Дом спал. Ни возни на кухне, ни топота в комнатах для слуг – почти совершенная тишина, оттенённая только шёпотом дождя и тиканьем старинных напольных часов. Как сомнамбула, я несколько раз обошла гостиную по кругу, а потом меня потянуло на улицу. Вспомнился липкий, удушливый сон о тропическом острове и море, о художнике и его загадочном госте. Уснуть снова мне тогда помог свежий воздух. Отчего бы не выглянуть на улицу сейчас?
Окно высветила вспышка далекой молнии. И – бесконечность спустя – глухо заворчал гром, как большой, не вовремя разбуженный зверь.
…Я выскочила на порог, как была – простоволосая, босая, в одной шали, накинутой поверх пеньюара.
Дождь меня оглушил.
Холодный, обволакивающий, всепроникающий, он просочился, кажется, до самого сердца. Лёгкая ткань быстро промокла и облепила ноги; плотная шаль медленнее вбирала воду, но зато и тяжелела с каждой секундой, и через минуту мне уже казалось, что плечи укрывает не одна шаль, а целый десяток. Ветра почти не было, словно и его дождь загнал в какую-то подворотню, как бродячего пса. Безлюдная площадь перед особняком замерла в безвременье. Дома выглядели покинутыми триста лет назад; чёрные окна слепо уставились в серую хмарь; вода смыла с города человечьи запахи, оставив лишь речную сырость, затхлый каменный холод, кисловатость земли и резковатое, пряное благоухание палых листьев.
Дождь шептал о чем-то неумолчно – и в этом шелестящем звуке растворялись мысли, абсолютно все, оставляя меня опустошенной. Или обновлённой? Это было похоже на колдовство. Я уже и не помнила, что мучило меня всего час назад.
– Не боитесь, что вас кто-нибудь схватит, леди?
– Скорее я сама что-нибудь подхвачу. Простуду, например, – ворчливо, как Георг, откликнулась я. – Что вы здесь делаете, мистер Маноле?
– Мать навещать ходил, вернулся вот, – просто ответил он и шагнул ближе – так, что теперь можно было его видеть, а не только слышать. – А вы, леди?
Я промолчала, чувствуя себя донельзя глупо. Лайзо был одет по погоде – плащ с капюшоном от дождя, сапоги. А я… Мне совершенно некстати лезли в голову мысли об этикете и правилах поведения для благовоспитанных леди… Конечно, нет никакой уверенности, но наверняка там был пункт о том, что графиня не должна представать в мокром пеньюаре и потрепанной шали перед посторонними мужчинами.
– Мне… – начала я – и осипла разом. Щёки ожгло смущением.
Но Лайзо ответил неожиданно мягко и деликатно, тем тоном, каким говорят очень-очень хорошие врачи – или священники по призванию.
Самозваные колдуны, наверное, тоже.
– Вам не спится?
Я кивнула, кутаясь в промокшую шаль, и запоздало сообразила, что жеста Лайзо может и не увидеть.
– Да. Бессонница, ничего особенного.
– Ничего особенного, значит, – задумчиво произнёс Лайзо и шагнул ещё ближе. Я отступила к двери. – А что ж вы тогда второй день места себе не находите? И сегодня, вон, вы едва в кофейне не упали. Разве это хорошо?
– Плохо, – легко согласилась я, нашаривая дверную ручку. Лайзо стоял уже слишком близко, и даже не по меркам этикета – по моим личным ощущениям. – Это всё от бессонницы и кофе. Завтра же пошлю Магду в аптеку за снотворным. Мистер Маноле, что вы де…
Лайзо бесцеремонно, будто с какой-то лавочницей имел дело, положил мне руку на шею, кончиками пальцев касаясь той самой бьющейся жилки. Я обмерла, сердце заколотилось вдруг заполошно – но в следующую секунду Лайзо уже отступил.
– Так вот в чём дело, – протянул он со странным удовлетворением. – Понимаю. Леди, полно вам на холоде стоять, – распахнув дверь, Лайзо осторожно подтолкнул меня к проёму. – Присядьте тут на минуточку, ладно? Я быстро вернусь, одна нога здесь, другая там. Только дождитесь обязательно!
И был таков.
– Мистер Маноле? – тихо окликнула его я. – Святые Небеса… И что с ним делать?
Только оказавшись в тёплом холле, я поняла, насколько замерзла на улице. Ноги у меня с трудом гнулись от холода. Едва-едва доковыляв до лестницы, я тяжело опустилась на ступени и стянула с плеч пропитавшуюся водой шаль. Попыталась отжать – и на полу появилась солидных размеров лужа. То-то Магда утром обрадуется!
Разумеется, о том, чтобы дожидаться Лайзо, и речи не было. Но само собой вышло, что пока я управилась с шалью, минуло с четверть часа, и несносный гипси успел вернуться. Да не просто так, а со свечой, стаканом какого-то отвара и маленькой серебряной баночкой, похожей на табакерку.
– Ну-ка, выпейте. – Лайзо протянул мне стакан. – Не бойтесь, это травы вроде тех, что мать вам давала. Она мне рассказывала, что с вами было. Ну же, не бойтесь… Или хотите промаяться ещё целую ночь?
Доверять Лайзо у меня не было ни единой причины. Однако лекарство Зельды когда-то действительно помогло… «Не отравит же он меня, в конце концов», – разозлилась я на себя и быстро выпила отвар. Вкус и впрямь был знакомый – похоже, Лайзо не обманывал.
– Вот и славно, вот и славно, – разговаривая со мной, как с маленьким ребенком, нахальный гипси забрал стакан и поставил его на ступень ниже, а затем отвинтил крышку у загадочной «табакерки». Сильно запахло лавандой и чем-то цветочным. Жасмин? Нет, не совсем похоже… – А теперь протяните-ка левую руку. – Я подчинилась машинально. – Да левую же! – Лайзо беззвучно, как Мэдди, рассмеялся и сам взял мою руку. Перевернул ладонью вверх, зацепил из «табакерки» прозрачной мази и принялся осторожно втирать мне в запястье против часовой стрелки.
Одурманенная бессонницей и дождём, я наблюдала за этим действом с глупой улыбкой.
– Что это?
– Так, для сна, – туманно ответил Лайзо. Голос у него был довольный. – Сам делал, не бойтесь, лучше бальзама во всем Бромли не найти. Ну-ка, теперь на виски…
Отступать было как-то глупо. К тому же Лайзо не стал затягивать неловкий момент – быстро коснулся висков скользкими пальцами, словно рисуя букву или символ, а потом поднялся на ноги.
– Идите спать, леди, – странным голосом произнёс он. Волнуется? Отчего бы? – А если ещё беспокоиться будете или уснуть не сможете – скажите мне. Я не хуже матери травы знаю, а кое-что у меня и получше выходит… А вы идти-то сможете? Или вас понести?
– Ну, это уже слишком, – делано возмутилась я, хотя сейчас чувствовала только усталость – никакой злости. – Благодарю за заботу, мистер Маноле, но в своём доме я вполне могу передвигаться сама.
– Ну, как знаете. – В словах Лайзо мне послышалось сожаление. – Вот, держите ещё, а то в темноте упадёте, а я виноватый буду, – он отдал мне свечу. – Доброй ночи!
Хотя я внимательно проследила за тем, чтобы Лайзо ушёл в крыло для слуг, и лишь потом поднялась по лестнице, меня не оставляло ощущение пристального взгляда в спину. Не злого, не опасного – просто внимательного. И, пожалуй, только это помогло мне дойти до комнаты – не хотелось падать перед невидимым зрителем. А уже в спальне я всё-таки вызвала Магду и велела ей принести сухую сорочку и забрать мокрую одежду.
Магда долго причитала и охала – как это так, леди ночью под дождь вышла! – но помогла мне быстро переодеться и лечь в кровать. Свеча так и осталась гореть на столе. Я хотела было подняться и задуть её – не вызвать же Магду снова – однако сама не заметила, как заснула…
«Надо бы сказать утром Лайзо спасибо», – мелькнула благодарная мысль, однако чаяниям этим не суждено было сбыться. Стало не до того.
Утренние газеты разнесли по Бромли невероятную новость – мистер Уэст арестован по обвинению в подлоге, афере с застрахованной картиной и лжесвидетельстве.
«Бромлинские сплетни»
Выпуск от … дня … месяца … года
ПРЕСТУПЛЕНИЕ В СТИЛЕ ИМПРЕССИОНИЗМА
Накануне инспектор Городского управления спокойствия мистер Саммерс арестовал широко известного в узких артистических кругах мистера Уэста, хозяина печально известной галереи, из которой была похищена нашумевшая картина великого Эммануэля Нингена. Мистеру Саммерсу удалось в рекордные сроки раскрыть хитроумное преступление и вывести негодяя на чистую воду.
А шокирующая правда такова: мистер Уэст сам выкрал картину «Островитянка у каноэ» из собственной галереи, безжалостно убив преданного слугу-сторожа, дабы не оставлять свидетелей. Жестокость и хладнокровие преступника вызывают оторопь даже у бывалого сыщика! Лишив жизни невинного человека и едва успев смыть кровь со своих рук, мистер Уэст обратился к страховому агенту и поинтересовался суммой компенсации, ведь галерея была застрахована от множества рисков, начиная с пожара заканчивая – внимание! – воровством.
Честный малый и опытный агент, мистер Таунсенд без промедления направился в Управление спокойствия и с достойной уважения скрупулезностью изложил свои подозрения. Инспектор Саммерс, находившийся в то время на дежурстве, принял беспрецедентное решение и тут же арестовал Уэста.
Что примечательно, тот не сопротивлялся аресту и будто бы ждал подобного поворота событий – разве это само по себе не внушает подозрений?
Позже, в Управлении, на допросе мистер Уэст отказался отвечать на вопросы, а потом и вовсе сослался на больное сердце и дурное самочувствие. Ввиду крайне подозрительного поведения, мистер Саммерс решил оставить предполагаемого преступника в тюрьме, а версию о том, что Уэст обманул страховую компанию с целью наживы, принять за основную.
Тем временем домочадцы мистера Уэста отказались поговорить с вашим покорным слугой…
На этом месте я не выдержала и скомкала газету.
– Что за бред! – Жёлтая бумага мерзко шуршала, как крысы в мусорной куче. – Какой ещё Саммерс? Как можно арестовать человека из-за одного намека страхового агента? Куда, чтоб его пришибло, подевался Эллис? И, в конце концов, почему обо всём этом я узнаю из газет?! – Я отдышалась, развернула злосчастный лист и снова пробежала глазами статью. – И кто же автор этого кошмарного опуса? Мистер Остроум? Знакомый псевдоним… Магда, – окликнула я замершую у дверей служанку. – Принеси-ка мне карандаш и бумагу. Ту, серую, для черновиков. Потом позови мистера Маноле… Нет, лучше просто сходи к нему и отдай записку. Пусть отнесёт её мистеру Норманну, и чем скорее, тем лучше.