В феврале 1977 года в качестве сопредседателя совместных слушаний Ричмонд сделал следующее заявление: «Потребители кофе в США и других странах стали жертвой одной из самых беспринципных рыночных манипуляций в современной истории». Он обвинил Бразилию в «сознательном и планомерном стремлении вздуть цены и искусственно поддерживать их на запредельном уровне».
Элинор Гуггенхеймер представила комитету почти три тысячи писем от потребителей, в том числе несколько из Германии, Швейцарии и Италии. «Первый раз в жизни я решила послать письмо протеста, – писала домохозяйка из Стейтен-Айленда. – Во всем виноваты алчные плантаторы, компании и дельцы». Самое проникновенное письмо прислал пожилой ветеран. Он напомнил, что «в годы Второй мировой войны чашка кофе нередко была недоступной роскошью». Полностью воздержаться от кофе, признался он, ему трудно, но он постарается пить как можно меньше.
Гуггенхеймер потребовала выяснить, какую роль в повышении цен сыграли махинаторы, и с удовлетворением отметила, что является «самым непопулярным человеком года в Бразилии, Колумбии, Танзании и Береге Слоновой Кости». Джейн Бирн, уполномоченный по правам потребителей в Чикаго (и будущий мэр), красочно описала печальное положение рабочих, которых видела на плантации Аталлы: «Им платят 2 доллара в день и разрешают посадить немного кукурузы. Купить что-нибудь они могут только в магазине компании, и из этих жалких денег должны платить еще и за аренду дома».
Майкл Джейкобсон, глава центра «Наука на службе общества» (Center for Science in the Public Interest, CSPI), высказался в пользу постоянного бойкота кофе или, по крайней мере, максимального снижения его потребления. Он считал кофе вредным и выразил надежду, что «высокие цены могут сыграть положительную роль и побудить людей перейти на более здоровые напитки».
Когда череда критиков иссякла, выступил представитель Госдепартамента Джулиус Кац. Он пояснил, что экспортные пошлины не увеличивают цену для конечных потребителей, а отнимают часть прибыли у первичных производителей. В условиях роста цен правительство, естественно, хочет увеличить денежные поступления, чтобы финансировать новые плантации, применение удобрений и пестицидов. Но даже при высоких пошлинах доходы бразильских плантаторов утроились. Положению бразильских рабочих Кац не придал особого значения, поскольку они во все времена получали мизерную плату. Он предположил, что дело не в дефиците кофе, а в «реакции рынка на возможность дефицита». А вот когда Бразилия опустошит свои склады, первые же заморозки или другие неблагоприятные явления вызовут реальный дефицит.
Но даже и при супервысоких ценах чашка кофе, приготовленного дома, обходилась примерно в 6 центов. А сладкая газировка, которая в 1976 году обогнала кофе и стала самым популярным американским напитком, стоила гораздо дороже. Так почему же рост кофейных цен неизменно приводил американцев в ярость? Трудно избежать вывода, что главная причина в ксенофобском недоверии латиноамериканцам и африканцам. Но «кто постановил, – написал один кофейный брокер в газету «New York Times», – что богатые развитые страны имеют право получать дешевые товары, произведенные за счет почти бесплатного труда, а свои внутренние затраты, высокую заработную плату и прочие расходы перекладывать на плечи бедных стран, навязывая им все более дорогие промышленные изделия?»
Как всегда бывает в таких случаях, расследование комитета никак не способствовало снижению цен и вообще ни к чему не привело. В мае цены поднялись до 4 долларов за фунт. В припадке откровенности конгрессмен Эллиотт Левитас признался: «На самом деле мы ищем, как бы поудобнее возложить вину не на заморозки, а на что-нибудь еще, – скажем, на махинации General Foods и других компаний, биржевых спекулянтов, коварных бразильцев или, может быть, на Госдепартамент».
Если биржевые дельцы и не были главной причиной скачка цен, то они, во всяком случае некоторые, сделали на нем деньги. Один ветеран биржи, пожелавший сохранить инкогнито, назовем его Майком, начал операции в 1973 году, когда кофейный рынок вновь ожил. Будучи «свободным брокером», он брал заказы у разных брокерских фирм, а также проводил операции за свой счет. «Я ничего не знал о кофе, – охотно признался он. – Но я умел им торговать. С таким же успехом я мог бы торговать латуком. По тону голосов на площадке я мог определить, что происходит».
В 1975 году Майк сполна воспользовался заморозками, а потом несколько лет брал свое на всех подъемах и коротких спадах цен. Он ловко входил в игру, вовремя выходил из нее и нередко был в деле всего несколько минут, а то и секунд. «Я просто старался уловить удачный момент». Но уже несколько таких моментов, пусть и небольших, приносили хороший навар. В конце 1970-х Майк делал по миллиону с лишним в год.
Конечно, это давалось нелегко. «Перед звоном колокола, объявлявшего начало торгов, меня каждый раз била дрожь. Как только торги открывались, я уже не помнил себя. Если бы рядом стояла моя мать и я наступил бы ей на ногу, делая заявку, я бы, наверное, этого не заметил». Давка, руки, протянутые на покупку или продажу, страшный шум делали это занятие физически изнурительным. «Такая работа – для людей молодых и не слишком раздумывающих. Какой-нибудь университетский умник думал бы слишком долго и наверняка опоздал бы». Выжить здесь могли только ребята напористые и наглые, не теряющие голову в сутолоке.
«Я упражнялся так: клал в рот камешки, как один древний грек, и выкрикивал ставки. Кто громче кричит, тот больше и получит». Торги шли с 10 утра до 15 часов, и в эти часы никто не отлучался с площадки – даже в туалет. В тесной толпе вопящих распаренных мужчин (женщины были редкостью) быстро передавались вирусы. «Мне удалили два полипа, которые выросли в горле от крика. Врач посоветовал мне прекратить это дело. Но я не послушался. Это было уже у меня в крови».
По вечерам Майк посиживал в пабе «Tom Brown’s» в финансовом районе Нью-Йорка с покупателями и брокерами. «Мы говорили о кофе допоздна». Раз в три месяца Майк посещал деловые тусовки: в Бока-Ратоне, штат Флорида, где собиралась Национальная кофейная ассоциация, на Бермудах – Ассоциация зеленого кофе, в Пеббл-Бич, штат Калифорния, – Кофейная ассоциация тихоокеанского побережья или в Лондоне – Европейская кофейная ассоциация. «Там собирались ребята что надо, настоящее светское общество».
В 1977 году цены продолжали расти, и кофе стал желанной добычей для воров. В Сан-Франциско исчез грузовик с кофе на 50 тысяч долларов. В Майами арестовали четырех человек за кражу 17 тонн зерен. Кражи кофе в нью-йоркских магазинах перевалили за миллион долларов.
Бразилия получала от экспорта кофе четыре миллиарда долларов, – достаточно, чтобы покрыть свои потребности в горючем. Но в странах-производителях повышение цен создало свои проблемы. Плантаторы отказывались выполнять подписанные контракты с брокерами. Контрабандный вывоз кофе из стран с высокими экспортными пошлинами или низкими государственными закупочными ценами, в первую очередь из Бразилии и Колумбии, катастрофически вырос. Как отмечал один эксперт по кофе, «контрабанда процветает практически везде… Известны случаи, когда таможенников, не бравших взятки, запугивали, избивали и даже убивали».
Четыре дерзких мошенника продали Кубе несуществующий доминиканский кофе на 8,7 миллиона долларов и договорились с капитаном судна, что тот потопит его по дороге. Жульничество вышло наружу, когда команда не смогла открыть кингстоны и корабль прибыл в порт назначения совершенно пустым. Городской банк Нью-Йорка лишился 28 миллионов долларов, выданных велеречивому колумбийскому брокеру. Выяснилось, что сотрудник, занимавшийся сельскохозяйственными кредитами, был в сговоре с мошенником.
Высокие цены все же принесли дополнительную прибыль мелким фермерам во многих странах, включая и Бразилию, где число крупных фазенд уменьшалось. Но те, кто выиграл от роста цен, понимали, что удача продлится недолго. «Кофе дает жилет и отбирает рубашку», – гласит старая бразильская пословица.
Кое для кого времена были действительно неплохими. Индейцы мексиканского штата Чиапас могли время от времени позволить себе мясо помимо обычного риса и фасоли. Плантации Папуа – Новой Гвинеи, покинутые белыми фермерами, как из-за низких цен на кофе, так и из опасений приближавшейся независимости (1975), местные жители разбили на мелкие участки (в среднем по пять сотен деревьев) и теперь имели приличный, по их представлениям, доход. А вот колумбийские фермеры были недовольны: из-за высоких экспортных пошлин они получали меньше трети среднемировой цены. Некоторые фермеры даже сжигали урожай в знак протеста и угрожали разводить марихуану.
Кофейная индустрия Соединенных Штатов Америки, как уже бывало в периоды высоких цен, ответила эрзацами и «экономичными» продуктами. Nestlé выпустила в продажу «Sunrise» – растворимый кофе, «улучшенный цикорием». Его делали на фабриках в Европе, где смесь с 46 % цикория давно стала стандартной. General Foods предложила «Mellow Roast» – кофейный напиток с добавками из злаков, производившийся чрезвычайно простым способом – добавлением «Postum» к обычному кофе. Procter & Gamble разработала «Folgers Flaked Coffee»: при изготовлении напитка зерна прокатывали на валковой мельнице до образования тонких хлопьев; это позволяло извлекать из субстрата больше ингредиентов. P&G выпускала свой продукт в стандартных фунтовых банках, но содержимого в них было только 13 унций: реклама обещала, что из такого количества хлопьев можно сварить столько же кофе, сколько из фунта обычной смеси. Hills Brothers при бразильском руководстве внедрила новую технологию «взрывного» обжаривания: зерна ритмично подвергали воздействию сверхвысокой температуры, вследствие чего клетчатка вспучивалась и приобретала пористую структуру. В результате Hills Brothers тоже смогла наполнить фунтовую банку 13 унциями продукта, названного «High Yield». Чуть позже General Foods выпустила похожее «высокопродуктивное» изделие «Master Blend».