, но заметных результатов не дали. «Кофе всегда ассоциировался с человеком, который занят трудным делом, – сетовала в 1968 году передовица отраслевого журнала. – Таков, например, моряк на вахте или усталый полисмен, обходящий свой участок». Новое поколение подобные занятия не привлекали. Для него полисмен был прежде всего «скотиной», представителем ненавистного истеблишмента.
Во время президентской кампании 1968 года Национальная кофейная ассоциация распространила 58 тысяч брошюр «Двенадцать способов, которыми кофе может помочь вам выиграть выборы». Однако вместо того чтобы чинно пить кофе в культурной обстановке, молодежь, протестовавшая против Вьетнамской войны, устроила беспорядки в Чикаго и прервала проходивший там съезд демократической партии. Полиция разогнала забастовщиков с невиданной жестокостью. В эту эпоху конфликта поколений, когда Линдон Джонсон перед лицом нараставших требований вывести войска из Вьетнама решил не переизбираться, появились новые кофейные заведения, такие, каких не могли представить себе ни Национальная ассоциация, ни Панамериканский комитет.
В 1963 году Фред Гарднер проходил военную подготовку в Форт-Полк (штат Луизиана) и часто посещал бары в окрестностях Лисвилла, где подавали водянистый и безбожно дорогой кофе. Несколько лет спустя, уже в Сан-Франциско, ему пришла идея открыть в военных городках кафетерии «для хиппи, которым не удалось уклониться от военной службы». Осенью 1967 года Гарднер вместе с Деборой Россман и Донной Миклсон открыл первые солдатские кафетерии «джи-ай» в Колумбии (штат Южная Каролина), поблизости от Форт-Джексон. Его назвали «UFO», с намеком на отделение United Servicemen’s Organization (USO; Объединенная служба организации досуга военнослужащих), находившееся неподалеку. На стенах висели большие черно-белые фотографии таких кумиров контркультуры, как Кассиус Клей, Боб Дилан, Стокли Кармайкл, Хэмфри Богарт и Мэрилин Монро. Была там и фотография Линдона Джонсона, держащего гончую собаку за уши. Хозяева заведения обещали «лучший кофе в Южной Каролине». Они купили машину для эспрессо, кофеварку «Chemex» и заказали качественный кофе в зернах.
Очень скоро сотни солдат оценили новое заведение, где можно было выпить кофе, почитать, послушать музыку, поиграть в шахматы или карты, поболтать со студентами местного колледжа, потанцевать, познакомиться с девушкой и поругать войну. Кафетерий, словно магнит, притягивал людей с антивоенными настроениями.
Служба военной разведки стала вызывать на допросы солдат, посещавших «UFO». «А у нас постоянно допытывались, не подсыпаем ли мы чего в кофе, – вспоминал Гарднер. – Как-то раз меня вызвали в местное полицейское управление, и агент заявил мне, что в наш кофе мы добавляем какое-то „снадобье“, – он-де в этом абсолютно уверен. Разумеется, ничего подобного мы не делали – ничего, кроме качественных и правильно обжаренных зерен».