Энтони… Бедный мальчик, сколько же он пережил…
А Мэдди всхлипывала тише и тише, пока рыдания не угасли совсем. Только моё домашнее платье совершенно промокло на плече. Кажется, у меня не было сил даже на то, чтобы погладить Мэдди по голове, не то чтобы встать, но я заставила себя распрямить спину и сказать:
– Пора подниматься, Мадлен. У нас появилось много неотложных дел, с которыми никто больше не справится. Пойдём? – Она запрокинула лицо. Припухшие веки, искусанные губы… – Ты поможешь мне? – спросила я, и Мэдди только кивнула, а потом стала медленно, медленно выбираться из вороха подушек и одеял.
Работы хватало, особенно для меня одной – от мистера Джонса толку было немного, миссис Стрикленд куда-то исчезла – вроде бы заболела, а к Оуэну обращаться совесть не позволяла. Но я не жаловалась. Сложно было заниматься похоронами в самый первый раз, когда пожар унёс жизни моих родителей, а леди Милдред слегла на несколько дней и ничем не могла мне помочь. Тогда – да, было страшно, горько, всё валилось из рук. Позже, когда отошла в мир лучший сама бабушка, я по достоинству оценила запутанные ритуалы, помогающие занять время и заглушить острую боль потери усталостью.
Так же и теперь.
Поначалу Мэдди часто начинала плакать ни с того ни с сего; сидит за обедом, к примеру, смотрит в свою тарелку, секунда – и по щекам уже катятся слезы. Но потом я завалила её разными поручениями, и она стала потихоньку оживать. Отчаянная, выворачивающая душу тоска сменилась глубокой сосредоточенностью – не много, но уже что-то.
Мне пришлось выдержать две непростых беседы.
Одну – с Оуэном.
Я сразу предложила ему переехать в Бромли либо занять должность управляющего в одном из моих загородных владений, думая, что смена места жительства поможет скорее смягчить горечь потери. Однако Оуэн отказался наотрез.
«Я не хочу уезжать от Эвани. Её хоронят далеко от родины, некому будет ухаживать за могилой», – твердо ответил он.
Это прозвучало страшно. Я хорошо помнила урок, преподнесенный мне жизнью. Тогда, после смерти леди Милдред, единственного родного человека, мир вокруг словно померк. Вечный траур – вот что тогда казалось единственно достойным выходом. Долго я жила только бабушкиными делами, чувствуя себя обязанной продолжать их, всю себя посвящала «Старому гнезду», общалась лишь с друзьями леди Милдред… Только тот случай с парикмахером-убийцей помог мне осознать ошибку.
Бабушка не хотела бы, чтоб я горевала о ней вечно, отвернувшись от остального мира.
Так и Эвани Тайлер никогда бы не пожелала Оуэну жизни затворника.
Самым сложным оказалось убедить его переехать в Бромли «на время» – якобы помочь мистеру Спенсеру с документами. Глупость несусветная – мой бессменный управляющий, несмотря на более чем почтенный возраст, справлялся с делами лучше дюжины молодых работников. Впрочем, отказаться напрямую Оуэн не мог и уклончиво пообещал «вернуться к этому вопросу после похорон». Я вздохнула с облегчением. Оставалось заручиться поддержкой самого мистера Спенсера, но уж это-то не составило бы никакой трудности.
Второй разговор был короче, но куда тяжелее. И хотелось избегать его и дальше… но Энтони Шилдс имел право посмотреть в глаза той, что убила его отца.
Комнаты для мальчика мы выделили на южной стороне, светлой. Когда я вошла, солнце едва не ослепило меня после полумрака длинных коридоров. Энтони сидел на кровати и читал – ту самую книгу о принце Гае.
И, кажется, одну и ту же страницу уже который день.
– Здравствуй, Энтони.
– Здравствуйте, леди Виржиния.
Он рефлекторно согнул ноги в коленях, словно хотел спрятаться, и дёрнулся испуганно. Доктор Брэдфорд говорил, что мальчик до сих пор не привык к тому, что снова может ходить, как нормальный человек.
– Как ты себя чувствуешь?
– Спасибо, леди, хорошо.
Его коротко обстриженные после всех событий волосы топорщились в разные стороны и золотились в солнечных лучах, теперь ещё больше, чем прежде, напоминая священный круг.
Я глядела на Энтони, он – на меня, а потом мы вдруг выпалили одновременно:
– Наверное, ты меня ненавидишь!
– Наверное, мне лучше было бы умереть тогда!
И замолчали сконфуженно. А потом Энтони отвел взгляд и произнес неожиданно серьезно и по-взрослому:
– Нет, леди. Я вам благодарен. Я… вспомнил всё. И про маму тоже. Мы ведь тогда на самом деле не просто так уехали. – Он поерзал на подушках, словно спину ему что-то жгло, и вновь посмотрел мне в глаза. – Мы уезжали от папы. Насовсем. Те люди в балахонах стали приходить слишком часто и оставаться надолго. Мама говорила, что отец… заигрался. – Энтони с трудом выдавил из себя слово, но это словно вскрыло нарыв. Дальше речь потекла плавней, легче. – Ритуалы, приметы… Он начал действительно в них верить. Я простудился как-то, а отец, вместо того, чтобы дать мне лекарство, зарезал белую птицу и накапал мне крови на подушку. Мама очень кричала, а на следующее утро мы с ней собрали кое-что в дорогу – и сбежали из дома. Она хотела, чтобы мы поехали к её двоюродной сестре, в Альбу. Тетя Анна добрая, и она жена генерала. Отец побоялся бы затевать скандал. Только у нас ничего не получилось. Был дождь, дорогу размыло, и экипаж упал с обрыва. А теперь, наверное, опять придётся ехать к ней и проситься пожить хотя бы до совершеннолетия… Но уже без мамы.
Пылинки кружились в солнечных лучах – ужасающе медленно. Наверное, какая-то пыль попала и мне в глаза, потому что я вдруг ощутила резь и моргнула.
– Мне очень жаль, Энтони.
– Вы-то здесь точно ни при чем, – улыбнулся вдруг он той прежней своей улыбкой, от которой становилось так светло на душе и грустно. – Наверное, и отец не виноват тоже. Его свели с ума книги и ритуалы. Нельзя безнаказанно смотреть на зло – оно через глаза прорастает в душу.
В комнате было тепло, но меня пробрало ознобом.
– Мудрые слова.
Энтони смущенно потупился.
– На самом деле так говорила ведьма Гырра из книжки. Леди… Не смотрите на меня так. Если и есть несчастное существо в этом доме, то это не я. Я рад, что всё закончилось наконец… Наверное, у меня тут, – он приложил руку к своей груди, – что-то устроено неправильно. Когда я сказал, что лучше бы умер раньше, то не чувствовал вины или горя. Просто тогда никто бы не погиб. Отец не испачкал бы руки в крови, а мисс Тайлер… мисс Тайлер была бы жива. Я скучаю по ней, леди, – добавил он вдруг.
– Я тоже. – На языке появился соленый привкус. – Я тоже, Энтони…
Вот тогда-то я и расплакалась наконец. Не после той жуткой ночи, когда Эвани умерла. И не потом, позже, на похоронах, когда плакали все, даже, кажется, у Эллиса глаза подозрительно блестели… А в залитой светом комнате, перед мальчиком с улыбкой солнечной и печальной.
Кажется, из всех нас он оказался самым сильным.
Похороны были… изматывающими.
Снова церковь, ладанно-полынный полумрак, тусклые огоньки свечей и блёклые витражи; снова ворохи белых и красных цветов, беззвучный плач и оглушающее молчание; снова солнце после церковной темноты – и точно новая жизнь.
Мадлен во время поминальной службы потеряла сознание, и Брэдфорд вынес бедняжку на улицу на руках. Уже после окончания церемонии, на свежем воздухе, Эллис отозвал меня тихонько в сторону и, оглядевшись подозрительно, прошептал:
– Конечно, я обычно не сую нос в чужие дела, но сейчас… Приглядывайте за своей Мадлен. Натаниэлл, бесспорно, человек хороший, но у него за плечами четыре несостоявшихся брака и несколько дюжин легковесных романов. Когда он оказывал знаки внимания вам, я был спокоен. Во-первых, вы здравомыслящая девушка, во-вторых, вы настоящая леди и попросту не способны разглядеть мужчину в человеке заведомо более низкого положения. Чего не скажешь, к сожалению, о Мадлен.
Я ахнула, прикрывая рот ладонью.
– Вы хотите сказать, что он может…
– Может, – вздохнул Эллис покаянно, словно это лично он нёс ответственность за любвеобильность доктора. – При этом будет уверен, что не совершает ничего плохого. Неплохой человек… но не без странностей, как говорится.
Солнце защекотало мне веки – мы вышли из-под деревьев на свободное пространство, – и я рассмеялась, кажется, впервые за последние три или четыре дня.
– Что ж, спасибо за предупреждение, Эллис, – без тени иронии поблагодарила я детектива.
– Пустое, – отмахнулся он, щурясь. – Давайте пройдёмся по округе и поищем вашу Мадлен и моего несносного друга. А потом у меня будет к вам разговор. Вы ведь хотели узнать, чем кончилось это дело?
– Скорее, с чего началось, – помрачнела я.
– Я готов отдать вам отчёт и даже рассказать кое-что не вошедшее в него, – пообещал Эллис.
Приблизительно подсчитав, сколько времени потребуется на завершение всех формальностей, я решительно кивнула:
– Тогда через три часа на веранде. Я прикажу подать кофе.
– Лучше сварите его сами, не доверяя служанке, – невесело усмехнулся детектив. – Там такая история, что запивать его нужно чем-нибудь покрепче.
Подобное вступление не могло не разбудить интерес. К тому же я чувствовала, что в этой истории нужно поставить точку… А как её поставишь, если нет ни начала, ни конца?
…Мэдди нашлась быстро. Недалеко от Управления она с независимым видом разглядывала незрелые ягоды на колючих кустах шиповника. Доктор Брэдфорд сидел на ступенях и задумчиво потирал щеку. Судя по цвету и форме отпечатка, Мэдди не изменила своей привычке бить кулаком и со всей силы. Исключительно для острастки, разумеется.
– Вижу, здоровье моей подруги уже в полном порядке? – спросила я подчёркнуто-вежливо, и доктор Брэдфорд в той же своей задумчивой манере ответил:
– В совершенном, леди. Просто совершенство…
Мэдди нахмурилась, топнула ногой, погрозила доктору пальцем и гордо прошествовала под мою защиту – то есть ко мне за спину. Судя по странно изменившемуся лицу Брэдфорда, «совершенство» не преминуло тайком от меня показать обидчику язык.
Домой я возвращалась со смешанным чувством лёгкости и грусти. Впрочем, грусть, кажется, целиком растворилась в кофе, пока он неторопливо томился на огне. Эллис, сделав первый глоток из кружки, поморщился.