Июльская ночь. Теплая, бессонная ночь. Открытое окно. Прохладный ветер…
«Более, чем увлеченность, но менее, чем привязанность».
Мы разговаривали с ней до утра.
– У меня и вправду такой отвратительный суп? Или же это было частью игры?
Она улыбнулась.
– Нет, неправда. Он вполне съедобный.
Я удовлетворенно вздохнул, а затем она задала свой вопрос.
– А я и вправду такая тяжелая?
Я несколько секунд подумал над ответом.
– Нет. Мне на самом деле было бы неплохо сходить в спортзал.
Минута молчания.
– Я тебе нравлюсь? – этого вопроса я не ожидал.
Трудно было сказать, нравится ли мне она. Она была обаятельная, и, наверное, попросту невозможно было не поддаться ее природным чарам. Это все равно, что пойти против своей воли. Она была женственная, манерная и игривая, словно кошка. Меня привлекали ее тонкие, нежные пальцы, которыми она играла на моей спине. Я был без ума от нее. Каждое мгновение, проведенное с ней, мне доставляло радость. Я был одурманен ею, словно она – всего лишь яркий, ослепительный сон, который подходит к концу. Я не читал женщин, я читал книги. А героини из книг – они такие ненастоящие, местами сильно переигрывают, они не вызывают той эмоции, какую я испытал рядом с ней. Они совсем не похожи на нее. Как оказалось, влюбиться в женщину – это гораздо приятнее…
Я стыдился своих чувств перед ней. Как стыдятся своих обнаженных тел впервые друг перед другом. Мне казалось, что мои чувства – это тайна, которую должен знать только я. И если ее узнает кто-то еще, увидит меня в таком свете, то я лишусь своей силы, той уверенности в себе, которую мне придавала моя сдержанность. Моя недосказанность. Мой надежный секрет.
Я чувствовал, что могу сделать все ради этой женщины. Даже пойти на преступление, если она меня об этом попросит. Спустя несколько секунд я ответил.
– Я в жизни не встречал таких красивых глаз.
Она продолжила:
– А если встретишь еще…
Я ответил сразу.
– То пройду без оглядки мимо.
– Почему?
– Потому что они не твои.
Я проговорился, сказал, не подумав. Она, наверное, догадалась…
На ее лице я уловил секундную радость.
Мы снова молчали. Я нагнулся к полу и достал пачку своих сигарет. Затем подвинул к себе пепельницу. Закурил.
– Будешь? – предложил ей.
– Буду.
– Мои крепкие.
– Ничего.
Ветер приятно обволакивал наши голые тела. Перед рассветом всегда становилось прохладнее.
– Я закрою окно?
Встал с кровати и оперся рукой о подоконник.
– Зачем? – спросила она.
– Чтобы ты не замерзла.
– Летние ночи теплые, – улыбнулась она.
«Летние ночи стали короткими с тех пор, как появилась ты», – про себя подумал я.
– А где ты живешь? – неожиданно для себя спросил я, а затем обернулся к ней.
Она выпускала клубы дыма в потолок. Мои сигареты не были для нее крепкими.
– У тебя.
Я присел на край кровати.
– Нет, не сейчас. Вообще! У тебя есть дом?
На ее лице я заметил ухмылку.
– Я разве похожа на бездомную?
– Нет, не похожа, – подметил очевидное я.
– Почему тогда спрашиваешь?
Я отвел глаза в сторону.
– Мне хочется с тобой говорить.
Она с пониманием посмотрела на меня.
– Знаешь, в тот день, когда мы встретились в парке, мне до невыносимости хотелось сбежать из дома. Бежать без оглядки, куда угодно бежать, только бы не возвращаться по знакомым улицам, не видеть знакомые лица, не просыпаться в тех тошнотворных стенах. Мне хотелось бежать туда, где меня не могли бы найти. Не могли бы вернуть. Запереть. И оставить жить, как прежде. Ты меня понимаешь?
– Не совсем, – признался я.
– Это не так важно, – улыбнулась. – Я рада, что встретила тебя. Ты мне был нужен, как никто в этой жизни. И в какой-то даже степени – ты меня спас.
Ее слова были неописуемо приятными. Я мог часами слушать слова, которые заставляли вздрагивать мое сердце. «Я ей был нужен…»
– От кого спас? – не подав вида, уточнил я.
Сигарета дотлела в ее руке, пепел упал на кровать. Она пальцами стряхнула.
– Есть такой человек, который распоряжается моей жизнью, тем самым превращая ее в ад. Ему кажется, что я – не человек, а всего лишь его продолжение. В его глазах я не взрослая, самостоятельная женщина – а какое-то беспомощное дитя. Я ненавижу его всей душой…
Она смотрела в одну точку перед собой.
– Кто этот человек? – осторожно спросил я.
Она посмотрела в мои глаза.
– Мой отец.
Затем отвела свои в сторону.
Я проснулся.
Кофейня, как и всегда, была пуста. Как и всегда, в ней пахло чем угодно, но только не кофе. Роза не пришла, наверное, впервые за эти несколько дней. Я не слышал ее шагов, не слышал тихого шепота позади себя. И в какой-то момент я даже подумал, что она умерла. На холодном полу, с иглой в руке, со стеклянными глазами, застывшими в одной точке. Жуткое зрелище. Но мне не было ее жаль, как увядшую женщину, как заблудившегося в себе человека. Запутавшегося в своей паутине. Много людей умирает, и если горевать по каждому из них, то не останется совсем души, чтобы оплакивать самых ближних. Я безразличен к людям, ко всему окружающему миру. Меня ничего не касается, только дождь.
Вы забыли Шекспира на своем столике. Вы забыли здесь свою роль…
На следующий день я вновь переступил порог кофейни и Розы, как и вчера, за столиком не обнаружил. Только ее книга. Я остановился. Взял в руки сборник сонетов и открыл на первой странице. Начал читать… Прошло около часа, а может, и больше. Я вновь что-то почувствовал, когда листал знакомые страницы. Что-то совершенно живое, некий трепет, легкий мороз по коже. Автор понимал меня. Он крал мои мысли и озвучивал их от своего имени. Я его слушал. Я слушал себя…
Взяв книгу, я вышел из кофейни и ушел в известном мне направлении. Я стоял у знакомой двери, она была на этот раз закрыта, но я был уверен, что не на ключ. Постояв несколько минут, я решился войти. Тихо отворив дверь, я вошел и медленно снял свою обувь. В воздухе я почувствовал запах жженых свечей. Затем я направился в спальню, чтобы подтвердить свои опасения. Роза лежала в постели, укрывшись одеялом. Никаких признаков жизни. Никаких признаков смерти. Я должен был убедиться… Тихо подкравшись к кровати, я наклонил голову к ее губам. Дышит! Хорошо… Спасибо и на этом. Я оставил на тумбочке ее книгу, а сам направился в прихожую. Не успел я обуться, как в дверь позвонили. А затем вставили в замочную скважину ключ…
Я в спешке вбежал в ванную и закрылся там изнутри. Ботинки я держал в руках. После нескольких неудачных попыток повернуть в замке ключ, человек, наконец, открыл незапертую дверь.
– Ты дома? – послышался громкий мужской голос. – Какого черта ты не закрываешь дверь? – по всей видимости, мужчина не счел нужным разуться, так как его голос отдалялся с каждым шагом.
– А тебе какое до этого дело? – я услышал равнодушный женский голос.
– Это мой дом, если ты забыла. И мне не хотелось бы, чтобы воры обобрали всю квартиру, пока ты спишь.
Этот человек мне не понравился сразу. Что-то в его голосе было такое гадкое, неприятное слуху. И слова его были не краше.
– Что тебе нужно? – спокойно спросил знакомый мне голос.
– Я разве не говорил уже? Мне нужно, чтобы ты убралась из моего дома.
Мне хотелось этого человека ударить в лицо. Не за Розу, нет. А за себя! Мне было стыдно и неприятно слышать такие слова в адрес женщины.
– Пошел вон! – бросила она презрительно. – Пошел вон, чтобы я тебя больше не видела.
Затем она вскрикнула.
– Еще одно слово в мой адрес, и я тебя…
Секундное молчание. Она чем-то ему пригрозила.
– Полегче. Спокойнее! Дай мне его…
В голосе мужчины я уловил волнение.
– Еще один шаг – и тебе конец, – процедила она с такой ненавистью, что мне стало не по себе.
– Мне нужно забрать свои счета… – как-то замялся он.
– Забирай все, что тебе нужно, и убирайся! Дважды я повторять не стану. Ты меня знаешь.
– Ты больная!
Мне показалось, что в ее руках был нож. Минуты три не было слышно ни звука, словно ничего и не происходило. А затем последовал громкий хлопок дверью.
Роза не издала ни звука, я затаил дыхание. Но потом услышал грохот. Она упала на пол и в гневе кричала самые ужасные слова, от таких слов мне захотелось принять душ. Чтобы смыть это с себя. Ею овладели эмоции, она плакала, и с каждым разом ее крики становились все тише. Спустя некоторое время она поднялась, и ее шаги начали отдаляться. Подождав несколько минут, я аккуратно открыл дверь ванной и босиком направился к входной двери, держа в руках свою обувь. За спиной я внезапно услышал:
– Я ведь думала, что оставила ее в кофейне. Каким образом…
К тому времени я закрыл за собой дверь.
Париж, что ты почувствовал тогда, той ночью, когда приставил ледяное дуло к ее горячему лбу? Она молила тебя сохранить ей жизнь? Нет, я не думаю. Она была тебе благодарна. Я представляю перед собой ее глаза, как она смотрела тогда на тебя, в тот миг, когда ты пальцем взводил курок. Ее губы дрожали, а глаза улыбались. Ты знаешь, как улыбаются глаза? Ты видел. Ты не отобрал у нее жизнь, нет! Ты лишил ее жизни… Это разные вещи. Ты у меня отобрал жизнь, а ее лишил. Сколько тебе заплатили? Сколько бы ни было, я заплатил бы тебе больше, чтобы ты и меня лишил жизни тогда. Есть такая поговорка: «В глазах убийцы – я его палач». Ты лишен человеческих чувств, Париж, и эта поговорка тебе не подходит. В глазах убийцы пустота. Я не могу себе представить, как ты живешь – без совести и ответственности за свои поступки, без внутреннего протеста против себя и тех дел, которые ты совершил. Без ночных монологов с самим собой, без стыда за себя. Человек без морали – это конченый человек. Ты не считаешь себя виновным. Ты смываешь кровь с рук в раковине, а затем готовишь себе обед. Ты смотришь в зеркало и видишь разводы на нем, трехдневную щетину и круги под глазами. Ты ложишься спать и думаешь о боли в желудке или в спине, тебя заботят лишь мысли о докторе и завтрашнем дне. Ты не видишь в отражении монстра. Я вижу в зеркале монстра, а ты нет. Чем же мои пороки страшнее твоих? Ты чудовище. Дьявол. И отобрав у тебя жизнь, я сохраню десятки жизней людей, которые даже не догадываются о том, что на другом конце города или за соседним углом их дома, в тесном, сыром помещении стоит гроб с их инициалами.