Ее живот был источником неиссякаемого тепла. И я много времени грел свои руки…
Мои руки, предавшие ее, наверное, не несли в себе больше той прежней энергии, которая заставляла вздрагивать, пьянеть от касания, сгорать. В моих пальцах остался талант, но я однажды позволил себе играть на другом инструменте.
– Не подходи. Убери руки!
В эти минуты я знал название ее болезни, но никогда не произносил его вслух.
Как я понял позже – эта болезнь неизлечима.
Только на седьмом месяце мы узнали, что у нас будет дочь. Мне хотелось, чтобы она была похожа на маму, а носившая чудо говорила обратное. Ей хотелось, чтобы дочь переняла мои черты.
– Зачем девочке быть похожей на обезьяну? – шутливо спросил я.
Я, честно признаться, не был готов к дочери. Но заочно полюбил ее сразу. Это еще одна, только миниатюрная, Ли…
Обрывки, обрывки, обрывки…
Не помню, не помню…»
Роза внимательно читала книгу, сидя на кухне с чашкой кофе в руках. Она была в том самом красном платье, которое испачкала в тот вечер вином. В последнее время Роза так много читала, что все события, происходящие в реальности и выдуманные, переплетались у нее между собой. Осталось всего несколько страниц до конца этой книги, а она до сих пор ничего не могла понять.
«Моя дочь умерла с закрытыми глазами, не увидев этого мира. Не сделав первого вдоха. Она прожила всего лишь девять месяцев до своего рождения.
Я не знаю, где находится рай, наверное, в стенах родильных палат, в которых слышен детский крик. Я на днях понял, что рай – это условность, но не конкретное место. У каждого человека он свой. Я знаю, где находится ад – там, в моей квартире, куда возвращаться было подобно неминуемой мучительной смерти. Белые обои вдруг стали черными, крохотные носочки застревали в горле, а в глазах случался ливень. Я ел потоп, я пил потоп. Во мне так много ненужной воды… Кому нужно солнце за окном? Явно не тому, кто его сегодня зажег. И мне оно не нужно, бог! Кому нужен бог?
Я упал на кровать и лежал месяц. Нет, не месяц. Через неделю я забрал Ли… из больницы и привел ее домой.
– Это не мой дом, – сказала тихо она, зайдя на порог квартиры. – Это не мой дом, слышишь? – закричала она, схватив меня за рукав.
– Слышу, Ли… Слышу. Не кричи.
– Это не мой дом!
– А где твой дом, родная?
– Я не знаю, но это не мой…
Я не дал ей договорить, а только обнял ее со всей силы. С нечеловеческой силой я дарил ей свою боль.
– Отведи меня в мой дом, – сказала она через объятия.
– Я завтра тебя отведу, а сейчас поспи.
Я взял ее на руки и отнес в нашу светлую спальню. Она закрыла руками глаза, но не плакала. Мне кажется, в ее глазах не было больше воды.
Я растворил в стакане снотворное и протянул ей. Она выпила до дна и легла на бок. Так и пролежала до утра в одной позе.
«Я тебя ненавижу. Я тебя презираю», – шептала мне на ухо каждую ночь. Она знала, что я ее слышу. Но все равно продолжала это делать.
И я себя ненавижу, родная!
Наш срок подошел к концу. Но я не мог ее отпустить, мне было с ней больно, но без нее было невыносимо. Она постоянно просила меня найти ее дом, но я повторял, что у меня нет адреса этого неизвестного дома. Наверное, она сама не знала, где находится это место.
В какой-то день я встал на рассвете и принес домой горшок с цветком. С красной розой… Мне казалось, что если мы сможем вырастить этот цветок, не позволив ему увянуть в этом аду, то сможем спасти и нас. Я не верил больше в свойство времени заживлять раны. Жизнь двоих людей стала длиною в жизнь обыкновенного цветка. Ли… находила в нем душу погибшей дочери. И я находил. Но мало!»
Роза в тот момент все поняла. Ее тело бросило в дрожь, а сама она находилась в состоянии шока. Только жар недокуренной сигареты, обжигавшей ее указательный палец, вернул ее в свою кухню. Она начала читать дальше, не обращая внимания на внезапную боль, Роза искала в последующих словах автора подтверждение своей сумасшедшей догадки.
«– Мне нужно уйти, – сказала она через несколько недель, когда у нее больше не было сил смотреть в мои глаза, которые отражали все, что между нами было.
– Возьми меня с собой, если хочешь уйти, – я взял ее за руку, она вздрогнула. – Если хочешь сбежать без оглядки – беги!
– Ты больше меня не увидишь никогда. Спасибо за то, что ты был! – в этих слов я не увидел тогда правды, а только болезнь.
Она взглянула на горшок с цветком и сказала:
– Полей его за меня.
И ушла.
Я не стал ее останавливать, приводить в чувство и запирать рядом с собой. Я знал, что она вернется. А если нет, то я ее найду. Из-под земли достану. Она была тем человеком, с которым я готов был гореть в аду целую вечность. Она искала рай. Для нее раем казалось любое место, где не было меня.
Я не помню, что было дальше, после того, как она ушла. Я очнулся на следующее утро в холодной камере и понял, что умер. Жизнь после смерти я тогда представлял себе именно так. Холодные доски, на которых болела спина, запах гнили и сырости, а вокруг полная тьма и никакого света.
Только когда меня вывели из камеры и отвели по освещенному коридору в кабинет офицера, который хотел меня видеть, я вновь почувствовал, что живой. Растирая свои запястья, красные от наручников, которые были на меня все это время надеты.
– Вы убили свою жену…
Это был уже второй человек, который напоминал мне о том, что я не был женат. Он утверждал такое, чего мне не приходилось слышать ранее.
Только когда он предложил мне закурить, я вдохнул гадкий дым дешевого табака и понял, что Ли… убили. Ее застрелили из моего револьвера и подложили оружие в мою руку. Я не помнил, как меня одним ударом оглушили сзади. Я пришел в сознание только здесь. В этой вонючей тюрьме.
Я сидел перед ним и смотрел в стену. Мне было нечего сказать в свое оправдание. Судите, если есть в этом смысл. У меня смысла жить больше нет. А камера ничем не хуже моей квартиры. По-собачьему жить, так лучше…
Я взглянул на свой револьвер, который лежал у него на столе, и готовился к тому, чтобы немедленно схватить его и пустить себе пулю в голову. Но офицер словно что-то почувствовал в тот момент и спрятал оружие в тумбочку.
Дверь сзади открылась, вошел человек. Я обернулся, чтобы посмотреть на лицо. Это был ее отец. Сутулый, поникший и в своем дорогом костюме. Вот, кто меня сегодня убьет! Спасибо за то, что пришел.
Я мечтал о смерти. Мне не важно было, какой – будь то яд, от которого умирают во сне, или пламя, от которого сгорают в мучительной пытке. Меня не интересовала смерть, а только ее свойство.
– Вы свободны, – сказал офицер мне.
– Что?
– Вы свободны, можете идти.
Куда мне идти и зачем? Отец положил свою тяжелую руку мне на плечо и сказал: «Уходи!»
Он – единственный в этом мире, кто знал о моей невиновности. У него был дар – видеть людей насквозь. Ее отец спас меня от тюрьмы. Для меня тюрьма теперь была в любом месте.
Я рисовал… Это было единственное занятие, которое доставляло мне радость. Я никогда не догадывался о том, что умею рисовать. Я держал кисти впервые.
Я рисовал ее глаза, какими их запомнил, они на меня смотрели, прибитые к стене гвоздем. В этих глазах была бесконечность, в них было постоянство и преданность, и если в какой-то момент обрушится этот дом, то глаза ее останутся живыми. Нетронутыми. Я рисовал ее всю, догола, какой я хотел ее помнить. Я хотел, чтобы она жила в этих стенах со мной. Так я возвращал ее к жизни.
Я рисовал глаза убийцы. У него были синие, как ирисы, глаза. Я его встретил впервые в кофейне, в том самом месте, куда приводила меня она. Ее убийца сидел в нескольких шагах от моего столика, он прекрасно знал мое лицо, но не знал, что его лицо знаю я. Я его не убил в день нашей первой встречи, хоть револьвер был при мне. Его зовут Париж…»
В дверь Розы постучались. Она на мгновенье покинула книгу и вернулась в реальность. Ей показалось или она действительно слышала стук? Роза прислушалась, а затем снова погрузилась в последнюю страницу рассказа.
«…Это был высокий мужчина, который работал дворником. Он все время носил перчатки…»
В дверь постучались снова, и на этот раз Роза отложила в сторону книгу и подошла к двери.
– Кто там? – спросила она.
– Мне дали ваш адрес… – ей послышался знакомый мужской голос, но она не могла в ту минуту вспомнить, откуда он ей был знаком.
– Кто вам дал мой адрес?
– Пьеро…
Эти слова ударили Розу током. Она не чувствовала пола под ногами, и ей показалось, что она сейчас упадет. Роза оперлась рукой о дверь и сделала глубокий вдох.
«Пьеро… Я была права…»
Роза открыла дверь незнакомому человеку.
Несколько часов назад.
Я вошел в кофейню и тихо закрыл за собой дверь, чтобы не было слышно. Револьвер находился в правой руке, я прошел мимо официанта, тот посмотрел мне вслед, но ничего не произнес.
– Вызывайте полицию, – сказал я громко, чтобы услышал и виновник торжества.
Париж сидел на своем месте и смотрел на пустой стакан. У него больше интереса вызывал стакан, чем глаза подошедшего к нему убийцы. Интересно, знаешь ли ты, что это последние минуты твоей жизни?
Я стоял напротив него.
– Я вижу в зеркале монстра, а ты нет. Чем же ты лучше меня?
Сердце быстрее застучало в груди. Я не боялся Парижа. Нет! Человек, в руках которого находится револьвер, не боится ничего.
– Я тоже вижу монстра, когда смотрю на тебя, – сказал он тихо, глядя на свой стакан.
Я приставил револьвер к его лбу и только тогда удостоился чести взглянуть в его глаза.
– Это только в дешевых драмах убийца заводит дружескую беседу по душам со своей жертвой. Ты не выстрелишь в меня! Убирай свои трясущиеся руки в карманы и уходи.
– Почему ты считаешь, что я не выстрелю?
– Потому что у тебя уже была такая возможность. Этот последний патрон в твоем револьвере предназначен не для меня. А для тебя самого. Иначе ты бы зарядил два патрона.