Но европейцы кофе сами производить не могли. Наиболее подходящим его заменителем оказался цикорий. Это растение с синими цветочками (разновидность эндивия зимнего) имеет длинный белый корень горького вкуса. Поджаренный и измельченный, он внешне напоминает кофейный порошок. Горячий отвар, горький и темный, тоже можно принять за кофе – только без аромата, вкуса, насыщенности и бодрящего кофеина. Но при Наполеоне французы так привыкли к цикорию, что даже после отмены континентальной системы в 1814 году продолжали подмешивать цикорий к настоящему кофе6. Креольское население французской колонии Новый Орлеан вскоре переняло эту привычку.
С 1814 по 1817 год, когда Амстердам возвратил себе позицию лидера в кофейной торговле, цены колебались в пределах 16–20 центов (в тогдашних американских долларах) за фунт, что было весьма умеренно по сравнению с 1,08 доллара за фунт в 1812 году. Повышение спроса на кофе в Европе и Соединенных Штатах подняло цену до 30 центов и больше (на яванские зерна). Повсеместно кофейные плантации стали расширяться, a в некоторых регионах, например в Бразилии, специально под кофе расчищали новые площади в джунглях.
Чуть позже, в 1823 году, когда новые плантации только вышли на заметный уровень производства, наметился очередной кризис. Война между Францией и Испанией казалась неминуемой. Европейские импортеры стали лихорадочно скупать кофе. Они считали, что морские пути вскоре опять закроются. Цена на зеленые кофейные бобы значительно выросла. Но выяснилось, что войны не будет, – по крайней мере в ближайшее время. «И вместо войны, – писал историк кофе Хейнрих Якоб, – люди получили другое. Кофе! Много кофе со всех стран света!» Кофе везли отовсюду: из Мексики, с Ямайки, с Антильских островов. На рынок пошел первый бразильский урожай. Цены упали. В Лондоне, Париже, Франкфурте, Берлине, Санкт-Петербурге разорились многие. В одночасье миллионеры становились нищими. Сотни людей кончали жизнь самоубийством.
И началась новая эпоха. Отныне цена кофе будет зависеть от спекулятивных игр, политики, погоды и прочих (включая военные) превратностей. Кофе станет товаром всемирного значения, который во второй половине XIX века полностью изменит экономику, экологию и политику многих стран Латинской Америки.
Глава третьяКофейные королевства
Вы полагаете, наверное, господа, что производство сахара и кофе – естественное предназначение Вест-Индии. Но всего лишь два века тому назад природа, которая не заботится о коммерции, не взращивала там ни тростника, ни кофейных деревьев.
Когда Маркс писал эти слова, производство кофе в Вест-Индии уже начало снижаться. Однако в течение следующей половины века – до 1900 года – африканский пришелец, кофе, завоевал Бразилию, Венесуэлу и почти всю Центральную Америку (а также значительную часть Индии, Цейлона, Явы и Колумбии). В ходе этого процесса законы и правительства подстраивались под кофе, отмена рабства откладывалась, социальное неравенство обострялось, состояние среды ухудшалось. Но вместе с тем кофе был мотором роста, особенно в Бразилии, которая в этот период стала ведущей кофейной державой мира. «Бразилия не просто удовлетворяла мировой спрос, – отмечал историк кофе Стивен Топик. – Она создавала его, предлагая кофе в достаточном количестве и по таким низким ценам, чтобы его могли позволить себе не только состоятельные потребители, но и представители рабочего класса Северной Америки и Европы».
Серьезно заниматься кофе Бразилия и Центральная Америка начали лишь после того, как эти колонии освободились от власти испанцев и португальцев – в 1821 и 1822 годах. В ноябре 1807 года войска Наполеона заняли Лиссабон и вынудили португальскую королевскую семью на английских кораблях бежать в Рио-де-Жанейро, где король Жуан VI учредил свою новую резиденцию. Он объявил Бразилию королевством и способствовал распространению новых сортов кофейных деревьев, которые экспериментально стали выращивать в Королевском ботаническом саду столицы, позже саженцы этих деревьев были розданы плантаторам. Когда португальская революция 1820 года заставила Жуана VI вернуться в Европу, он оставил регентом своего сына, дона Педро.
Большинство латиноамериканских стран, тяготившихся колониальным игом, вскоре стали независимыми. За Венесуэлой, Колумбией и Мексикой последовали страны Центральной Америки, а в 1822 году и Бразилия, где дон Педро объявил себя императором Педро I. В 1831 году под давлением народных масс Педро I отрекся в пользу своего сына, тоже Педро, которому на тот момент было всего пять лет. Через девять лет, в течение которых страна переживала восстания, хаос и постоянную смену регентов, четырнадцатилетний Педро II по требованию народа взял власть в свои руки. Во время его последующего долгого правления кофе стал подлинным королем Бразилии.
Бразилия столь тесно ассоциируется с кофе, что многие уверены, будто кофейное дерево происходит именно из этой страны. История Бразилии – хрестоматийный пример всех плюсов и минусов, связанных с ориентацией на монокультуру. Современная Бразилия поднялась на кофе, но ценой значительных социальных диспропорций и ущерба, нанесенного окружающей среде.
Имея площадь свыше трех миллионов квадратных миль, Бразилия по размерам занимает пятое место в мире. Ее территория начинается чуть севернее экватора и охватывает почти половину Южной Америки. На востоке на протяжении 4600 миль она омывается Атлантикой, на западе почти упирается в величественные Анды, а с севера на юг простирается от Гвианского плоскогорья до бассейна Платта. Португальцы, которые открыли, колонизировали и подчинили Бразилию, были очарованы этой страной. В 1560 году священник-иезуит писал: «Если существует земной рай, то, по моему мнению, он здесь, в Бразилии».
К сожалению, португальцы своими руками уничтожили значительную часть этого рая. Сахарные плантации, заложенные в XVII–XVIII веках, представляли собой огромные фазенды (поместья) португальской знати, где рабы трудились в невообразимо тяжких условиях. Купить новую рабочую силу было дешевле, чем лечить заболевших, и в результате рабы умирали в среднем через семь лет. Возделывание сахарного тростника постепенно превратило северо-восточные области страны в сухую саванну.
В 1820-х годах цены на сахар упали. Капитал и трудовые ресурсы стали перемещаться на юго-восток, где в долине реки Параиба расширялось производство кофе. В свое время Франсиско де Мельхо Палета разводил кофе в городе Пара, близ экватора. Но выяснилось, что для этой культуры лучше подходит более умеренный климат нагорий неподалеку от Рио-де-Жанейро, куда кофе в 1774 году привез один бельгийский монах. На этих девственных землях, знаменитых terra roxa (красные глины), сельское хозяйство не велось, потому что здесь в XVIII веке активно добывали золото и алмазы. Но теперь, когда драгоценные ископаемые в основном истощились, мулов, прежде перевозивших золото, можно было перебросить на доставку кофейных бобов к побережью по уже проторенным путям, а еще сохранившихся рабов, которые прежде работали в шахтах, – на кофейные плантации. По мере того как росло кофейное производство, росли и поставки рабов в Рио – с 26 254 в 1825 году до 43 555 в 1828 году. К этому времени рабов в Бразилии было более миллиона, они составляли почти треть всего населения.
Чтобы умиротворить англичан, которые объявили работорговлю вне закона, бразильцы в 1831 году ввели административный запрет на ввоз рабов, но так и не оформили его в виде закона. Все понимали, что дни рабства сочтены, и работорговцы постарались получить максимальную прибыль за то время, которое им еще было отпущено: в 1845 году ввоз рабов достиг 20 тысяч, в следующем году – 50 тысяч, а в 1848 году – 60 тысяч!
Когда английские военные корабли начали охотиться за судами работорговцев, бразильцам ничего не оставалось, как принять в 1850 году закон Кейроса, действительно прекращавший ввоз рабов. Но почти два миллиона рабов так и остались в неволе. Система крупных плантаций, так называемых латифундий, по организации и стилю жизни очень напоминала рабовладельческие плантации Старого Юга в США. Очень скоро кофейные плантаторы стали богатейшими людьми в Бразилии.
В 1857 году американский священник Дж. К. Флетчер описал свой визит на кофейную фазенду площадью 64 квадратных мили в штате Минас-Жерайс, которой владел командор Силва Пинто. «Он живет как настоящий барон», – заметил Флетчер, по достоинству оценив увиденное. В огромную обеденную залу трое слуг внесли «массивную серебряную чашу фута полтора в диаметре». Потом оркестр из пятнадцати рабов исполнил оперную увертюру, а негритянский хор – мессу на латинском языке.
А через несколько лет путешественник, побывавший в долине Параибы, описал типичный распорядок жизни рабов. Это была не та плантация, которую посещал Флетчер, но рабы везде находились примерно в одинаковых условиях: Негры содержатся под строгим надзором, и все работает как отлаженный механизм. В четыре утра рабы выходят на молитву, а затем строем отправляются на работу… В семь [вечера] утомленные отряды возвращаются к центральной усадьбе… и до девяти часов выполняют хозяйственные и прочие задания. После этого мужчин и женщин отдельно разводят по разным помещениям и запирают на семичасовой сон, который должен дать им сил для почти беспрерывного семнадцатичасового труда на следующий день.
Если одни плантаторы обращались с рабами более или менее сносно, то другие давали полную волю своим садистским наклонностям. Нанесение увечий и даже убийство рабов не подлежали официальному расследованию, их хоронили на плантациях, не оформляя свидетельства о смерти. Детей нередко отнимали у родителей и продавали. Постоянно опасаясь мести невольников – ядовитого скорпиона в сапоге или толченого стекла в еде, – плантаторы не расставались с оружием. «На моей плантации, – заявлял один из них, – я царь и бог». Рабов считали недочеловеками, «составляющими промежуточное звено между нами и дикими зверями в иерархии живых существ», – как объяснял один рабовладелец своему сыну.