Я не знаю, как он мог догадаться о последнем патроне.
– Ты спрашиваешь у меня, почему я так сказал…
В моих глазах он прочитал вопрос.
– Вот убил ты меня, нажал на курок. И все, меня больше нет! Официант во все горло кричит, о, как же я его ненавижу. Я мертв, ты смотришь на мое пустое тело. Тебе стало от этого легче? Моя смерть вернула твою жену? Или она снова окажется там, где ты ее оставил сегодня, когда заряжал револьвер. На своих картинах! Прибитая гвоздем к стене. Или ты думаешь, что после моей смерти ты сможешь нормально спать? – он улыбнулся своей хладнокровной улыбкой. – Я сказал тебе о втором патроне, так как это единственная для тебя возможность спастись, а другой я не вижу. Ты оставишь мой труп у себя за спиной, но кого ты увидишь в зеркале снова? – он засмеялся. – Тебя не обманывает зеркало. Зеркала не имеют такого свойства. Стреляй, – процедил он сквозь зубы.
– Откуда ты знаешь о картинах? – я медленно убрал оружие от его лба и опустил свою руку к полу. Но по-прежнему гладил спусковой крючок.
– Откуда я знаю? В самом деле, откуда? – вскрикнул он. – Я живу в соседней квартире. И каждую ночь на протяжении целого года я слышал твои крики. А когда крики стихали, я заходил в твою квартиру и прятал от тебя твое же оружие, чтобы ты себя не застрелил, а иногда и бутылки с виски… – он вдруг замолчал. – Ты никогда не замечал, что тот, кто пьет твой кофе по ночам, никогда не моет после себя стакан?
– Боже… – вскрикнул я, а на глазах моих выступили слезы. Мои ноги внезапно задрожали.
– Кто я? И почему мне все о тебе известно? Да хотя бы потому, что я никогда не стрелял из оружия, а впервые я взял его в руки в тот день, когда ты застрелил свою жену. Вы лежали с ней на полу, когда я пришел на звук выстрела. Мне показалось, что вы оба мертвы. Я вызвал полицию из телефонной будки на углу, а когда меня опрашивали на следующий день, слышал ли я что-то подозрительное, то я ответил, что ничего не слышал. Вот и конец! Я не знаю, что ты себе придумал относительно меня, но я каждый день на протяжении этого года в твоих глазах видел все, что угодно, кроме вины. Твое сознание настолько отрицало это убийство, что ты придумал для себя оправдание, что его совершил кто-то другой. Какой-то не известный никому наемный убийца, киллер, на руках которого осталась ее кровь. Ты говорил мне про монстра и спрашивал у меня, чем я тебя лучше. Я тебе отвечу… Ничем! Никто тебя не лучше и не хуже. Есть только ты и твое отражение в зеркале. Есть только поступок и его последствия. Ты самому себе Мораль! И если ты закроешь дверь своей квартиры на ключ, то никто в нее не войдет среди ночи. И не узнает о тебе ничего!
Я не верил ни единому слову. И приставил дуло револьвера к его лбу снова.
– Стреляй, – повторил он, но уже спокойным голосом. – Если ты этого не сделаешь, так это сделает твой отец… Или кто он тебе, тот мужчина?
– Я не верю тебе…
Мои губы дрожали, на них было много соли.
Я пытался вспомнить, но не мог. Мне не хотелось больше его убивать хотя бы потому, что я уже мысленно это сделал. Мне не стало легче, когда представил его бездыханное тело. Месть – это не мое блюдо…
Я развернулся, чтобы уходить, но внезапно вспомнил о Розе. Ведь она тоже не имеет привычки закрывать свою дверь.
– Спаси Розу, спаси ее… Быть может, ты спасешь и себя.
Я оставил тот лист бумаги у него на столе, который мне оставила Роза, когда пригласила к себе домой.
– Скажи ей, что ты от Пьеро…
– Ты не веришь мне, Пьеро? Это ведь имя из какой-то книги, верно?
– Ни единому слову! – сказал я, повернувшись к нему спиной, и медленным шагом направился к выходу.
– Тогда спроси у себя, как ты обо мне узнал. Может быть, тогда ты вспомнишь… – послышалось у меня за спиной.
Я не мог ее убить. Ни за что и ни при каких обстоятельствах. Это абсурд. Ложь! Как я мог лишить ее жизни, если она была смыслом моей? Я шел по улице и не видел никого, я шел все время прямо. Туда, где находится край света. И в какой-то момент я осознал, что мои ноги перестали идти…
– …Если хочешь сбежать – без оглядки беги, – сказал ей вслед.
Она обернулась.
– Ты знаешь, – Лиана как-то странно улыбнулась, такая улыбка не была свойственна ей. – А я ведь давно тебя не люблю. Я остыла к тебе, но только по-настоящему остыла. Я не могу ничего с собой поделать. Ничего!
Так вышло, что мы с тобой протоптали и небо, и землю, и ад. А в итоге оказались чужими людьми. Мы носили с тобой одинаковую обувь, и те дороги, которые мы с тобой вместе прошли, не привели нас никуда. Мы давно уже следуем каждый своему отдельному пути, а ты все пытаешься пересечь параллели. Как странно, я смотрю на тебя и не чувствую ничего. Ни злости, ни ненависти, ни любви. Ни жалости, ни сострадания! Я перегорела, переболела, пережила. Я смотрю на тебя и вижу ад. Те муки, которые я в себе перетерпела. И ты перетерпел, я не спорю! Может быть, ты и сгоришь в аду, но только не со мной. Я сейчас ухожу не от тебя, а от пустого места, которое от тебя осталось.
Я подкурил сигарету и сделал вид, что меня не коснулись те смертельные слова, которые сорвались с ее губ. Я по-прежнему любил ее ядовитые губы!
Она направилась к двери.
– Постой! – сказал ей в спину. – Ты забыла меня.
– Я не оставила ничего ценного здесь, – обернувшись, сказала она сухо и без всяких эмоций.
Я подошел к ней ближе. И приставил револьвер к ее груди.
Она засмеялась. Ее глаза смеялись надо мной и плакали.
– Ты серьезно? – она захлебнулась и сглотнула ком. – Если да, то спасибо. Надеюсь, там, куда я сейчас уйду, мы больше никогда с тобой не встретимся. – Каждое ее слово давило на спусковой крючок сильнее. – Мой рай находится там, где я никогда тебя не увижу.
Я запомнил этот взгляд, он просил меня спасти ее, избавить от той невыносимой боли, которую я ей причинил. (Я и есть Париж?) Она умоляла меня вызволить ее чистую молодую душу, совсем нетронутую, такую, какой я увидел ее впервые при встрече. Освободить ее дух, ее природу, ее настоящую, запертую там, внутри, из этого тесного, поношенного тела. Которое не имело к ее натуре никакого отношения. Она там, внутри. Намного глубже тех мест, которые мне удалось изучить. Коснуться однажды и сохранить у себя на пальцах. Быть может, я ее никогда не касался. Быть может, я ее никогда и не знал…
Она сделала глубокий вдох и задержала дыхание, как задерживают его под водой. Я последний раз взглянул в глаза, в которых не видел своего отражения. И нажал на спусковой крючок! От выстрела у меня заложило уши, я никогда еще не стрелял. Он настоящий – этот тяжелый, холодный предмет, которым только что я лишил ее жизни. Ее тело с грохотом упало на пол. И лежало неподвижно. Мне казалось, что спустя несколько секунд ее рука зашевелится, и она медленно поднимется с пола. Мне хотелось переиграть этот сценарий или хотя бы проснуться… Мои ноги вдруг ощутили тепло. Я стоял в теплой луже и смотрел на нее с высоты. Так высоко я еще никогда над ней не стоял. В глазах промелькнула вспышка или яркий солнечный луч, и я без сознания упал рядом с ней…
Я стоял на переходе и понимал, что нет никакого Парижа, и никогда не было. Париж – это я. Тот конченый человек, которого я ненавидел до самых низов своей омерзительной души – это я сам. Я придумал человека, который мог бы перенять на себя мой грех, ведь с такой ношей я не прошел бы и нескольких ярдов. На этого дворника я перевесил свою вину, как петлю, сделанную из свинца, передавившую шею. То чувство, когда не можешь вдохнуть. Ноги не касаются больше земли. Ты висишь в невесомости с передавленным горлом. Не упасть. Не вдохнуть, не умереть, а в эту секунду проносится жизнь перед глазами, как ускоренные кадры кино. Я никогда не чувствовал этой вины, а если бы примерил на себя ее раньше, то последнюю пулю я бы пустил себе в рот… Я чуть было не лишил жизни еще одного человека. Месть – это не мое блюдо.
Я настолько убедил себя в виновности этого мужчины, что переписал под него всю свою жизнь. Всю книгу! Каждая страница была пропитана им и моей ненавистью к нему. А он просто сидел в кофейне и пил свою воду, даже не подозревая о том, что в моем мире он – главный герой. Меня не было в его собственном мире. Он самый обыкновенный дворник, который мел улицы этого грязного города, и от его ежедневного труда они не становились чище. Он имел от мира свои секреты, но его тайны не имели ко мне ни малейшего отношения. Я смотрел на незнакомого мне человека и придумывал ему роль, отведенную по сценарию мне. Я писал его характер, глядя в свое отражение. Я передавал ему самые худшие свои черты. Я видел в нем дьявола, лишь бы не увидеть его в собственном зеркале…
Это был всего лишь мой сосед, с которым я никогда не сталкивался на лестничной клетке. Который однажды вошел в незапертую дверь и узнал больше, чем ему следовало бы знать. Мы забываем запирать свои двери… И наши демоны оказываются у всех на виду.
Я умер не от разрыва сердца. Нет! Я умер от столкновения. Меня сбил автомобиль, а точнее – женщина, которая не заметила меня, когда я выходил из-за угла. Я прожил всего одну секунду с тех пор, как перестали идти мои ноги. А чувство, словно я заново пережил всю свою жизнь…
Мою книгу Роза отнесла в одно солидное издательство, и ее выпустили большим тиражом посмертно. Она не сказала редактору, что Париж и автор носили одно лицо. И мои читатели никогда не узнают правды. Эту правду знали только два человека – Роза и ее безымянный друг. С которым она улетела в страну восходящего солнца спустя неделю после моей гибели.
Кофейню со временем закрыли, а на ее месте открыли красивый, видный ресторан с безупречной едой и довольными лицами посетителей. Жаль, что мне не удалось отведать их кофе.
Я начинал свою книгу со слов: «Я любил ее, не погубив», а в последние секунды жизни с моих губ никто не снял: «Я губил ее, не полюбив» и не записал в мою книгу постскриптум. А жаль…
Тем вечером, когда мои единственные знакомые покидали этот город на железных крыльях, произошла трагедия. Разбился самолет. Об этом долго писали в газетах, как о происшествии, унесшем сотни человеческих жизней.