К счастью для бромлинских сердцеедок, Глэдис была слишком умна – и недостаточно тщеславна.
– Виржиния, вы просто не представляете себе всю значимость удивительной находки мистера Уэста. Какая удача, какая редкая удача! – Эти слова я слышала уже не в первый раз с тех пор, как предложила Глэдис поехать вместе на выставку. – Нинген умер необыкновенно рано, ему и тридцати пяти не сравнялось. Он оставил после себя лишь семьдесят девять полотен. Вдумайтесь в это число, Виржиния – как это мало для человека столь огромного таланта! И потому вновь открытая картина островного периода его творчества так важна.
– Да, конечно, – кивнула я рассеянно, всматриваясь в сизую хмарь за окошком автомобиля. Ехать мы решили вместе, потому что именно сегодня экипаж Клэйморов внезапно понадобился супругу Глэдис. – У нас, кажется, была одна его картина. Отец любил импрессионизм и купил её ещё при жизни мистера Нингена, причём у него лично. За три эсо, если я не ошибаюсь. Это около пятнадцати рейнов по-нашему.
Глэдис так резко развернулась ко мне, что я инстинктивно отшатнулась. Взгляд из-за блестящих стеклышек лорнета более подобал хищнику, вставшему на след, чем леди.
– Что за картина?
– «Островитянка, вернись!»
– Та самая! Святые небеса! Виржиния, почему я узнаю об этом только сейчас? – воскликнула Глэдис с неподдельным энтузиазмом и тут же сама себе ответила: – Впрочем, вопрос риторический. Вы, дорогая, никогда не интересовались искусством – увы.
Я спрятала улыбку.
– Что поделать – такой у меня практический склад ума.
Лайзо, до сих пор изображавший примерного водителя в низко надвинутом кепи, позволил себе фыркнуть еле слышно.
Глэдис вздохнула.
– Что ж, тогда, пожалуй, позволю себе оценить значимость картины Нингена в более приземлённом эквиваленте. Одно полотно сейчас стоит в среднем десять тысяч хайрейнов.
Автомобиль как-то странно дёрнулся, но я списала это на ужасное состояние бромлинских дорог.
– Примерно четверть моего годового дохода, если учитывать поступления не только от земли… Неплохо! И это за какую-то картину?
– За картину великого Нингена, – поправила меня Глэдис с покровительственной улыбкой и легонько стукнула по плечу лорнетом. – Тем печальней парадокс – умер он в нищете, на одном из тропических островов.
– Мир полон печальных парадоксов, – пожала я плечами, прикидывая про себя – не выставить ли свою картину Нингена на аукцион? Мне, признаться, это яркое и солнечное полотно не особенно нравилось; оно смотрелось чужим в строгих интерьерах особняка на Спэрроу-плейс. Десять тысяч хайрейнов же лишними бы не были, к тому же обнаружение восьмидесятой работы Нингена наверняка поднимет огромную волну интереса к его творчеству в целом, а, следовательно, цены в ближайшее время взлетят до заоблачных высот.
Тем временем мы выехали на улицу Святой Агаты, в конце которой и располагалась небольшая галерея мистера Уэста, ставшая в один день местом паломничества для всех ценителей искусства в Бромли. Несмотря на дождь, холодный и по-аксонски настырный, по тротуару прогуливалось множество людей. Причём далеко не все были студентами факультета искусств или существами богемными; взгляд то и дело выхватывал край роскошного платья или скромный по покрою костюм из ткани, дорогой даже с виду. «Коллекционеры слетелись, прямо как птицы на горстку риса», – недовольно отозвалась об этих людях Глэдис.
Автомобилей и экипажей тоже хватало, однако большинство гостей следовали неписанному правилу вежливости в Бромли: прибыв на место, они отпускали водителя – или возницу – с наказом вернуться за ними через определенное время. Поэтому мы без особого труда проехали почти всю улицу и остановились у самой галереи. Лайзо вылез первым, раскрыл зонт и помог выйти сначала мне, а потом и Глэдис.
У крыльца собралась настоящая толпа. Странно. Гостей должны были уже запустить – конце концов, мероприятие намечалось полуформальное, нечто вроде приёма для узкого круга лиц, а значит – никаких билетов и очередей. Неужели всё это – коллекционеры и журналисты, не допущенные к картине?
– Что-то странное происходит. Виржиния, посмотрите, двери заперты наглухо. – Глэдис, как всегда оказалась наблюдательней меня, несмотря на плохое зрение. – А мистер Уэст обычно весьма аккуратен в вопросе времени. Надеюсь, нас не заставят ждать слишком долго под таким отвратительным дождём.
– Можно вернуться пока в автомобиль, – предложила я, оглянувшись на Лайзо.
Нам-то с Глэдис непогода доставляла неудобства скорее морального свойства, нежели физического. А вот ему приходилось несладко – толстый шерстяной свитер вбирал воду очень быстро. Так и заболеть недолго! Мне же вовсе не хотелось снова остаться без водителя – я слишком привыкла к удобству автомобиля. Лайзо только недавно оправился от тяжелого ранения, но последствия всё ещё давали знать о себе.
Особенно в такую отвратительную погоду.
– Постойте, – вдруг произнесла Глэдис. – Не нужно возвращаться. Кажется, кто-то выходит.
Дверь галереи приоткрылась, и на пороге появились двое мужчин. Один, высокий, полный, с одутловатым лицом мне раньше не встречался. Впрочем, по умению с изумительным достоинством носить даже недорогой костюм и по манере и держать спину излишне прямо, в нём легко можно было распознать человека, рожденного не в самой богатой, но, безусловно, знатной семье.
Во втором человеке я с удивлением узнала Эллиса.
– Святая Роберта, а что он тут делает? – воскликнула я, не сдержавшись, и Глэдис недоуменно обернулась.
К счастью, от необходимости что-либо объяснять меня избавил тот самый незнакомец, стоявший рядом с Эллисом:
– Господа… – Голос у мужчины сорвался. – Господа, – повторил после секундной заминки незнакомец уже тверже. – Вынужден принести вам свои глубочайшие извинения… Сегодня воистину чёрный день. «Островитянка у каноэ» пропала этой ночью. Думаю, она была украдена. Я…
И окончание фразы потонуло во всеобщем вздохе ужаса и разочарования. Кажется, только я одна – да ещё Лайзо, но он, разумеется, не в счёт – сохраняла спокойствие.
– Глэдис, дорогая, – склонилась я к подруге и зашептала. – Только не говорите мне, что эта очередная «Островитянка» – именно та картина, ради которой мы сюда ехали.
Уголки губ Глэдис опустились.
– Увы, Виржиния. И, боюсь, вы даже не представляете себе, какой это удар… Мистер Уэст! – крикнула она вдруг, обращаясь к спутнику Эллиса, и я обругала себя за недогадливость. Конечно, человек, так взволнованно объявляющий подобную новость, может быть только владельцем обворованной галереи. – Мистер Уэст, когда это случилось? Когда пропала «Островитянка»? И, святая Роберта, как это вообще могло произойти?
Лицо Уэста приобрело растерянное выражение. Он подслеповато прищурился, оглянулся на оклик – и, узнав Глэдис, торопливо спустился на несколько ступеней, не обращая внимания на дождь, зарядивший с новой силой.
– Леди Клэймор! При других обстоятельствах я был бы безумно рад видеть вас, но печальные события… – Эллис догнал Уэста, ухватил за руку и, приподнявшись на мысках, что-то шепнул ему на ухо. Тот сразу сник. – К сожалению, я не могу ничего добавить к сказанному. Простите. Это… в интересах следствия. Сожалею. Сожалею!
Уэст, прижав руку к груди в бессознательно-защитном жесте, пятился по ступеням. Несколько раз он едва не оступился. Между тем собравшиеся перед галереей ценители искусства оправились от первого удивления и загомонили. Вопросов становилось всё больше. Они сыпались на беднягу Уэста со всех сторон:
– Вы будете делать заявление для газет?
– А галерея закроется?
– Да существовала ли эта картина вообще!
– Мистер Уэст, ответьте! Когда она исчезла?
– Простите, не могу ничего сказать! – мистер Уэст, несчастный, похожий на толстого ворона,заклеванного крикливыми галками, извинился в последний раз и скрылся за дверью. Щёлкнул замок.
Слитный шум множества возмущенных голосов, более подобающий рыночной площади, чем изысканному обществу любителей живописи, кажется, достиг апогея.
– Идемте отсюда, дорогая Виржиния. – Глэдис кинула на закрытые двери последний яростный взгляд сквозь прицел золоченого лорнета. – Что за беспорядок, как в курятнике! Картина пропала, святые Небеса… Нет, здесь определенно что-то не так. Я чувствую это, – развернулась она и, игнорируя Лайзо с зонтом, решительно направилась к автомобилю. – Виржиния, вы не откажетесь от чашечки чая в моей компании? Мне определенно нужно кое-что с вами обсудить. Если не ошибаюсь, у вас были полезные знакомства в Управлении Спокойствия?
Я только вздохнула. Мое «полезное знакомство», выглядевшее, как всегда, весьма помято, буквально только что скрылось в недрах галереи, даже рукой не махнув мне в знак приветствия.
– Да. Были.
– Это прекрасно, – припечатала Глэдис и распахнула дверцу автомобиля. – Просто прекрасно. Могу я просить вас об услуге?
Краем глаза я заметила, что Лайзо улыбается. Похоже, ему эта ситуация представлялась крайне забавной. Чего нельзя было сказать обо мне. Опять придётся связываться с расследованием, чует моё сердце! И это в преддверии приезда маркиза Рокпорта… Как не вовремя!
Однако делать было нечего. Просьбы леди Клэймор оставлять без внимания невозможно. Нет храбрецов, способных на столь героический поступок. По крайней мере, я к ним себя не относила, а потому со вздохом ответила:
– Да, милая Глэдис. Конечно, можете.
Тем же вечером я написала для Эллиса записку, уговаривая себя, что любопытство не порок. К тому же из беседы с детективом можно было бы извлечь и прямую выгоду. Вдруг объявился вор, заинтересованный исключительно в «Островитянках» Нингена? Вряд ли о таком событии объявили бы широкой общественности, но вот Эллис наверняка поведал бы мне кое-какие подробности, да ещё и посоветовал бы что-нибудь путное. И тогда бы я попыталась защитить свою «Островитянку» – например, застраховала бы её на крупную сумму или поместила в банковский сейф. Как говорится, береженье лучше вороженья.