Вечером неизвестно какого дня, Оскар купил в винном магазине отменное полусухое вино. Он пригласил Розу провести с ним вечер на пляже, сидя на шелковом покрывале с хрустальными бокалами в руках.
– За тебя, мое мгновение, – поднял бокал Оскар.
– За меня, – произнесло Мгновение, а затем послышался звон хрусталя.
Единственный холодный ветер, который не опасен, так это морской – он согревает тело изнутри.
– Прислушайся, Роза… – шепотом сказал Оскар. – Ты можешь от этого шума отделить другие звуки этого мира, отодрать их от океана и прислушаться к ним?
Роза закрыла глаза и попыталась это сделать.
– Не получается. Не могу. Он громче всего!
– И я не могу. Ты только представь себе, что мы слышим этот шум каждую секунду, как мы с тобой еще не оглохли?
– Я еще заметила, что этот шум очищает мои мысли. За тебя, Оскар!
– Благодарю.
Они пригубили вино.
– Когда мне было девятнадцать, я перестал слышать океан, и только сейчас, когда уже прошло шесть с половиной лет, я его снова услышал…
Роза поняла, что наступила та долгожданная минута откровения ее мужа.
– Что случилось, когда тебе было девятнадцать? – осторожно поинтересовалась Роза, а затем поднесла бокал к губам.
– Я просто приехал к океану и перестал его слышать, – он сделал глоток. – Вот, как мы сейчас с тобой сидим и в ушах громкое рычание океана. А у меня в тот момент в ушах ничего. Просто сижу и смотрю на волны, тогда еще без тебя, а вокруг тишина, и ни единого звука. Вот мы с тобой сидим и наслаждаемся вином. А я сижу один, пью – и не чувствую вкуса, я бросаюсь головой об камень у берега, и не чувствую ничего. Доктор зашивает мне бровь, говорит, что моя шея цела. А я не чувствую, как он мне бровь зашивает. Он мне говорит, а во мне все пропадает, словно я – большая огромная дыра.
Оскар подлил в бокалы еще вина.
– Я сижу за столом перед мамой, а ее ни обнять, ни поговорить с ней, толком. О чем с ней еще говорить, если не об учебе в колледже или о том, как надо вести себя в высшем обществе? Я смотрю на нее и понимаю, что в эту минуту у меня нет мамы. Закрываю глаза. Проходит еще несколько минут и я лежу в одежде, замерзший, в объятьях толстой не знакомой мне шлюхи, прижимаю ее сильнее и говорю, как она мне нужна.
Он поднял бокал перед собой.
– За тебя, мое быстротечное Мгновение, не успею и глазом моргнуть, как ты пройдешь.
В этот раз не было звона хрусталя.
Роза еще ни разу не видела, как пьянеет Оскар.
– Проходит еще несколько минут и я мету улицы этого оплеванного города, думая о том, почему я не чувствую ничего. Я тот, кто подберет огрызок, который ты бросил себе под ноги. Я тот, кто очищает улицы, но не очищается сам. Вот ты у меня спрашиваешь, Роза, верю ли я в чудо…
Роза уже давно поняла, что Оскар уснул, а проснулся прежний Париж. Его легко было узнать по черно-белым глазам.
– Так вот, я не видел чуда, когда художник нарисовал на бумаге женщину своей мечты и мечта его ожила. Я видел чудо в том, что человек шесть лет своей жизни провел среди опустившегося телом отребья и городских помоек, а однажды утром он примерил на себя роскошный дорогой костюм, а тот ему шел.
Вот мне встретилась ты. Я смотрю на тебя сейчас и понимаю, в эту самую минуту, когда я еще не успел закрыть глаза и промотать данный отрезок своей жизни, что ты, Роза – это тот миг, который мне бы хотелось заново пережить.
– Взаимно, – с достоинством ответила женщина, которую хотели бы заново пережить.
Глава десятая
Порой, когда Роза выходила в одном халате на балкон, держа в руках стакан свежевыжатого сока, на нее обращали внимание проводившие время на пляже люди. Несколько раз в день на нее могли ткнуть пальцем с земли.
Роза чувствовала себя китом, которого выбросило на берег.
В кофейне никогда не было грустно, в ней играл тихий джаз, а гости говорили о любви и чувствах, о земных наслаждениях, они ценили каждую минуту, проведенную в «городе восходящего солнца». Расслабленные путешественники оставляли свои проблемы в аэропорту и желали замедлить время, прибавить песка в песочные часы, не отнимать у океана себя.
Они возвращались из «города восходящего солнца» с тоской на душе, с послевкусием на губах от измены обыденной, тошной жизни. Гости этого города страдали, покидая его, потому что не знали, как дальше жить после этой измены.
– Ты заметила, что в этой кофейне нет постоянных клиентов, кроме нас с тобой. Каждый день новые лица.
– Я это заметила уже давно. Местные в такие кофейни не ходят, а туристы – это всего лишь «временные друзья». Сегодня они есть, а завтра их уже нет.
Роза отпила горячий кофе.
– Я вот вспомнила лавандовые поля… Интересно, показал ли Жан Майе свою деревню и те знаменитые края, а если да, то пахнет ли Майя для него так же, как пахла прежде?
– А я вспомнил о Франсуазе и Матильде, – мечтательно поддержал Розу Оскар. – Интересно, чем сейчас пахнет их тюремная камера?
Роза улыбнулась.
– Как много у нас с тобой общих друзей…
Когда семнадцатилетний Аллен спросил у своей матери, как выглядит океан, она, не задумываясь, отправила сына в «город восходящего солнца» вместе с его лучшим другом Джоном. Мама прекрасно понимала, что в этом путешествии она станет лишней деталью. Семнадцатилетние юноши не ездят с матерями к океану, в этом возрасте их волнует совсем другое.
– Как выглядит океан? – спросил Аллен у своего темноволосого друга, когда они сидели на песке напротив него.
Джон был старше Аллена всего на полгода, а вел себя так, словно его товарищ малое дитя по сравнению с ним, ничего не познавшее в жизни.
– Оно, как глаза той очаровательной девушки в вишневом купальнике, которая посмотрела только что на меня и улыбнулась…
Аллен слышал океан, но никак себе не мог представить каков он.
– А какие у нее глаза?
– Синие-синие. Волны, а не глаза, она смотрит походя на меня, а я предвкушаю шторм.
Джон дышал полной грудью, лежа на песке, как же ему надоела эта учеба.
– Джон, – серьезным голосом начал Аллен, – представь себе на минуту, что ты слепой. Ты слышишь все, что тебе говорят, но не видишь. И чтобы увидеть тебе, твоему другу нужно сделать чуть больше, чем ничего – просто описывать все вокруг, называя элементарные вещи своими именами.
Эгоистичный юноша вдруг на секунду задумался над словами своего друга и ему стало стыдно.
– Извини, Аллен. Я просто так давно не был у океана, что взял это все на себя одного.
– Так как выглядит океан?
Аллен хотел поскорее увидеть его, вообразить его себе на секунду, а затем всю жизнь мысленно возвращаться к нему. Аллен не может увидеть мир, он может только вообразить его себе. Воображение и фантазия – это его глаза.
– Океан он такой… Вот взять банку с синей краской, взболтнуть, а затем взять серую краску, с таким, знаешь, матовым оттенком и эти две краски воедино смешать. А потом весь этот цвет вылить на прозрачную соленую воду.
Аллен слушал своего друга, но воображение ничего не рисовало перед ним.
– Не могу представить, – честно признался он.
– Ладно, – терпеливо сказал Джон. – Я сейчас попробую тебе объяснить по-другому. Представь себе на секунду, что ты лежишь у себя дома на кровати, а затем матрас, к которому уже привыкла твоя спина, вдруг исчезает под тобой, и ты лежишь в невесомости. Ты чувствуешь всем своим телом, как что-то отталкивает тебя от земли, колышет. Ты расслабляешься, расслабляешь голову и лицо, и доверяешь себя невесомости полностью. Что-то горячее ласково припекает тебе лицо – это лучи солнца, что-то в ушах у тебя шумит, подобно шуму неработающего канала, только мягче – это океан. А твое тело лежит на соленой воде, и чем больше соли в воде, тем сильнее она тебя выталкивает наверх.
Джон обратил внимание, как мимо них прошла красивая пара – высокий молодой человек в хлопковой рубашке и брюках, свежий, улыбчивый, а рядом с ним миниатюрная женщина, показывающая ему рукой на океан, а потом на маяк, виднеющийся в самом конце пляжа.
Оскар и Роза возвращались домой к обеду. Она фантазировала, как было бы здорово, если бы рыба умела летать и прямо из океана залетала бы к ним на балкон ровно к обеду.
– А если бы она еще и жарилась на солнце до хрустящей корочки, то цены бы ей не было, – поддержал Розу Оскар.
Они прошли мимо двух ничем не выделяющихся юношей и оставили тех позади.
– Я начинаю представлять, – сказал вдруг Аллен. – Когда лежишь на волнах, то как будто лежишь в невесомости…
– Да, – поддержал его Джон.
– Я чувствую запах океана, – вдохнул глубоко слепой юноша. – Он пахнет водорослями…
Джон последовал примеру своего друга и сам полной грудью вдохнул морской воздух.
– Не только водорослями, просто их аромат сильнее остальных запахов. Еще и рыбой, мокрым песком и камнями.
Аллен вдохнул еще раз, чтобы почувствовать остальные ароматы. Юноша всегда находился в бесконечной темной комнате, из которой он не мог найти выход, а если и находил его, то выход этот вел в другую темную комнату. Он видел перед собой тьму, он наступал на эту тьму ногами, он искал в этой тьме, вытянув перед собой правую руку, своего друга Джона, он слушал тьму, он разговаривал с тьмой, он засыпал во тьме. И просыпался тоже.
– Я постоянно нахожусь в черном цвете, Джон. Если ты видишь перед собой другие цвета, то, пожалуйста, расскажи мне о них, и я попытаюсь их себе представить.
– Давай подойдем к воде, – предложил старший товарищ.
– Давай, – Аллен попытался самостоятельно встать, но Джон взял его крепко за руку и повел к воде.
– Спасибо.
– Присядь сейчас. Чувствуешь, как вода трогает твои ноги?
– Чувствую.
– Как тебе?
– Вода холодная. У меня постоянное чувство опасности, будто впереди меня огромная волна, которая повалит меня сейчас с ног и утопит.
– Не бойся, Аллен. Не утопит, я рядом! Можешь присесть и потрогать океан руками, здесь волны маленькие…