– Поднимите, пожалуйста, ноги, – угрюмо сказал человек в сером, поношенном свитере. Молодой темноволосый мужчина, который выглядел намного старше своих лет.
– Пожалуйста, – улыбнулась она, и мы вместе подняли ноги над скамьей.
– Спасибо, – безрадостно бросил нам в ответ.
Когда он отдалился от нас со своей метлой, она сказала мне:
– У кого-то любовь, а кому-то нужно мести улицы, – улыбнулась. – Почему молодые люди выбирают такую профессию…
– Ему за это платят. Кто мне заплатит за то, что я сижу и ем мороженое?
Она разделяла мое прекрасное настроение.
– Но все же… Если бы его отмыть, причесать и одеть в приличный костюм, то мне кажется, что его бы не упускали из виду женщины.
– Он тебе понравился?
Я ее приревновал к дворнику.
– Я этого не говорила. Я лишь сказала, что если бы он выбрал другую профессию, то его жизнь могла бы очень измениться. Ты разве так не считаешь?
– Не по профессии судят о людях, – сказал я.
– Как раз таки по профессии.
Я с любопытством взглянул на нее.
– Мне очень интересно. Что ты можешь сказать обо мне, если судить по моей профессии?
– Хотя бы то, что ты романтическая натура, если окружил себя цветами. Цветы – это женская стихия. Ты чувствуешь и понимаешь женщину, а это не всем мужчинам дано.
– С чего ты это взяла? Психология? – уточнил я.
– Нет. Из личного опыта. Я живу с тобой достаточно, чтобы видеть в тебе то, чего не видят остальные.
Я немного помолчал, а затем спросил:
– А что ты увидела в лице этого дворника?
Она задумалась.
– Я увидела дно. Пустоту. Глаза, в которых нет этого мира, а только его зеркальное отражение. И в то же время в нем было что-то притягивающее, совсем необъяснимое. Он словно завораживает своим пустым, отсутствующим взглядом.
Она посмотрела на меня и добродушно улыбнулась.
– Не ревнуй. После встречи с тобой все люди для меня стали бесполыми. Для меня мужчины больше не боги с маленькой буквы, а всего лишь твои далекие собратья, в которых нет и капли тебя.
Я взял ее руки и поцеловал.
– Но почему ты спросила о нем? Разве ты никогда не видела дворников?
– Видела, – спокойно сказала она. – Я никогда не видела белых ворон, так плохо замаскированных под черных.
Она видела людей насквозь, как и ее отец. Это передалось ей по наследству. Если бы я был хоть немного внимательнее, то заметил бы то, что заметила она… Я тогда еще не знал, что в те самые минуты я обсуждал с ней ее убийцу. Он наблюдал за нами издалека, подкрадываясь с каждым днем все ближе и ближе. А спустя недолгое время он приставит ствол к ее лбу и навсегда унесет с собой чужой мир. Мой мир! Это была наша первая встреча с Парижем.
Мы с ней никогда не бывали в Париже, но этот город я назову именем ее убийцы…»
Роза вернулась. Это было единственным местом на свете, куда она могла бы вернуться. Я был рад ее видеть.
– Здравствуй, – сказала мне женщина, которая спала со мной в одной постели. Которая не оставила шрамов на моем теле, которая не знала, сколько ложек сахара в кофе я люблю.
– Здравствуй, Роза, – сказал ей человек, который не мог уехать с ней на край света. Которому не нужен был бесплатный билет в чужую мечту.
– Я больше не употребляю, – холодно произнесла она.
– Я рад это слышать, Роза.
– Ты рад? – посмотрела на меня с удивлением. – Скажи, зачем ты вернул меня к жизни, если эту жизнь я должна прожить без тебя? Зачем меня нужно было доставать из ада, если ты не готов предложить мне рай?
– Зачем тебя нужно было доставать из ада… Да хотя бы затем, что я сам оттуда. И как никто другой, знаю, что из этого места человеку невозможно выбраться самому.
– Кто ты? – спросила она, пристально глядя мне в глаза. – Что тебе нужно от меня?
– Я тот, кто прозвал тебя Розой. Мне нужно, чтобы ты цвела. Не ради меня, а ради себя. Я уже показывал тебе зеркало и покажу его еще раз, если ты забудешь о своей прелести.
– Прелести? – произнесла она с горечью. – Зачем мне моя прелесть, если ты не видишь ее? Я, не задумываясь, отдала бы свою красоту взамен чьего-то уродства, если бы меня за него полюбили.
Я перевел взгляд на книгу, которую она принесла с собой.
– А куда ты дела сонеты? – сменил тему я. – Мне нравилось, как ты читала их вслух… Шекспир живет в нашем сердце.
– Шекспир никогда не жил в моем сердце, – сухо сказала она.
– А жаль.
– Я повторяю еще раз. Что тебе нужно от меня? – на этот раз в ее голосе была настойчивость.
– Мне нужно, чтобы ты покинула эту кофейню. Мне нужно, чтобы ты проснулась, застелила постель и никогда больше не вспоминала этот сон. Мне нужно, чтобы твои глаза никогда не знали влажности, а губы – соли. Мне нужно, чтобы ты перестала читать книги и временно покинула этот город, хотя бы на несколько недель. Чтобы в другой город ты не везла за пальто себя прежнюю. Мне нужно, чтобы ты влюбилась в человека, который тебя никогда не предаст, который будет ценить каждый день, проведенный с тобой. Который будет испытывать к тебе постоянный голод. И чтобы он был волчьей породы.
– Ты говоришь словами из книги, – заметила Роза.
«Мне нужно спасти другого человека, чтобы спасти самого себя», – этих слов я не произнес вслух.
– Ты сделаешь то, о чем я тебя прошу?
Роза посмотрела в окно, которое находилось у меня за спиной.
– Я никогда больше не приду в эту кофейню. Даю тебе слово! Но дай мне свое слово, что завтрашний вечер ты проведешь со мной.
– Зачем, Роза?
– Я бы хотела выпить бокал вина с человеком, который меня достоин. Но которого недостойна я.
– Если бы я был достойным человеком, Роза, то я бы к тебе не подошел.
– Почему?
– Потому, что достоинство – это совершить поступок. А я подошел к тебе, чтобы сбежать.
Она закурила свою крепкую сигарету и пустила дым мне в лицо.
– Просто приди. Я не глупая, не нужно так на меня смотреть, – ее голос стал простым и естественным, словно она разговаривала не со мной, а со своим хорошим другом, который знал о ней все. – Надень на себя свой самый красивый костюм, купи бутылку хорошего вина и приходи завтра.
Она достала из сумки ручку и написала на салфетке свой адрес. Затем подняла со стула свое пальто и накинула на плечи.
– Я знаю твой адрес, Роза…
Эти слова я произнес вслух. Мое сердце забилось.
– Я даже не сомневалась в этом, – сказала она и ушла прочь. Дверь кофейни захлопнулась, и я остался с собой наедине.
«Мы пили кофе, сидя на кухне за столом. Я и она. А вернее – мы. Мы разговаривали и глотали дым. Табак убивает, но мы курили не для того, чтобы умереть. Мы слушали друг друга не для того, чтобы в итоге стать немыми, произнеся миллион ненужных слов. Мы мечтали умереть во сне, если умирать. И чтобы в свежей постели с запахом дряхлых тел. Интересно, чем пахнет старость? Не хотелось бы пахнуть, как солдатская шинель, которую не доставали из шкафа уже тридцать лет. Война закончилась давно, мы не знали войны, о которой писали в газетах. О наших сражениях не знал никто, кроме нас самих. Мы не получали ордена и награды за то, что изо дня в день спасали наш собственный мир, который губили сами. Мир, в котором было всего два человека. Я и она. Она и я. Наполеон, Муссолини, Амон Гет и все, одержимые духом войны, оказались не страшным прошлым, а нами. Сам дьявол проникал в наши головы, в мысли и велел нам друг друга убить. Мы сражались до последнего вдоха, задыхаясь от гнева, сгорая от ярости заживо, предпочитая смотреть в оплеванные лица, а не в оплеванную спину. А еще и гордыня, которую все время путали с гордостью, как часто путают тьму и свет. Гордыню, в отличие от других губительных чувств, невозможно было сглотнуть. Она несъедобна и всегда застревала в горле. Мы пытались запить ее кофе… Нам не нужен был мир между нами. Жить в мире, не побывав на войне – это как пить пресную воду без жажды. О нас не писали в газетах, когда рушилось небо над нашими головами. О нас не писали и тогда, когда мы его смогли удержать.
В чужом небе чужая война… Мы были птицами, которые не умели ни летать, ни падать.
Нам не нужны были мы – такие, как есть. Нам нужны были мы другие, намного лучше нас. Мы сражались друг с другом, а по сути – каждому стоило убить себя, чтобы другой по нему плакал. Мы же научились плакать только по себе. Нам стоило всего лишь отступить и в самый разгар войны сдаться друг другу в плен. Когда мы любим, то беззащитны. Нам стоило показывать, что мы любим друг друга, а не таить это глубоко внутри. Это единственная на свете война, в которой, чтобы одержать победу, нужно сдаться.
Это единственная на свете война, о которой не напишут. И героев этой войны будут помнить только сами герои. Бессмысленная война, в которой сражаются свет и свет.
Мой свет смотрел на меня, а я – на ее пальцы, которые держали дотлевающую сигарету.
– Когда мы с тобой перестанем ссориться? – сказала она тихим, обессиленным голосом.
– Когда потеряем друг к другу интерес, – небрежно сказал я. – Когда не будет больше таких слов, которые могли бы нас ранить дважды, трижды. Мы перестанем с тобой ссориться, когда перестанем друг друга любить.
Она сделала глоток кофе.
– Интересная перспектива, – сказала куда-то в пустоту.
Из-за чего мы ссорились с ней? Честно признаться, из-за всего. Но истинная причина, полагаю, была в том, что нас было слишком много для такого маленького пространства, в котором мы жили. Я часто думал о том, что если бы у нас были отдельные комнаты, то нам было бы намного комфортнее. Мне кажется, нам не хватало такого места, в котором можно было бы уединиться. Побыть наедине с собой и своими мыслями. Куда можно было бы сбежать, откуда можно было и вернуться. У нас была потребность на время отгородиться друг от друга стеной. Каждый из нас стремился к иллюзии, к свободе, но какой ценой мы могли эту свободу обрести?
– Мне кажется, я больше не хочу с тобою быть.