– И ты, конечно же, села поближе ко мне. Ведь весь зал был забит… – с доброй насмешкой сказал я.
– Я не видела тебя, клянусь! В тот момент я никого вокруг себя не видела.
– Я верю. Это была просто шутка! Почему ты пришла на следующий день? И где ты взяла тот сборник сонетов?
Я уже давно допил свое вино, а она только сейчас.
– Почему я пришла? Я не могу тебе ответить на этот вопрос… – сказала, глубоко задумавшись. – А почему люди приходят на вокзал, стоят на перроне и смотрят на поезда?
– Но ведь из этой кофейни не было видно поездов.
– Как странно, мы оба сидели на вокзале и смотрели в окно – я видела проезжающие мимо поезда, а ты – мое отражение.
Она выдержала короткую паузу, а затем продолжила:
– И ни один поезд не остановился, чтобы взять меня в свой вагон. Мне было неважно, в каком направлении ехать, я бы, не задумываясь, села в любой. Лишь бы в нем было для меня место.
Я разлил остатки вина.
– А сборник… Я подошла к продавцу в книжном и попросила книгу, которая подходит к моему платью. Он осмотрел меня со всех сторон и принес из зала Шекспира. Этот пожилой мужчина сказал мне: «Не важно, в каком платье вы будете завтра, эта книга придется кстати к любому наряду».
Я посмотрел на Розу с изумлением.
– Потанцуем? – спросила она.
– С радостью.
Она выбрала пластинку с классической музыкой, включила виниловый проигрыватель и подошла ко мне. Я взял ее руку, а другой рукой обхватил талию. Роза была немного пьяна, я это заметил по ее неловким, расслабленным движениям.
– У меня кружится голова, – выдохнула она, а затем склонила голову мне на грудь.
Я танцевал с женщиной ранее, но от этого танца я не пьянел.
Она поцеловала меня в шею. Ее губы были холодными, как металл. От Розы приятно пахло, как мне показалось – цветами. Но я не стал вдыхать аромат, так как это был чуждый мне запах.
Роза расстегнула мне верхнюю пуговицу, я схватил ее за руку.
– Не нужно!
– Что не так? – она словно пришла в себя.
– Все не так, Роза…
Я отпустил ее руку и направился быстрым шагом в прихожую. Я обулся второпях, мне было стыдно за то, что я не мог ей ответить взаимностью. Небрежно накинув на себя пальто, я посмотрел в гостиную, но не стал с нею прощаться. Прощание – это сожаление о подошедшей к концу встрече. Я не удостоился чести, убегая, ей напоследок соврать. Я просто исчез, словно меня никогда и не было в ее жизни. Я оставил Розу одну, так как я не был ее поездом. Она видела во мне свое спасение. Я видел в ней свою гибель. Я больше никогда не видел Розу, это была наша последняя встреча. Наши пути разошлись, а немного позже исчезнет вокзал, на котором мы с ней однажды встретились.
Глава третья«Париж»
«Мы промолчали две недели. И если бы я не заговорил с нею первым, то, наверное, промолчали бы и всю жизнь. Я каждый день находился в нескольких шагах от нее, но в ее сознании, в ее глазах я был на расстоянии десяти тысяч миль. Она смотрела в окно на самолет, который верно приземлялся в нашем городе из другого конца мира. Она ждала, что на его борту окажусь я. А я в это время стоял у нее за спиной и находился за пределами этого города.
– Я жалею о том, что не оставил тебя на нёбе, когда ты об этом просила.
Мне было больно, и я хотел, чтобы она переняла мою боль. Испытала ее на себе. А если нет, то мне хотелось ее ранить. Глубоко и в самое сердце, как ранила меня она своим безразличием. Хладнокровием.
Она никак не отреагировала на мои слова и по-прежнему смотрела куда-то в небо.
– Я жалею о том, что ты вернулась в тот день. Моя жизнь без тебя была бы гораздо счастливее.
Я засунул ледяной кинжал ей под ребра и ждал, когда ее мертвые губы сделают вдох. Убивая ее, я надеялся, что она оживет.
– Если бы у меня была возможность вернуться в тот день, когда я тебя встретил, то я, не задумываясь, прошел бы мимо.
Тишина. Она не услышала моих слов, и в какой-то момент я подумал – есть ли я на самом деле?
– Я люблю тебя, – прошептал настоящий «я».
Она в тот момент обернулась и посмотрела на меня. Как давно я не видел ее глаз, ее губ, ее подбородка.
– Ты вернулся? – тихо прошептала в ответ.
Я осторожно подошел к ней и все не решался притронуться. Она смотрела мне прямо в глаза таким взглядом, словно мы не виделись несколько лет. Я взял ее на руки и снял с подоконника. Когда она оказалась в моих руках, я набрался смелости и поцеловал ее. Она упивалась моими губами, как самым сладким нектаром на земле. Я вспоминал себя ее губами. Своими – я вспоминал ее. Это была неутолимая жажда…
Занятие нами было магией. Я магией называл все, в чем отсутствовала реальность. Мы были вымыслом, а иначе я не могу объяснить, как сгорают холодные от прикосновения к телу.
Мы лежали в нашей постели, как долго она была моя и ее, но не наша. Как долго мы принадлежали себе, а не друг другу.
– Я сегодня смотрела на самолет…
– Я знаю. Я видел, как ты на него смотрела.
– Я думала, осознают ли люди свое счастье, когда улетают на другой конец света, но оставляют самих себя в том городе, в котором они совершили посадку на рейс. Я думала, какой смысл подниматься в небо, если душа не готова к переменам. Какой смысл бежать от себя, если на другом конце мира ты все равно встретишься с собой?
– Ты хотела улететь?
– Да. Я хотела с высоты птичьего полета посмотреть на этот маленький городок, почувствовать внутри легкий трепет от того, что целый город ассоциируется у меня с твоим именем. Посмотреть на твой дом, проникнуть в твои окна. И представить себе, как ты стоишь у окна и смотришь на меня с земли. Без возможности что-либо исправить, без возможности преследовать меня на других крыльях. Небо большое, оно с легкостью заведет тебя не туда, если не знать точный курс. Я хотела в последний раз взглянуть на твой дом для того, чтобы осознать, что я не оставила там себя.
– Ты серьезно готова была улететь?
– Нет, конечно. Это всего лишь минутная слабость, собственно, как и признать тебя. И вернуться в твои объятия, – она помолчала. – У меня была слабость при виде неба и при виде земли. Интересно, в каком месте я находилась все это время?
Я внимательно слушал и гладил ее волосы. Мои руки забыли, какие они на ощупь.
– Мне снился твой отец на днях. Как он танцует на моей могиле.
Она не разделила мой юмор.
– Мне тоже он снился недавно. Когда он не касается моей жизни, то я по нему скучаю.
– Ты хочешь вернуться домой?
– А, нет. Не в этом смысле. Это некая душевная связь, мы всегда чувствуем тревоги друг друга. Наверное, наши родители – это единственные на свете нити, которые никогда не обрываются.
– Ты не против? – я показал ей пачку своих сигарет.
– Нет, кури.
Я подкурил сигарету и взял с тумбочки пепельницу.
– Мне кажется, что я прожила с тобой всю свою жизнь.
– Почему?
– Потому, что я все о тебе знаю, и в то же время не знаю о тебе ничего.
– Что бы ты хотела узнать? – я сделал глубокую тягу и выпустил дым в потолок.
– Хотя бы то, кто твои родители и где они. Если они у тебя есть.
– У всех есть родители, даже у тех, кто их отрицает, – улыбнулся я.
– Исчерпывающий ответ. Так и живем.
– У меня есть родители. У них своя жизнь, а у меня своя. Мы слишком разные, и наше общение ограничивается несколькими письмами в год. Это, пожалуй, единственные на свете люди, которых любишь сильнее только на расстоянии.
– Неблагодарный труд – быть родителем. Рожаешь, вкладываешь все, что у тебя есть, и даже больше, а взамен – несколько писем в год, – иронично подметила она. – Когда-то и ты примеришь на себя эту роль…
Она замолчала. Это был наш первый разговор о детях, а потому мы подошли к нему осторожно.
– Да и тебе когда-то предстоит примерить материнскую роль…
А затем наступило неловкое молчание.
– Может быть, выпьем кофе? – она взяла инициативу в свои руки.
– С удовольствием. Сейчас заварю!
Я потушил сигарету в пепельнице и пошел на кухню делать нам кофе.
Спустя несколько минут я принес поднос и поставил его на кровать.
– Пожалуйста, – любезно вручил ей чашку.
– Спасибо.
– Не обожгись, бери за ручку!
– Хорошо, – улыбнулась она.
Мы сделали по глотку, обожглись и поставили чашки на место.
– А как ты себе представляешь тот момент, когда будешь ходить с большим животом?
Она засмеялась.
– Я никогда об этом не думала. Наверное, он тяжелый и неудобный. Не знаю, что и ответить. Я буду весить тонну, не меньше…
– Всего на несколько чужих килограммов тебя станет больше, – заметил я.
– Может быть, и станет, – от волнения она сделала еще один горячий глоток. – А как ты себе этот момент представляешь? – осторожно спросила она.
– Какой? – удивился я.
– Когда я буду с животом…
Мне хотелось, чтобы все эти слова она произносила вслух. Это было так необычно и волнительно.
– Я думаю, ты будешь прекрасна. Какой не была никогда! Твоему ребенку посчастливится родиться от такой красивой женщины…
– Моему?
– Нашему.
У нее по щеке скатилась слеза. Она застыла, глядя в мои глаза.
– Я еще никогда не слышала таких пронзительных слов. И мне кажется… Я согласна!
Я и сам не понял, как сделал ей предложение собственной крови. Но мне было неописуемо приятно при мысли, что в эту минуту мы предложили друг другу прожить вместе целую жизнь. Нет ничего в этом мире более великого, чем слияние крови!
– Поцелуешь?
– Поцелую.
Это была наша подпись под теми словами, которые мы только что произнесли.
Я изменил ей…
Спустя радостные улыбки, подаренные мне ни за что.
Спустя теплые пальцы, которые она забывала у меня на спине.
И забывалась сама…
Спустя неодолимую веру в меня. В ее душе было меньше веры в тот нательный крест, который она носила у себя на шее.